Ганс Дельбрюк - История военного искусства
Итак, истинный объективный анализ марафонского бега не может привести к иным выводам, чем те, что я сделал еще в своих "Персидских и Бургундских войнах" (стр. 56). Прусский "Устав гимнастических упражнений для пехоты" гласит (стр. 21).
При упражнениях в передвижении скорым шагом должна соблюдаться следующая нормировка времени бега.
Без укладки: 4 минуты бегом
5 минут шагом
4 минуты бегом
С походной укладкой: 2 минуты бегом
5 минут шагом
2 минуты бегом
Скорость движения бегом - 165-175 шагов44 в минуту; отсюда максимум расстояния, которое можно пройти бегом с нагрузкой, - 350 шагов, а директор Центрального военно-гимнастического института оказал мне лично любезность, засвидетельствовав, что он считает 2 минуты (300-350 шагов) за наибольший предел того, сколько может пробежать снаряженная по-походному колонна, чтобы с неутраченными силами добежать до неприятеля. К тому же нагрузка греческого гоплита была значительно тяжелее, чем у прусского пехотинца (у этого 58 фунтов, у того 72 фунта45), и притом бежать сплошной массой в 10 000 чел., конечно, труднее, чем небольшим отрядом.
Доказательством тому, что даже самые натренированные солдаты в древности не в состоянии были совершить большего, можно привести рассказ Цезаря о Фарсале (bell, civ., III, 92-93). Помпей приказал своим людям встретить атаку цезарианцев, не двигаясь с места, для того чтобы последним, вследствие удвоенного разбега (что составляло согласно bell, civ., I, 82, 600-700 футов), пришлось добежать до неприятеля усталыми и запыхавшимися. Но закаленные в войнах солдаты Цезаря поняли уловку, сделали на полпути небольшую передышку и только тогда снова пустились в атаку (ср.: Hist. de Jules Cйsar, guerre civile, par le Colonel Stoffel, II, 339).
8. Если Мильтиад (по Геродоту) распорядился о более глубоком построении обоих флангов и о более мелком центре, то в этом надо, конечно, видеть не искусную военную уловку, а крайнее средство, к которому афинян вынудила слишком большая ширина Франской долины.
Несомненно, что было бы лучше сделать центр столь же сильным, как и фланги. Может быть, следует еще особо обратить внимание на то, что и более глубокое построение флангов все равно было бы недостаточно для отражения персидской конницы в бою на открытой равнине. Хотя более глубокую колонну нельзя просто захлестнуть фланговой атакой, как мелкую фалангу, но ее можно остановить, и этого достаточно для ее гибели в тех случаях, когда ей, как при Марафоне, противостоят с фронта стрелки: против них она беззащитна, если не может подойти к ним вплотную. Более глубокое построение флангов можно, следовательно, рассматривать только как дополнительную меру укрепления флангов, главное обеспечение которым давали естественные условия местности. Но как бы хорошо ни была задумана эта мера, неизвестно, чего больше принесла она афинянам при Марафоне - пользы или вреда; ведь мы не знаем, способствовала ли она фактически отражению персидских всадников, но зато с уверенностью можем сказать, что последствиями ее были в высшей степени опасное ослабление и прорыв центра.
9. Эд. Мейер в III томе своей "Древней истории" (Ed. Meyer, Geschichte des Altertums), законченном, когда 1-е издание этой моей книги едва успело выйти в свет, так что автор мог о ней упомянуть лишь в предисловии, стал в отношении Персидских войн в общем на точку зрения, выраженную мной в моих "Персидских и Бургундских войнах", вышедших в 1887 г. В отдельных пунктах все же у нас есть существенные расхождения, которые следует подробно рассмотреть каждое на своем месте.
К мейеровскому рассказу о Марафоне я замечу следующее (переношу сюда из II тома 1-го издания).
Мейер говорит: "Национальной армии, которая могла бы помешать персам высадиться в Аттике, у афинян не было". Никакая армия вообще не может помешать высадке, - это может сделать лишь флот. Береговая линия Аттики настолько длинна, что неприятельский флот всегда имел возможность появиться в том или ином месте и высадить свои войска до того, как подоспеет оборона, особенно если мы примем во внимание примитивное устройство античного корабля. Поэтому Мильтиад вполне резонно даже и не подумал о подобной операции, а позаботился лишь о возможно более благоприятных условиях для сражения с уже высадившимся неприятелем.
Мейеру кажется совершенно "невероятным", что афиняне заняли позицию, закрывавшую им возможность видеть неприятеля. В этом нет ничего невероятного. Нет никакой необходимости, чтобы все расположенное в лагере войско видело неприятеля; нужно лишь, чтобы он был виден надежным наблюдателям, поддерживающим быструю и верную связь с военачальниками.
Главное расхождение между Мейером и мной относительно самого боя касается местности. Я считаю, что афиняне расположились у выхода долины, - там, где горы служили обеспечением их обоим флангам. Мейер заставляет их расположиться на склоне южной горы (Агриелики), откуда они затем для отражения персидской атаки спускаются в открытую равнину. Почему персы при этом не атаковали со своей кавалерией афинскую фалангу с одного или с обоих флангов, остается невыясненным: сказано лишь, что персы, вызвавшие сражение и двинувшиеся на афинян, сражались храбро, применив пехоту, конница же, "застигнутая врасплох и ненадежная, не могла принять участия в сражении".
Чем она была "застигнута врасплох", почему она была "ненадежна" и почему не могла принять участия в сражении, - об этом автор умалчивает.
Мы оставили в стороне вопрос о том, соответствует ли это изложение истине, ибо оно страдает более значительным пороком: оно создает видимость логической связи там, где таковой нет. Когда фаланга с холодным оружием сражается на равнине против стрелков и всадников, то исход зависит от того, зайдут ли всадники фаланге во фланг. Вопрос о том, произошло ли это, - или если не произошло, то почему, - должен безусловно лежать в основе каждого изображения этого сражения, правильно задуманного с исторической и военной точек зрения. Возможно, что вопрос останется без ответа, что наши источники окажутся слишком скудными или что автору существующие объяснения покажутся несостоятельными. Поэтому если бы Мейер прибавил к своему рассказу о Марафоне фразу: "О тактическом ходе и общей конъюнктуре сражения предание нам ничего не сообщает, и наши догадки здесь бессильны", то это было бы вполне законной точкой зрения. Но Мейер этого отнюдь не делает; он попросту проходит мимо вопроса, почему персидские всадники оказались бессильны, и даже говорит (стр. 333), что сражение не представляет для понимания его никаких трудностей и что оно вполне объяснимо с точки зрения персидских боевых приемов; другими словами, что проблема, связанная со сражением, не только - правильно или нет - разрешена, но она даже не признается автором.
Еще хуже - настоящей насмешкой над законами стратегии - является повторение Мейером пустой афинской сплетни, будто персы уже после своего поражения, обогнув на кораблях Суний, хотели взять столицу.
10. Мунро (J. A. Munro, Some observations on the Persian wars. Journ. of Hell. Studies, 1899, стр. 185) выдвигает новую, родственную шиллинговской (см. выше, стр. 74, п. 5), гипотезу о Марафоне, основанную, во-первых, на том же численном превосходстве персов и, во-вторых, на наличии сильной персофильской партии в самих Афинах. Обе эти предпосылки, хотя мы и находим их в рассказе Геродота, все же не могут на этом основании притязать на правдоподобие, да и следствия, которые выводит из них Мунро, настолько искусственны и натянуты, что я считаю излишним задерживаться на их детальном разборе.
Глава VI. ФЕРМОПИЛЫ.
Марафон послужил персам уроком, что победа над эллинами требует более внушительных сил.
Поэтому для нового похода было снаряжено значительно большее войско, - настолько большее, что на одном только флоте его едва ли можно было перевезти; а так как поход был к тому же еще рассчитан на покорение всей Греции, то пришлось избрать сухопутный способ передвижения с тем, чтобы одновременно, по мере передвижения вперед, покорять все лежащие на пути страны и таким образом принудить еще независимые народности к признанию персидского владычества. Сухопутную армию сопровождал большой флот, на котором лежала тройная задача: снабжать армию продовольствием, победить греков на море и обеспечить армии возможность совершения водным путем обходов в тех случаях, когда на суше они окажутся неосуществимыми.
О том, как протекала эта война, мы можем составить себе еще значительно менее ясное представление, чем о первом походе. События при Марафоне настолько просты, что если только отбросить легендарные преувеличения вроде чудовищных размеров персидской армии и полуторакилометрового бега афинской фаланги, то одних намеков и преданий достаточно для того, чтобы понять логическую связь целого. Вторая война сложнее. Политические соображения не только Афин и Спарты, но также и второстепенных государств сталкиваются с соображениями стратегическими; сухопутная армия и флот оспаривают друг у друга верховное руководство. Эти различные силы и противоречивые интересы непрерывно скрещиваются.
