Алексей Вигасин - История Древнего Востока
У некоторых рабовладельцев зафиксировано немалое количество рабов. В документе о разделе имущества дома Эгиби, например, перечислено их более 100 (на самом деле, рабов было еще больше, ибо часть клинописной таблички не сохранилась). Но если внимательно рассмотреть те ситуации, когда упоминаются рабы в документах архива дома Эгиби, то можно заметить интересные вещи. Интенсивно скупая рабов (часто несовершеннолетних), представители этого делового дома тут же заключали контракт с каким-либо мастером (из свободных или рабов) о том, чтобы тот выучил раба своему ремеслу. Дело в том, что часть рабов, конечно, выполняла многочисленные работы по дому в хозяйстве рабовладельца, но большинство их хозяева отпускали на оброк. А поскольку доходы от обученного раба могли быть выше, чем от необученного, немудрено, что рабовладельцы были заинтересованы в повышении их квалификации.
Оброчный раб мог завести собственное хозяйство, имел право жениться и заключать юридические сделки на тех же основаниях, что и свободные лица. Некоторые рабы (иногда не без поддержки хозяев, заинтересованных в увеличении оброка) богатели, занимаясь торгово-ростовщической деятельностью. Иные даже обзаводились собственными рабами, не теряя при этом своего статуса.
Известны имена крупных рабов-предпринимателей, которые единовременно могли заключить несколько сделок на суммы, превышавшие цену десятков рабов. Богатые рабы использовали наемных работников, в том числе и свободных граждан, или превращали последних в своих неоплатных, кабальных должников. Есть и договоры между рабами и их хозяевами, но, естественно, не об условиях рабства! Раб мог выступать в качестве делового партнера своего хозяина. Особенно интересна такая формулировка: в случае несостоятельности одного из партнеров заплатить обязан другой партнер. Следовательно, хозяин мог оказаться несостоятельным, в то время как у раба дела шли неплохо. И без особого пункта в договоре хозяин не имел права претендовать на имущество партнера, который по закону сам являлся его собственностью.
При обилии клинописных документов той эпохи в них не встречается упоминаний о таких рабах, которые трудились бы на плантациях, в кандалах, под надзором надсмотрщиков с бичами. В Поздней Вавилонии было немало крупных землевладельцев, но никто из них не вел плантационного хозяйства. Крупное землевладение сочеталось с мелким землепользованием. Земля делилась на небольшие участки, которые могла обработать одна семья. Такие участки сдавались в аренду. В качестве арендаторов иногда фигурируют свободные люди, а иногда рабы.
Крупному землевладельцу, занимавшему высокий пост в государстве, просто некогда было заниматься хозяйственными делами. Он нанимал управляющего или сдавал большие земельные владения в аренду одному лицу, например предприимчивому и состоятельному рабу. А тот затем выделял небольшие наделы для тех арендаторов, которые реально работали на земле. Раб-предприниматель, собирая арендную плату со свободных и полусвободных крестьян, естественно, не забывал и о собственной выгоде. В Поздней Вавилонии крупные имения с использованием принудительного труда были экономически невыгодны, и потому даже увеличение числа несвободного населения (в результате победоносных войн, разорения и долговой кабалы и пр.) не приводило к господству рабовладельческого уклада.
О последних днях халдейского Вавилона сохранились ветхозаветные предания и рассказы античных авторов («отца истории» Геродота). Согласно этим источникам, мидийцы и персы теснили последнего вавилонского царя. Библия называет его Валтасаром, хотя на самом деле Валтасар был лишь царевичем – сыном царя Набонида. В «Книге пророка Даниила» говорится: Валтасар пировал со своими вельможами, используя в качестве кубков для вина священную утварь из разрушенного Иерусалимского храма. И вдруг появились «персты руки человеческой и писали против лампады» на стене огненные слова, которые никто из халдейских мудрецов не мог понять. «Царь… встревожился и вид лица его изменился…» И позвали пленного иудея Даниила, который прочитал: «Мене, текел, упарсин», и истолковал это так: «Ты измерен, взвешен и отдан персам». В ту же ночь, согласно библейской легенде, царь Валтасар был убит, и Вавилонское царство пало.
Геродот сообщает иные занимательные подробности о захвате великого города: будто бы персы, вместо того чтобы штурмовать неприступные стены Вавилона, отвели воды Евфрата в другое русло и вошли в город по обмелевшему дну реки.
Падение Вавилона (539 г. до н. э.) произвело колоссальное впечатление на современников и воспринималось потомками как событие, знаменовавшее конец эпохи.
Клинописная культура
История Древнего Шумера начинается с появления клинописи. Период Нововавилонского царства и то, что за ним последовало, – время упадка клинописной культуры. Как система письма шумеро-вавилонская клинопись имеет принципиальное сходство с египетской иероглификой. Так же как последняя, она возникла из рисуночного письма – пиктографии. По материалам, происходящим из Двуречья, особенно ясно видно, что причину изобретения письменности следует искать не в области религии и литературно-художественного творчества: первые пиктографические и клинописные тексты Шумера – документы хозяйственной отчетности.
Есть, конечно, и особенности эволюции письма в том и другом регионе. Если фонетические знаки в Египте представляют собой сочетания согласных, то в отношении Шумера обычно говорят о слоговых знаках (и письмо именуют словесно-слоговым). Впрочем, такое определение неточно хотя бы потому, что шумерский фонетический знак соответствует отдельному звуку или сочетанию звуков (согласных и гласных), но вовсе не обязательно слогу.
На самых ранних глиняных табличках мы прослеживаем эволюцию знаков. Вначале они имеют явственно рисуночный характер: изображаются «вода», «нога», «звезда» и пр. Употребление их, как обычно в пиктографии, может быть и ассоциативным: «нога» значит «ходить», «звезда» указывает на «небо» и «небожителей» и т. д. По каким-то чисто техническим причинам шумеры со временем изменили направление письма, перейдя от последовательности сверху вниз к движению слева направо. И сразу же стало ясно, что в их сознании уже произошел разрыв между изображением и обозначением. Так, знак «нога» (несмотря на ассоциацию с хождением) принял горизонтальное начертание, а волны, изображающие воду (хотя символ продолжал означать это понятие), вздыбились и встали вертикально.
Со временем форма знака все более схематизировалась, становясь линейной и угловатой из-за того, что на мягкой глине удобнее не вырисовывать знаки, а выдавливать их клинообразным острием тростинки для письма. И если не знать историю развития знаков клинописи, то нельзя угадать, из каких именно рисунков они происходят.
Клинописные знаки с самого начала выполняли разные функции: идеограмм – знаков, выражающих определенную «идею» (например, «воды» или «звезды»), и чисто фонетических знаков, в которых никакой «идеи» нет, а есть лишь условный символ (как в наших буквах), отражающий отдельный звук или сочетание звуков. Но фонетическое значение символа, естественно, возникло не случайно: оно связано с тем словом, которым обозначается «идея», – тот же, что и в Египте, принцип ребуса. Например, слово «вода» по-шумерски звучало как а, и потому знак «вода» стал передавать на письме звук а. «Гора» по-шумерски «кур», и потому знак «гора» (в клинописной форме – из первоначального рисунка холмов) стал передавать сочетание этих трех звуков, даже если в тексте не было никакой речи о горах.
Постепенное распространение клинописи из шумерского языка в аккадский с его диалектами (ассирийским и вавилонским), хурритский, хеттский, урартский, языки Восточного Средиземноморья способствовало увеличению многозначности отдельных символов. Дело в том, что повсюду они имели и фонетическое значение, а поскольку в аккадском языке, например, слово «вода» звучит как «му», то и в аккадской клинописи, в которой шумерский знак «вода» сохраняется и как идеограмма, и как фонетический знак для а, у него появляется новое фонетическое значение – слог «му». Клинопись, как и любая аналогичная система письма, требует не просто чтения, а интерпретации текста.
Читатель клинописного памятника каждый раз должен задумываться, как ему следует понимать тот или иной знак. Видя сочетание знаков, он рассуждает примерно так: первый из них может быть идеограммой или фонетическим знаком, но в данном контексте это, видимо, детерминатив (знак-определитель), который не читается, но подсказывает, что далее идет имя бога. Следующий знак по-шумерски читается фонетически «ут», а поскольку перед ним имеется детерминатив имени бога, то, несомненно, это бог солнца (шумерский Уту). В конце же стоит чисто фонетический слоговой знак «ши». Значит, имя бога солнца оканчивается на слог «ши». Теперь можно быть уверенным, что в данном фрагменте говорится об аккадском боге солнца Шамаше (Шамши).
