Натан Эйдельман - «Революция сверху» в России

И все же противнику удалось захватить лишь небольшие территории на самом краю империи. Уинстон Черчилль в своей «Истории Англии» удивлялся, почему русские так держались за Севастополь, а не отступили на Север, в бесконечные степные пространства куда союзные армии не посмели бы углубиться, помня судьбу Наполеона?

Даже такой умный и проницательный политик-писатель, как Черчилль, не смог понять, что система, которую представлял Николай I, либо — не гнется, либо — ломается. Наполеон, ворвавшись в Россию и дойдя до Москвы, привел в действие мощный механизм патриотизма, народной войны. Здесь же, в 1854–1855 годах, при всем безнадежном героизме Севастополя налицо было поражение, унижение, не компенсированное чем-то в духе 1812 года именно потому, что враг не углубился в страну.

Можно сказать, что англо-французы инстинктивно нашли единственно правильный путь сокрушения подобной системы (как позже японцы в Порт-Артуре и Цусиме).

Поражение теперь вызвало общественную активность, направленную против ее виновников. «Писанные тетради наводняют нас», — констатировал сенатор К. Н. Лебедев. Верноподданный историк-публицист М. П. Погодин обращается к царю: «Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте самодержавного русского престола! Простите наших политических преступников… Объявите твердое намерение освободить постепенно крестьян… Облегчите цензуру, под заглавием любезной для Европы свободы книгопечатания. Касательно внешних сношений объявите систему невмешательства: пусть все народы идут свободно, кто как желает к своим целям.

Медлить нечего… Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пороховые заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочие не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за все, за все… Конституция нам не нужна, а дельная, просвещенная, диктаторская власть необходима».

К. С. Аксаков: «Правительство не может, при всей своей неограниченности, добиться правды и честности; без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных начал в обществе дошло до огромных размеров».

«Сверху блеск — внизу гниль», — констатировал в своих записках государственный деятель, будущий министр П. А. Валуев.

Куда двинется теперь сверхцентрализованное государство, возвышающееся над экономически отсталым обществом?

Ясно, что надо эту отсталость преодолевать. Не менее ясно, что это никак нельзя сделать без «послаблений», без реформ, без новых людей. Но откуда же взять новых людей, если несколько десятилетий их истребляли, выживали, лишали дела? И могут ли быть «послабления» при нежелании государства уступать, в страхе перед последствиями, при существовании тридцатилетних (а в сущности своей многовековых) привычек к жесткому администрированию?

«Приходилось расплатиться, — писал историк С. М. Соловьев, — за тридцатилетнюю ложь, тридцатилетнее давление всего живого, духовного, подавление народных сил, превращение русских людей в полки, за полную остановку именно того, что нужно было более всего поощрять, чего, к несчастью, так мало приготовила наша история, — именно самостоятельности и общего действия, без которого самодержец, самый гениальный и благополучный, остается беспомощным, встречает страшные затруднения в осуществлении своих добрых намерений».

Интересные разговоры происходили в те времена.

Тогда-то прозвучит формула, напоминающая о главном резерве — огромной силе самого государства.

«Лучше освободить сверху, прежде чем освободятся снизу».

Часть II

«Если же это правительство исторически, связано преемственностью и т. п. с особенно “яркими” формами абсолютизма, если в стране сильны традиции военщины и бюрократизма в смысле невыборности судей и чиновников, то предел этой самостоятельности будет еще шире, проявления ее еще… откровеннее…произвол еще ощутительнее»

«Оттепель»

Мы вернулись к марту 1855 года — времени, с которого начали и откуда отступили на несколько веков назад, чтобы история имела предысторию.

Конец 1850-х — начало 1860-х годов — период крупных преобразований экономического и политического строя. Реформы были теми, какие были, есть и будут в разные эпохи, при разных режимах, ибо других реформ, охватывающих всю жизнь страны, просто нет.

Реформы экономические: перемена общественно-экономической структуры; в наблюдаемый нами период — прежде всего освобождение крестьян.

Реформы политические: преобразование управления (земская и городская реформы), реформа судебная, военная.

Третья сфера жизни, связанная с первой и особенно со второй, — образование и культура.

Здесь нужны реформы школы и университетов, цензуры.

Снова повторим, что говорим сейчас не о конкретном содержании тогдашних российских перемен, не о результатах достигнутых и недостигнутых, а только об общем типе преобразований: в этом смысле мы можем найти много общего у реформаторов, разделенных веками и классовой принадлежностью. Скажем, в Древней Греции, России конца XIX века и Советской стране конца XX века.

Любопытно и важно представить сравнительную хронику первых лет тогдашней российской «оттепели».

Смерть Николая; отставки наиболее одиозных николаевских сановников ПА. Клейнмихеля и Л. В. Дубельта (начало 1856 г.); падение Севастополя, брожение в стране: тысячи крепостных крестьян стремятся записаться в ополчение, чтобы получить свободу. Выход первой книги герценовской «Полярной звезды» в Лондоне; постепенное расширение гласности: известный ученый и публицист К. И. Арсеньев запишет, что «граница между дозволенным и недозволенным становилась все менее и менее определенной».

Июнь — генерал Ридигер подает царю записки с идеями коренной военной реформы, которая должна оживить отсталую армию, вернуть туда способных людей.

Крестьянское дело:

30 марта — знаменательные слова царя о будущей отмене крепостного права — «лучше… свыше, нежели снизу».

Осень — неудачные попытки товарища министра внутренних дел Левшина организовать ходатайство самих губернских дворянских предводителей об отмене крепостного права.

Политическая сфера:

19 марта — в манифесте об окончании Крымской войны намек на возможность судебной реформы: слова «Да правда и милость царствуют в судах».

Август — амнистия декабристов в связи с коронацией.

В эти же месяцы расширение гласности, создание новых журналов и газет.

Генерал-адъютант Глинка 2-й подает царю записку «О возвышении в войсках личного достоинства начальствующих лиц и офицеров».

3 января — открытие Секретного комитета «для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян» под председательством царя.

В течение первой половины года в комитет поданы записки ряда членов, в разной форме советующих постепенное, длительное «смягчение» и лишь потом отмену крепостного права.

М. А. Корф и министр внутренних дел С. С. Ланской предлагают более быстрый путь — организовать ходатайства самого дворянства.

Летом Александр II под влиянием информации Ланского, а также Записки немецкого ученого барона Гакстгаузена требует ускорения крестьянской реформы.

В Секретный комитет вводится либерально настроенный брат царя, великий князь Константин Николаевич.

20 ноября — царский рескрипт виленскому генерал-губернатору Назимову; через 2 недели, 5 декабря — рескрипт петербургскому генерал-губернатору Игнатьеву — их ходатайства истолкованы как желаемая просьба самого дворянства. Александр II в ответ объявляет о начале освобождения крестьян с землею и распоряжается о создании в каждой губернии дворянского губернского комитета для обсуждения «местных особенностей и дворянских пожеланий».

В том же 1857 году: продолжающиеся успехи гласности; дано распоряжение о подготовке нового цензурного устава; в печати наблюдаются прямые или косвенные суждения о необходимых переменах в центральном и местном управлении, судах, армии, просвещении.

6 июня — фактическое начало судебной реформы: составленный комиссией во главе с Д. Н. Блудовым устав гражданского судопроизводства повелением царя вносится в Государственный совет; начало длительных обсуждений проекта будущего суда.