Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию (ЛП) - Баркер Джульет

Военные историки, по праву, проявляют повышенный интерес к боевым формированиям, позициям и тактике, но иногда, кажется, забывают, что шахматные фигуры на доске — это люди, каждый из которых имеет свой собственный характер и историю, даже если будущее не всегда принадлежит им. Слишком часто средневековых воинов изображают не более чем жестокими головорезами, бездумными машинами для убийства, движимыми исключительно жаждой крови и грабежа. Однако на поле Азенкура мы находим множество высокоинтеллектуальных, грамотных и чувствительных людей: Эдуард, герцог Йоркский, и Томас Морстеде написали замечательные трактаты XV века на английском языке по охоте и хирургии соответственно; Карл, герцог Орлеанский, был талантливым автором придворной любовной лирики; Жан Лефевр де Сен-Реми и Жан Ваврен стали рыцарскими историками и летописцами своей эпохи; Жильбер де Ланнуа был знаменитым путешественником, дипломатом и моралистом.

На совершенно ином уровне мы можем иногда уловить пикантное понимание влияния войны на менее известных людей: эсквайр, отчаянно пытающийся собрать деньги накануне экспедиции, заложив свое имущество; два валлийца, совершающие паломничество "во исполнение обетов, данных на поле боя"; несчастный француз, оставшийся без наследников, поскольку все его четыре сына погибли при Азенкуре; мать семерых детей, которая через шесть месяцев после битвы не имела никакого дохода и не знала, жена она или вдова, потому что тело ее мужа не могли найти; анонимный английский капеллан, автор самого яркого, подробного и личного рассказа о кампании, который сидел, дрожа от страха, в багажном фургоне, когда вокруг него бушевала битва.

Именно личные истории таких людей, как эти, заставляют Азенкур жить для меня заново.

Примечание к тексту

Для аутентичности я сохранила ссылки на фунты, шиллинги и пенсы существовавшей до введения десятичной системы исчисления. В пятнадцатом веке один фунт стерлингов делился не только на двадцать шиллингов или двести сорок пенсов, но и на шесть частей: одна шестая часть называлась кроной, одна третья — ноблем и две третьих — маркой. Чтобы дать читателю приблизительное представление о современной стоимости этих сумм, я использовала цифры, предоставленные Управлением национальной статистики, которые приравнивают 1 фунт в 1415 году к 414 фунтам ($666,54) в 1999 году.

Часть I.

Дорога на Азенкур

Глава первая.

Справедливые права и наследство

Последнее письмо, которое Генрих V отправил Карлу VI Французскому перед началом Азенкурской кампании, было ультиматумом, его начальные строки, которые в большинстве средневековых писем были возможностью для цветистых комплиментов, были характерно резкими и точными. "Светлейшему принцу Карлу, нашему кузену и противнику во Франции, Генрих милостью Божьей король Англии и Франции. Дать каждому то, что ему принадлежит, — дело вдохновения и мудрого совета". Генрих сделал все возможное для установления мира между двумя королевствами, заявил он, но ему не хватило мужества сражаться до смерти за справедливость. Его справедливые права и наследство были отняты у него насилием и слишком долго удерживались: его долг — вернуть их. Поскольку он не мог добиться справедливости мирным путем, ему пришлось прибегнуть к силе оружия. "Клянусь Иисусом Христом, — умолял он, — друг, отдай то, что ты должен"[3].

Генрих V, несомненно, был оппортунистом, в том смысле, что он был удивительно умен в определении возможности обратить что-то в свою пользу. Был ли он также оппортунистом в более негативном смысле этого слова, человеком, готовым поставить целесообразность выше принципов? Действительно ли он был лишен своего "справедливого права и наследство"? Если да, то каковы они были, и было ли необходимо ему вступать в войну, чтобы вернуть их? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны вернуться почти ровно на 350 лет назад, до Азенкурской кампании, к другому, еще более знаменательному вторжению.

В 1066 году в битве при Гастингсе на юго-востоке Англии нормандцы покорили англосаксов и короновали своего герцога Вильгельма Завоевателя королем Англии. Хотя королевство продолжало управляться отдельно и независимо от Нормандии, социально, культурно и, в гораздо меньшей степени, политически, Англия фактически стала частью континента на следующие полтора столетия. Вильгельм и его англо-нормандская аристократия владели землями, должностями и были одинаково дома в любом месте по обе стороны Ла-Манша . Французский язык стал доминирующим языком в Англии, хотя латынь оставалась языком официальных документов и церкви, а англосаксонский язык сохранился в просторечии, особенно среди неграмотных. Соборы и замки строились как видимые символы новой мощной и динамичной системы владения в церкви и государстве.

Новая техника ведения боя, которая принесшая нормандцам победу в битве при Гастингсе, была принята и в Англии; вместо того чтобы стоять или ехать верхом и метать копье с размаху, эти новые воины, рыцари, нападали верхом на лошадь с копьем, зажатым под мышкой, так что вес лошади и всадника приходился на удар, а оружие можно было использовать повторно. Хотя это требовало дисциплины и тренировок, что привело к возникновению турниров и культа рыцарства, массовая атака рядов рыцарей с копьями была неотразима. Анна Комнина, византийская принцесса, ставшая свидетелем этого разрушительного эффекта во время Первого крестового похода, утверждала, что она может "пробить брешь в стене Вавилона"[4].

С этими военными событиями было тесно связано появление — через Вильгельма Завоевателя — феодальной системы землевладения, которая обеспечила рыцарей для ведения войны, создав цепь зависимых владений с королем во главе. Непосредственно под ним в иерархии находились его главные вассалы, каждый из которых должен был совершить акт принесения вассальной присяги королю и оказывать ему определенные услуги. Самой важной из них было обязательство предоставлять определенное количество воинов для королевской армии, когда это требовалось. Для выполнения этой обязанности главные вассалы предоставляли участки своих земель зависимым рыцарям на тех же условиях, таким образом, создавались дополнительные отношения сюзерена и вассала. Хотя довольно быстро стало принято, что старший сын вассала наследовал своему отцу, это не было автоматическим правом, и оно должно было быть оплачено денежным взносом. Если наследнику не исполнилось двадцати одного года, земли возвращались к сюзерену на период его несовершеннолетия, но вассал любого возраста мог быть лишен своих земель навсегда, если совершал действия, противоречащие интересам своего сюзерена. Феодальная система лежала в основе всей структуры англо-нормандского общества, как и во Франции, и при злоупотреблении ею могла вызвать серьезные осложнения.

Потребовалось некоторое время, чтобы появились трещины. Давление начало нарастать в двенадцатом веке. Брак в 1152 году Генриха II Английского и Элеоноры Аквитанской создал огромную Анжуйскую империю, которая охватывала почти половину современной Франции, а также Англию и Уэльс. Нормандия, Аквитания, Анжу, Мэн, Турень и Пуату — практически вся западная Франция, кроме Бретани. Такое обширное, богатое и могущественное владение представляло собой угрозу в политическом и военном отношении для власти и престижа все более амбициозной французской монархии, которая начала серию вторжений и завоеваний. Со временем практически все анжуйское наследство было потеряно, включая саму Нормандию, в 1204 году. В руках англичан осталось лишь герцогство Аквитания — узкая полоска малонаселенной, винодельческой земли на западном побережье Франции. Иначе известное как Гасконь, или Гиень, оно не имело исключительной ценности, за исключением стратегического значения его главных портов Бордо и Байонны, но было постоянным источником трений между французской и английской монархиями.[5]