Вальтер Скотт - Баллады

ИВАНОВ ВЕЧЕР

До рассвета поднявшись, коня оседлал

Знаменитый Смальгольмский барон;

И без отдыха гнал, меж утесов и скал,

Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил

На военное дело барон;

Не в кровавом бою переведаться мнил

За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;

Наточил он свой меч боевой;

И покрыт он щитом; и топор за седлом

Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,

Отуманен и бледен лицом;

Через силу и конь, опенен, запылен,

Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,

Где потоками кровь их лилась,

Где на Эверса грозно Боклю напирал,

Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,

Был изрублен и панцирь и щит,

Был недавнею кровью топор за седлом,

Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,

Притаяся в кустах, он стоял;

И три раза он свистнул - и паж молодой

На условленный свист прибежал.

"Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

И присядь на колена мои;

Ты младенец, но ты откровенен душой,

И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

Мне теперь ты всю правду скажи;

Что заметил? Что было с твоей госпожой?

И кто был у твоей госпожи?"

"Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

Где маяк, приходила тайком

(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам

Не прокрасться во мраке ночном),

И на первую ночь непогода была,

И без умолку филин кричал;

И она в непогоду ночную пошла

На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

И сидела одна - я узрел;

Не стоял часовой на пустой высоте;

Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь - я за ней по следам

На вершину опять побежал,

О творец, у огня одинокого там

Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,

И беседовал долго он с ней;

Но под шумным дождем, но при ветре ночном

Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,

И порывистый ветер молчал;

И к маяку она на свиданье пошла;

У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): "В полуночный час

Перед светлым Ивановым днем,

Приходи ты; мой муж не опасен для нас;

Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь;

Он в сраженье забыл про меня

И тайком отопру я для милого дверь

Накануне Иванова дня".

"Я не властен прийти, я не должен прийти,

Я не смею прийти (был ответ);

Пред Ивановым днем одиноким путем

Я пойду... мне товарища нет".

"О, сомнение, прочь! безмятежная ночь

Пред великим Ивановым днем

И тиха и темна, и свиданьям она

Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,

Я крыльцо пересыплю травой,

И в приюте моем, пред Ивановым днем,

Безопасен ты будешь со мной".

"Пусть собака молчит, часовой не трубит,

И трава не слышна под ногой,

Но священник есть там; он не спит по ночам;

Он приход мой узнает ночной".

"Он уйдет к той поре: в монастырь на горе

Панихиду он позван служить:

Кто-то был умерщвлен; по душе его он

Будет три дни поминки творить".

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,

Он ужасен стоял при огне.

"Пусть о том, кто убит, он поминки творит:

То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:

Я приду под защитою мглы".

Он сказал... и она... я смотрю... уж одна

У маяка пустынной скалы".

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,

И кипел, и горел, и сверкал.

"Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?

Он, клянусь небесами, пропал!"

"Показалося мне при блестящем огне:

Был шелом с соколиным пером,

И палаш боевой на цепи золотой,

Три звезды на щите голубом".

"Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;

Сей полуночный мрачный пришлец

Был не властен прийти: он убит на пути;

Он в могилу зарыт, он мертвец".

"Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,

И увидел, услышал я сам,

Как его обняла, как его назвала:

То был рыцарь Ричард Кольдингам".

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,

И хладел, и бледнел, и дрожал.

"Нет! в могиле покой; он лежит под землей,

Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,

Где подъемлется мрачный Эльдон,

Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам

Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;

Оглушен был ты бурей ночной;

Уж три ночи, три дня, как поминки творят

Чернецы за его упокой".

Он идет в ворота, он уже на крыльце,

Он взошел по крутым ступеням

На площадку и видит: с печалью в лице,

Одиноко-унылая, там

Молодая жена - и тиха и бледна,

И в мечтании грустном глядит

На поля, небеса, на Мертонски леса,

На прозрачно бегущую Твид.

"Я с тобою опять, молодая жена".

"В добрый час, благородный барон.

Что расскажешь ты мне? Решена ли война?

Поразил ли Боклю иль сражен?"

"Англичанин разбит; англичанин бежит

С Анкрамморских кровавых полей;

И Боклю наблюдать мне маяк мой велит

И беречься недобрых гостей".

При ответе таком изменилась лицом

И ни слова... ни слова и он;

И пошла в свой покой с наклоненной главой,

И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.

Он вздыхал, он с собой говорил:

"Не пробудится он; не подымется он;

Мертвецы не встают из могил".

Уж заря занялась; был таинственный час

Меж рассветом и утренней тьмой;

И глубоким он сном пред Ивановым днем

Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей...

И бродящим, открытым очам,

При лампадном огне в шишаке и броне

Вдруг явился Ричард Кольдингам.

"Воротись, удалися", - она говорит.

"Я к свиданью тобой приглашен;

Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит:

Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом

На дороге изменой убит;

Уж три ночи, три дня, как монахи меня

Поминают - и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!

И ужасный теперь ему сон?

И надолго во мгле на пустынной скале,

Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,

Там скитаюсь теперь мертвецом;

И сюда с высоты не сошел бы, но ты

Заклинала Ивановым днем".

Содрогнулась она и, смятенья полна,

Вопросила: "Но что же с тобой?

Дай один мне ответ - ты спасен ли иль нет?

Он печально потряс головой.

"Выкупается кровью пролитая кровь,

То убийце скажи моему.

Беззаконную небо карает любовь

Ты сама будь свидетель тому".

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;

Ей десницею руку пожал

И десница как острое пламя была,

И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:

Отразилися пальцы на нем;

На руке ж - но таинственно руку она

Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:

И грустна и на свет не глядит;

Есть в Мельрозской обители мрачный монах:

И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный - кто он?

Та монахиня - кто же она?

То убийца, суровый Смальгольмский барон;

То его молодая жена.

1799

ЗАМОК КЭДЬО

Посвящается высокочтимой леди

Анне Гамильтон

Когда прапрадеды твои

В старинном Кэдьо, в гордом зале

Веселье пенистой струи

Гостям по кубкам разливали,

Тогда и сладкий струнный звон,

И смех, беспечный и надменный,

И буйный пляс со всех сторон,

Ликуя, отражали стены.

А ныне их пустой скелет

Плющом затянутые плиты

На зов теней дают ответ,

На горной речки рев сердитый.

Той славы блеск померк, погас,

Но ты, красавица, велела,

Чтоб я о ней сложил рассказ

На диком бреге Эвендела.

Порой, устав от суеты,

Забыв про светские победы,

К минувшим дням влечешься ты

К могилам, где почили деды.

И вот по слову твоему

Встают разрушенные своды,

Век нынешний скользит во тьму,

А старые сияют годы.

Там, где руины между скал

Казались дикими камнями,

Бойниц раздвинулся оскал

И плещет рыцарское знамя.

И вот на берегу речном

Не цепкий хмель, не терн косматый

Опоры каменных хором,

Суровых башен строй зубчатый.

Ночь. Эвен под скалой ревет,

По волнам тень зубцов струится,

Луну затмил на зыби вод

Огонь из башенной глазницы.

Восток сереет. Страж ночной

Ушел, устав бороть дремоту.

Лай. Ржанье. Радостной толпой

Из замка едут на охоту.

Опущен мост. Скорей, скорей!

Скликай борзых - и ногу в стремя!

Ретивых горячить коней

И мчаться вдаль настало время.

За Гамильтоном, за вождем,