История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер
что таково мнение людей сведущих, чье содействие ныне необходимо. Ему будут присвоены правомочия представителя Людовика XVIII, жалованными грамотами которого он обладает; эти грамоты будут представлены Сенату, который, опираясь на них, пожалует принцу титул генерального наместника, при условии, разумеется, присяги новой Конституции.
Витроль под впечатлением чувств, воодушевлявших старую роялистскую партию, возмутился и против трехцветной кокарды, поскольку эмблемой неотчуждаемого, по его мнению, права старой монархии было белое знамя, и против притязания Сената пожаловать графу д’Артуа королевскую власть, а превыше всего – против идеи навязать законному государю Конституцию.
Дабы убедить Витроля, что лучше всего поскорее отправляться с этими условиями, ему устроили у императора Александра аудиенцию. Во время этой аудиенции Витроль с надменностью победившей партии потребовал прежнего цвета знамени и полной свободы королю Франции. Император, оставив присущую ему мягкость, отвечал, что монархи-союзники не для того перешли через Рейн с четырьмястами тысячами человек, чтобы сделать Францию рабой эмиграции; что они следуют мнению Сената, ныне единственно принятой и допустимой власти, и не отплатят ему неблагодарностью; что только власть Сената может придать всему, что будет сделано, законный характер; что сила, взломавшая врата Парижа, еще здесь, и это сила всей Европы, и следует ей покориться, а главное, не заставлять ее жалеть о том, что она выступила за Бурбонов.
Витроль и хотел бы возразить, да не мог, и пустился в путь с условиями временного правительства, решив уклониться в дальнейшем от их исполнения.
Самой насущной мерой, которую следовало принять без промедления, стало составление Конституции. Важно было поспешить, во-первых, чтобы сделать окончательным низложение Наполеона, объявив Бурбонов его преемниками, во-вторых, чтобы связать самих Бурбонов при их возвращении и подчинить их принципам 1789 года.
Двоякая идея вернуть Бурбонов и в то же время навязать им разумные законы, распространенная Талейраном, проникла во все умы. По первоначальному плану проект Конституции должно было выработать само временное правительство. Дабы выполнить эту задачу, министры захотели привлечь себе в помощь самых просвещенных и доверенных членов Сената и собрали их вокруг себя. При первых словах, произнесенных по этому важному предмету, возникли самые противоречивые идеи, все те, что в 1791 году владели умами и влекли их в разные стороны. Ведь политическое просвещение Франции, прерывавшееся поочередно Террором и Империей, в некотором роде приостановилось и замерло на идеях Учредительного собрания, хотя и умеренных временем. Тогда Талейран, ненавидевший диспуты, решил предоставить действовать самим сенаторам, рекомендовав им три вещи: поспешить, связать Бурбонов и, чтобы лучше связать, учредить в новой Конституции Сенат в качестве верхней палаты реставрированной монархии. Так он старался и удовлетворить Сенат, в котором нуждался, и сделать его препятствием для эмиграции. Дав этот совет, Талейран отстранился, и из членов временного правительства в деле остался только аббат Монтескью, упорный и надменный спорщик, весьма желавший знать, какие условия навяжут Бурбонам.
Между сенаторами, на которых было возложено составление Конституции, и этим человеком велись бурные дискуссии. И вот чего они касались. Прежде всего Сенат хотел, чтобы Людовик XVIII считался свободно призванным нацией и был облечен королевской властью только после принесения присяги новой Конституции. Принца призывали, несомненно, по причине его королевского происхождения, наследственность которого тем самым признавали, но намеревались призвать его свободно и при условии, в силу права нации на самоопределение. Таким образом Сенат стремился примирить два права: право старой королевской власти и право нации, принимая их оба и связывая взаимным соглашением.
Вслед за установлением этого принципа, вызвавшего горячие споры, шел вопрос о форме правления, по которому, к счастью, не возникло пререканий. Неприкосновенный король, единственный обладатель исполнительной власти, осуществляющий ее через ответственных министров и разделяющий законодательную власть с двумя палатами, аристократической и демократической, был единогласно принят всеми. Конфликт разгорелся из-за верхней палаты. Талейран и его соратники хотели, чтобы при реставрированной монархии всё влияние принадлежало Сенату, состоявшему из знаменитых деятелей Революции и Империи. Это было наиболее желательно, ибо члены Сената достаточно привыкли к подчинению, чтобы не стеснять королевскую власть, и достаточно прониклись чувствами Французской революции, чтобы противостоять эмиграции. Поэтому Талейран побуждал их прочно закрепить свое положение в новой Конституции, объявив себя наследственными пэрами. Император Александр полностью разделял его мнение в этом вопросе. Великодушный и воодушевленный государь постоянно имел при себе своего бывшего учителя Лагарпа, благодаря ему начал общаться с либеральными сенаторами и полностью разделял их взгляды. Ему была ненавистна мысль о помещении Франции под иго эмиграции, после того как она была избавлена от ига Империи, и он хотел использовать только Сенат – и для низложения Наполеона, и для связывания Бурбонов Конституцией.
Поощряемые в этих стремлениях искренней убежденностью, заинтересованностью и высочайшим одобрением, сенаторы не намеревались ничего делать наполовину. Они хотели, чтобы Сенат целиком составил верхнюю палату, а чтобы он не потерялся в ней при выдвижении пэров из эмиграции, хотели ограничить количество членов этой палаты нынешним числом сенаторов и предоставить только королю право заполнять пустовавшие места, право чрезвычайное ограниченное, ибо устанавливалось наследование пэрства. К политическим преимуществам они планировали добавить и денежные выгоды, присвоив себе в собственность дотацию, которая должна была разделяться поровну между живыми сенаторами. Впрочем, чтобы не показаться думавшими только о себе, сенаторы захотели также, чтобы нижнюю палату монархии составил нынешний Законодательный корпус, до его постепенного замещения.
Не имея времени и склонности заниматься вопросами такого рода, Талейран в деле связывания Бурбонов положился на Сенат, предоставив сенаторам составлять новую Конституцию, а Монтескью – с ними спорить. Аббат не мог сдерживать своего гнева, когда при нем формулировали принцип национального суверенитета. Однако он был не настолько слеп, чтобы открыто выдвигать противоположный принцип, ибо скорее можно было бы заставить планету вращаться в обратную сторону, нежели вынудить участников Революции признать, что суверенен один король, нация ему подчинена и имеет право только на его хорошее обращение, подобно тому как животные, к примеру, имеют право не претерпевать от человека бессмысленные страдания. Не переставая гневаться и негодовать то по одному, то по другому поводу, Монтескью так и не решился выступить открыто и оспорить принцип соглашения между монархией и нацией. Вместо того чтобы отвечать ему,
