Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том I
Уговорив, как им казалось, правительства Германии и Польши согласиться на прямые переговоры, английское и французское правительства, отчасти настроенные в отношении Гитлера скептически, сосредоточили свои усилия на том, чтобы эти переговоры состоялись. Англия в этом деле играла ведущую роль, Франция дипломатически поддерживала ее в Берлине и особенно в Варшаве. Хотя англичане и не дали полякам прямого совета принять ультиматум Гитлера и прислать 30 августа своего представителя в Берлин, считая, как телеграфировал Галифакс Гендерсону, что это требование «неразумно», они тем не менее уговорили полковника Бека заявить, что он готов «незамедлительно» начать переговоры с Берлином. Об этом сообщалось в депеше, которую 30 августа Галифакс направил своему послу в Варшаве. Кеннард должен был информировать Бека о содержании британской ноты, которую Гендерсон передал Риббентропу, и заверить польского министра, что Англия выполнит обещание, данное Польше, но при этом подчеркнуть важность немедленного контакта с Берлином.
«Мы считаем необычайно важным, — телеграфировал Гендерсон, — учитывая внутреннюю ситуацию в Германии и мнение мировой общественности, тот факт, что до тех пор, пока Германия открыто заявляет о своей готовности вести переговоры, нельзя давать ей возможность возложить вину за конфликт на Польшу».
Кеннард встретился с Беком в полночь. Министр иностранных дел обещал проконсультироваться со своим правительством и представить «продуманный ответ» к полудню 31 августа. Доклад Кеннарда об этой встрече был получен Форин оффис в восемь утра, но Галифакса он полностью не удовлетворил. В полдень — это был последний день августа — он направил Кеннарду телеграмму, в которой просил его проконсультироваться со своим французским коллегой в Варшаве (с Леоном Ноэлем, послом Франции) и предложить польскому правительству сообщить правительству Германии (желательно напрямую, а если это невозможно, то через посредство англичан), что ему известно содержание ответа Англии немцам и что оно подтверждает свое согласие на ведение прямых переговоров. Далее в телеграмме указывалось: «Французское правительство опасается, что правительство Германии может использовать молчание польского правительства в своих интересах».
Лорда Галифакса все еще беспокоила позиция польских союзников. Менее чем через два часа после отправки предыдущей телеграммы — в 13.45 — он снова телеграфировал Кеннарду:
«Прошу вас немедленно снестись с правительством Польши и предложить ему, учитывая, что оно согласилось с принципом прямых переговоров, тотчас проинструктировать польского посла в Берлине о необходимости сообщить правительству Германии, что, если оно имеет какие–либо предложения, он готов передать их своему правительству, чтобы оно могло рассмотреть и внести предложение по скорейшему открытию переговоров».
Однако незадолго до того, как эта телеграмма была отправлена, Бек в ответ на демарш, предпринятый в полночь, письменно информировал британского посла, что правительство Польши «подтверждает свою готовность принять участие в прямом обмене мнениями с правительством Германии». Он сообщил также (устно), что дал Липскому указание искать встречи с Риббентропом и передать последнему, что «Польша приняла британское предложение». Когда Кеннард спросил Бека, что станет делать Липский, если Риббентроп вручит ему предложения Германии, министр иностранных дел ответил, что польский посол в Берлине не уполномочен принять их, «так как опыт прошлого показывает, что они могут оказаться ультимативными». Важно возобновить контакт, считал Бек, а позднее будет установлено, кто, с кем и на какой основе начнет переговоры. В свете «опыта прошлого», о котором говорил некогда пронацистски настроенный министр иностранных дел, такая позиция была не лишена смысла. Как телеграфировал в Лондон Кеннард, Бек заявил, что «если он будет приглашен в Берлин, то конечно не поедет, потому что не желает пережить то, что пережил президент Гаха».
В действительности Бек отправил Липскому не совсем такую инструкцию. Липскому было приказано сказать немцам, что в Польше предложения Англии встретили «благоприятное отношение», вместо того, чтобы сказать, что правительство Польши эти предложения «приняло». Ему также надлежало сообщить, что официальный ответ польского правительства будет дан в течение нескольких часов.
Инструкция Бека Липскому содержала и другие пункты, и немцы, расшифровавшие код поляков, об этом узнали.
По ряду причин, которые вскоре станут ясны, немцы не спешили принять польского посла в Берлине. Было уже слишком поздно. В час дня, через несколько минут после получения по телеграфу инструкций из Варшавы, Липский попросил встречи с Риббентропом, чтобы вручить ему послание своего правительства. Последовало напряженное ожидание в течение двух часов, после чего раздался телефонный звонок. Звонил Вайцзекер. От имени министра иностранных дел он спрашивал, прибудет ли Липский как полномочный представитель или в другом качестве.
«Я ответил, — сообщал Липский в докладе, — что прошу о встрече как посол, чтобы передать послание своего правительства».
Опять последовало долгое ожидание. В пять вечера Риббентропу позвонил Аттолико и сообщил, что дуче просил фюрера принять Липского, чтобы «установить хотя бы минимальный контакт, который позволит избежать окончательного разрыва». Министр иностранных дел Германии обещал передать фюреру пожелание дуче.
В последний день августа это была не первая попытка итальянского посла уведомить Вильгельмштрассе о своем желании сохранить мир. Еще в девять утра Аттолико звонил в Рим и сообщал, что ситуация «отчаянная» и что «если ничего нового не произойдет, то через несколько часов начнется война». В Риме Муссолини и Чиано пытались найти выход. В результате сначала Чиано позвонил Галифаксу и сказал, что Муссолини не вмешается, если не будет уверен, что сможет обеспечить Гитлеру «лакомый кусок — Данциг». Английский министр иностранных дел не попался на эту приманку. Он ответил Чиано, что вначале надо установить прямой контакт между немцами и поляками через Липского.
В 11.30 Аттолико встретился с Вайцзекером в министерстве иностранных дел и сообщил ему, что Муссолини вошел в контакт с Лондоном и предложил считать возврат Данцига первым шагом в урегулировании польско–германского конфликта. Он добавил также, что дуче необходимо некоторое время, чтобы довести до конца свой план сохранения мира, и поинтересовался, не сможет ли правительство Германии до тех пор принять Липского.
Риббентроп принял Липского в 18.15, то есть более чем через пять часов после того, как Липский просил о встрече. Продолжалась встреча недолго. Посол, несмотря на крайнюю усталость и нервное перенапряжение, держался с достоинством. Он зачитал министру иностранных дел текст послания:
«Прошлой ночью правительство Великобритании сообщило правительству Польши, что имело с правительством Германии обмен мнениями относительно возможности ведения прямых переговоров между польским и немецким правительством.
Правительство Польши намерено положительно отнестись к предложению Великобритании и направит официальный ответ по этому поводу в течение нескольких часов».
«Я добавил, — сообщал позже Липский, — что старался передать это послание начиная с часа дня». Когда Риббентроп уточнил, прибыл ли он в качестве полномочного представителя для ведения переговоров, посол ответил, что пока имеет лишь поручение передать министру иностранных дел послание своего правительства, что он и выполняет. Риббентроп сказал, будто надеялся, что Липский прибыл в качестве «делегата, имеющего полномочия». После того как посол еще раз заверил, что не наделен такими полномочиями, Риббентроп отпустил его, пообещав сообщить обо всем фюреру.
«Вернувшись в посольство, — рассказывал позднее Липский, — я обнаружил, что не могу связаться с Варшавой, так как немцы отключили мой телефон».
Вопросы Вайцзекера и Риббентропа относительно статуса посла носили чисто формальный характер — для протокола. С полудня, с того времени, когда Липский получил телеграмму из Варшавы, немцы уже знали, что он не будет выступать, как они того требовали, полномочным представителем. Телеграмма была немедленно ими расшифрована. Копию телеграммы отправили Герингу, который показал ее Далерусу. Фельдмаршал немедленно направил шведа с текстом телеграммы к Гендерсону, чтобы, как он позднее объяснял в Нюрнберге, английское правительство «как можно скорее поняло, насколько непримиримую позицию занимали поляки». Геринг зачитал суду секретную инструкцию, направленную Липскому, в которой ему предписывалось "«при любых обстоятельствах» воздерживаться от официальных переговоров и настаивать на том, что он «не наделен подобными полномочиями» и что ему поручено лишь передать послание своего правительства. В Нюрнберге Геринг приводил немало подобных доводов, тщетно пытаясь убедить суд, что Польша «саботировала» предложения Гитлера спасти мир в последний момент. Геринг утверждал, что сам он войны не хотел и делал все, чтобы ее избежать. Такая правдивость немногим отличалась от правдивости Риббентропа. Примером тому может служить его утверждение, что только после встречи с Липским на Вильгельм–штрассе в 18.15 31 августа Гитлер принял решение «на следующий день начать вторжение».
