Русская идея. От Николая I до Путина. Книга первая (1825–1917) - Александр Львович Янов
Во всяком случае, когда в декабре 1853 года вошла в Черное море англо-французская эскадра, ее командир приказал всем русским военным судам стоять на якорях — под угрозой уничтожения. И не посмели ослушаться. Куда было парусникам XVIII века против броненосных пароходов союзников? Даже самый замшелый «патриот» мог бы, казалось, догадаться, что ничем другим ноябрьский триумф Нахимова не мог закончиться. И все-таки отдал царь роковой приказ своему адмиралу. Все-таки, вопреки всякой логике, продолжал пугать — и провоцировать — Европу. Поистине прав был Меншиков: «словно пьян» был в 1853 году Николай.
Но и тогда еще не поздно было предотвратить европейскую войну. 4 февраля в личном письме к царю Наполеон III обещал, что в случае перемирия с Турцией и эвакуации русских войск из придунайских княжеств союзный флот немедленно покинет Черное море и инцидент можно будет считать исчерпанным. Явно не хотела Франция воевать из-за Турции. Николай ответил издевательски, что «Россия сумеет и в 1854 году показать себя такой же, какой она была в 1812-м». Ждите, мол, опять казаков в Париже. А когда лондонский и парижский кабинеты официально потребовали удаления русских войск из княжеств до 30 апреля, Нессельроде высокомерно заявил, что Его Величество не считает нужным им отвечать.
Затопление русского флота в Севастополе. Художник И. Владимиров
Интрига
Как видим, сомнений в том, кто спровоцировал эту последнюю ошибку царя, известную в потомстве как Крымская война, быть, казалось бы, не может. Все очевидно, все прозрачно, все документы на столе. Никто их не оспаривает, да и как их оспоришь? То, что следовал этот неожиданный и агрессивный поворот России из ее морального обособления от Европы при Николае, тоже вроде бы неоспоримо: возможность его перерастания в политическое противостояние предсказал еще Чаадаев. В моих терминах это означает, что «в уничтожении варварского турецкого владычества в Европе», в переделе, другими словами, Европы, Россия нашла, наконец, адекватную форму реализации своего наполеоновского комплекса. Можно оспаривать мои термины, но нельзя оспаривать факты.
Но — и в этом бесподобная интрига всей этой истории — консервативный сектор дореволюционной русской историографии и, что еще интереснее, вслед за ним историография советская КАТЕГОРИЧЕСКИ НАСТАИВАЛИ, что Крымскую войну развязала Европа. Приняли, иначе говоря, версию семьи Тютчевых, что от начала до конца была Крымская война заговором Европы против России. Что общего у этой фантастической версии с действительностью, придется нам с читателем разбираться уже в следующей главе.
Глава 10
ПОСЛЕДНЯЯ ОШИБКА ЦАРЯ
Часть вторая
По мере воцарения в СССР сталинизма популярным толкованием Крымской войны все больше становилась, как мы уже говорили, версия семейства Тютчевых, предложенная в середине XIX века. Звучала она примерно так: исконная миссия России «вырвать христианские народности из-под власти гнусного ислама», привела к тому, что Европа «набросилась на нас как бешеная» (А. Ф. Тютчева). В результате «мы в схватке со всей Европой, объединившейся против нас общим союзом. Союз, впрочем, неверное выражение, настоящее слово — заговор. В истории нет примера гнусности, замышленной и совершенной в таких масшабах» (Ф. И. Тютчев). Как свидетельствуют документы, цитированные в первой части этой главы, в тютчевской версии нет ни слова правды. Попробую показать это по пунктам.
Во-первых, в 1847 году издан был, как мы помним, «по высочайшей воле» рескрипт министра народного просвещения, предписывавший России забыть о зарубежном славянстве, «уже окончившем свое историческое существование». Правдоподобно ли в таком случае, что Николай развязал войну, да что войну, крестовый поход (!), ради этого «исторически несуществовавшего», по его мнению, славянства? Не логичнее ли предположить, что причиной войны были фиаско 1848-го и соблазнительный сценарий Погодина о переделе Европы?
Синопский бой. Художник И. К. Айвазовский
Во-вторых, коалицию против Наполеона 1813 года тот же Тютчев почему-то назвал в письме Густаву Колбу, редактору Аугсбургской Allgemeine Zeitung, вовсе не заговором против Франции, тем более «гнусностью», а совсем даже наоборот, «славной общеевропейской войной против тирана». Каким же, спрашивается, образом аналогичная коалиция 1853 года превратилась в его устах из «славной войны» в «гнусность»?
В-третьих, отдав в ноябре 1853 года приказ Нахимову потопить турецкий флот в Синопе, Николай «потопил», можно сказать, антивоенное правительство в Лондоне, создав, таким образом, англо-французскую коалицию собственными, если хотите, руками. Так логично ли винить в этом Европу?
В-четвертых, Николай не вывел войска из придунайских княжеств, когда Наполеон III предложил ему в феврале 1854-го покончить дело миром. Одного ведь этого было достаточно, чтобы «заговор» не состоялся. Так кто был инициатором этой «гнусности» — Европа или Россия?
В-пятых, наконец, самый очевидный, наивный даже, если хотите, вопрос: кто все это затеял? Кто — Россия или Европа — собрался расчленить Оттоманскую империю, растянувшуюся от Египта до Балкан и включавшую практически весь Ближний Восток? И кто подстрекал на это Николая, соблазняя его перспективой неслыханного расширения царства русского? Чьи, короче, это стихи:
Семь внутренних морей и семь великих рек,
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная
Вот царство русское?
Другое дело, что в 1854-м Николаю и впрямь было не до всех этих соблазнов. Он уже понял, что просчитался: двигаться вперед из-за яростного сопротивления турок оказалось труднее, чем он рассчитывал, а отступить в той атмосфере крестового похода и патриотической истерии, которую сам же он в стране и создал, означало бы потерять лицо. Ситуация вышла из-под его контроля. Мог ли он забить отбой, когда для славянофилов, по свидетельству Б. Н. Чичерина, «это была священная война» и со дня на день ожидалась «окончательная победа нового молодого народа над одряхлевшим миром Запада»? Когда Погодин, отражая настроение перевозбужденной публики, увещевал Европу: «Оставьте нас в покое решить наш исторический спор с Магометом, спор у нас с ним Божий, а не человеческий»?
Ну, подумайте, как мог в таких условиях отступить под давлением этого самого «одряхлевшего мира» Николай и как, с другой стороны, должна была звучать эта московитская абракадабра для европейского уха? Повторялся
