Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Вот почему так неловко становится Александру Невскому, когда он в шутку вроде бы просит доктора Абрагама дать ему средство от «гусеницы», «что сердце человеческое точит». Такого средства у доктора нет, и Александр знает это. Так входит в сюжетное развитие ещё одна грань человеческого существования великого Александра, «этого гордого и скрытного человека» – даже от самого себя он скрывает, что влюбился в Дубравку, это великий грех, и он понимает это, а потому глубоко страдает от невозможности реализовать это чувство. Княгиня Дубравка тоже полюбила Александра.
А.К. Югов исторически правдиво и достоверно воссоздал характер Александра Невского, сложный, многогранный, противоречивый, внешне он выступает за последовательное установление мирных отношений с Ордой, готов поступиться своей гордостью, лишь бы вновь татары не пришли на Русскую землю и не опустошили её, как уже неоднократно бывало после Батыева нашествия в 1237 году и в последующие годы. И вместе с тем внутренне он протестует против этой зависимости, протестует против рабьей психологии, которую порой замечает у самых слабых своих соотечественников, последовательно готовит восстание русских против татар, но ещё очень слаба Русь после нашествия, ещё не подросли воины, готовые сразиться с татарами, не восстановлены города и сёла. Это в романе очень последовательно и достоверно показано. Но известный историк и писатель В.В. Каргалов в этом изображении усмотрел «идеализацию» Александра Невского. «Эта попытка «совместить несовместимое», обосновать свою концепцию развития событий середины XIII столетия привела автора романа «Ратоборцы» к серьёзным историческим ошибкам. В частности, это проявляется при характеристике политического противника Александра Невского – великого князя Андрея.
Симпатии А.К. Югова – целиком на стороне Александра Ярославича. Видимо, поэтому его брат и соперник великий князь Андрей представлен в романе как человек, которого в общем-то всерьёз и принимать нельзя, как государственный деятель, неспособный продуманно и дальновидно руководить своим княжеством… Принижая образ великого владимирского князя Андрея Ярославича, показывая его слабым человеком и никуда не годным правителем, А.К. Югов как бы заранее ставит под сомнение правильность его политической линии: действительно – что можно ждать путного от «бражника» и легкомысленного любителя соколиной охоты?!
Между тем сводить борьбу на Руси по вопросу о признании зависимости от Золотой Орды к противоречиям между «дальновидным» князем Александром Ярославичем и «беспечно-буйным», «бесхитростным» Андреем Ярославичем – это значит упрощать события. За каждым из князей-соперников стояли определённые политические силы» (Каргалов В.В. Древняя Русь в советской художественной литературе. Достоверность исторического романа. М.: Высшая школа, 1968. С. 155—156).
Историк, отметив многие достоинства романа «Ратоборцы»: сочный, образный язык, воссоздание духа описываемой эпохи, мировоззрение, быт и нравы, запоминающиеся характеристики исторических деятелей, патриотизм, любовь к родной земле и гордость за её народ, не сломленный за годы страшного татарского ига, не соглашается с общей концепцией автора: «Идеализация образа Александра Ярославича и его политики в ряде случаев привела к нарушению исторической правды. Особенно уязвима позиция автора, когда он пишет о подготовке Александром народного восстании против Орды – это не подтверждается свидетельствами источников и противоречит общему характеру политики великого владимирского князя по отношению к Орде» (Там же. С. 175).
На самом деле образ Александра Невского далёк от идеализации, автор воссоздаёт его характер как умного и дальновидного, отважного и храброго, но жёсткого и сурового правителя, не раз посылавшего на казнь своих противников. Не зря автор влагает в уста умнейшего Андрея-дворского сложную характеристику полюбившегося ему князя Александра Невского: «Силён государь, силён Олександр Ярославич и великомудр… Ну, а только Данило Романович мой до людей помякше!.. Али уж и весь народ здешной сиверной, посуровше нашего, галицкого? И то может быть…» Эта жёсткость, даже жестокость князя Александра Невского особенно ярко выявилась в споре, в настоящем поединке двух воззрений на мир и на человека в нём между князем и гончаром Роговичем, иконописцем, художником, старостой гончарской братии, дерзко выступившим против князя на вече. Целый месяц Рогович возглавлял мятеж против князя Александра, позволившего татарам переписывать новгородцев для того, чтобы татары и с них собирали дань. Автор не скрывает своей симпатии к Роговичу, оказавшемуся на высоте и в споре с митрополитом, и в споре с князем. Умён, насмешлив, много справедливого высказывает в споре гончар Рогович. Не сдерживает своей ярости и гнева Александр Невский, не находя серьёзных аргументов в этом поединке с простым гончаром, «в этот миг свет помутился в глазах от гнева»: «Да знаешь ли ты, что в этих жилах – кровь Владимира Святого, кровь Владимира Мономаха, кровь кесарей византийских?! А ты – смерд!..» В ярости князь схватил смерда и чуть не задушил его, но, поостыв, пообещал отпустить, если он не будет снова перечить ему. Но гончар не дал такого обещания. И князь приговорил его к смерти.
В конце июля 1262 года началось восстание русских городов: в Устюге Великом, в Угличе, в Ростове, в Суздале, в Ярославле, в Переславле, во Владимире, Рязани, Муроме, Нижнем Новгороде в один день ударили вечевые колокола, и вооруженный народ бестрепетно сводил счёты с татарами – убивали баскаков, уничтожали карательные татарские отряды. Убивали и русских, предавших интересы своего народа. Но поднять всю Русь не удалось. Снова на Западе зашевелились немцы, грозя вторгнуться в пределы Новгорода и Пскова. Лучшие полки Невский отослал на немцев. Пришлось с татарами вести долгие переговоры, чтобы спасти народ от нового вторжения татар. Великий замысел поднять народ русский на татар рухнул, и Александр Невский трагически переживает эту неудачу: по-прежнему удельные князья воевали между собой. И вновь Александр Невский отправляется в Орду, «опять хитрить, молить да задаривать», чтобы спасти русских от нового татарского нашествия, «уж тогда вовек не подняться Руси». Но в это время хан приказал Александра отравить.
Ни Вячеслав Шишков, ни Степан Злобин, ни Валентин Костылёв, ни Ольга Форш, ни Валерий Язвицкий, ни Алексей Югов не вступали в открытую полемику с учёным Гуковским, выразившим сомнение в возможностях исторического романиста создать полноценный художественный образ исторического деятеля давней поры, передать его внутренний мир, чувства и мысли, переживания и поступки. Русские писатели, обратившись к отдалённым эпохам, создали целый ряд замечательных образов великих русских людей, вовсе не чуждых им ни в историческом, ни в психологическом отношении; они превосходно знали своих современников, со всеми достоинствами и недостатками их русского национального характера, и это знание современной жизни и современного человека помогало им воспроизводить прошлую жизнь в ярких художественных образах. «Прошлое – корни, из которого выросло настоящее», – утверждал Станиславский, и многие русские писатели и историки всем своим творчеством подтверждают незыблемость этой аксиомы.
Бесконечен и спор между художниками и историками о границах вымысла, о способах и возможностях писателя проникнуть в глубины и тайны давно минувшего и воспроизвести его в достоверных, правдивых образах. Отвечая тем, кто нигилистически относится к возможностям исторического романа, известный академик-историк В.Л. Янин писал: «Писатель, работающий в жанре исторического романа, – если он не ставит свой жизненный опыт выше суммы объективных источников, – способен самый процесс исторического развития народа насытить живой тканью реальных образов. Он становится исследователем, творящим на том высоком уровне, который недоступен историку-профессионалу. И историк-профессионал получает возможность увидеть в живом воплощении то, что формируется им языком цифр, цитат, посылок и выводов. К числу таких писателей-исследователей относится Алексей Кузьмич Югов, романы которого помогли мне увидеть воочию то, что для меня всегда оставалось логикой сопоставления исторических фактов» (Москва. 1987. № 3. С. 185).
В послевоенное время были опубликованы десятки исторических романов, но особой поддержкой пользовались произведения, посвящённые крестьянским восстаниям против самодержавия: романы «Емельян Пугачёв» В.Я. Шишкова и «Степан Разин» С.П. Злобина были отмечены присуждением Сталинской премии первой степени, многочисленными переизданиями, а романы «Михайловский замок» и «Первенцы свободы» О. Форш также тепло были встречены читателями и критиками.
В «Правде» 7 марта 1936 года со всей определённостью говорилось: «Советский школьник не может понять всего величия волнующей силы, всей красоты Великой пролетарской революции, если он не знает, как создавалась и подготовлялась она, как зрели её силы, каковы были её источники в самых толщах народных масс. Любить свою великую родину – значит интересоваться её прошлым, гордиться её светлыми, героическими страницами и ненавидеть её угнетателей, мучителей».
