Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
- Да говорю же - в порядке. Пришёл бы, Гаврилыч, глянул на своё разумение.
- Зайду после заутрени, - пообещал дед Фрол. - Как зимовка, так сплошные убытки у тебя. Говорил же, не надо было с осени ульи в зимнике прятать. Страшен пчеле не холод, а голод. Ульи под снегом всё равно как в шубах.
- А что как падут?
- Не падут. У меня вон в саду не пали. Пчела у меня крепкая: как солнышко припечёт, я её в облёт пускаю, зима тут не помеха. Не пчёлы боятся холода, а пчеловод.
- Прохвессор,- сказал дед Фёдор насмешливо и в то же время с уважением. - При такой-то ясной голове в попах всю жизнь ходишь.
- Да уж каждому своя планида, - буркнул дед Фрол, охорашивая пятернёй бороду.
Старики долго ещё о чём-то рассуждали, спорили. Но Егор уже ничего не соображал. Голова налилась тяжестью, глаза слипались. Наконец припозднившийся гость поднялся из-за стола и начал прощаться. Проводив его, дед с внуком стали укладываться спать. Дед хотел перебраться на печку, уступив Егору свою мягкую, с пуховой периной кровать, но тот уже облюбовал кожаный диван. Казалось, во всём доме не найти места удобнее, чем это. Забылся он почти мгновенно, как только голова утонула в большой, старательно взбитой дедом подушке.
Но может и не заснул он совсем, а просто начал жить в неземном измерении, ощущая самого себя раскованнее и проще. Происходило нечто невероятное, но этому не было ни удивления, ни страха. Из глубины морской, из далёкого небытия медленно всплывал когда-то затонувший отцов корабль. Показалась мачта, форштевень, рубка... Вода схлынула с палубы, и тогда обозначился моряк в полосатой тельняшке. Пристёгнутый ремнями к пулемёту, он крепко сжимал рукоятки и напряжённо вглядывался в горизонт. Егор видел, как неотвратимо и грозно приближались вражеские самолёты. "Огонь, папа, огонь! - силился он что есть мочи крикнуть. - Они больше никогда тебя не потопят!" Но пулемёт молчал, а самолёты всё ближе... "Стреляй же, стреляй, родненький..." - умолял Егор и с ужасом чувствовал, что отец его не слышит. Но что же это?.. Над малым охотником вовсе не самолёты, а обыкновенные чайки. Они машут крыльями и почему-то по-куриному кудахчут. Отец поворачивается и что-то говорит. Егор напрягает слух, только ничего не может разобрать: уж больно громко разгалделись чайки...
Проснулся Егор с ощущением какой-то незавершённости. Лежал, не открывая глаз. Хотелось вернуться в чудесный сон и продлить свидание с отцом. Но чудес, как понимал, наяву не бывает. И поэтому ничего не оставалось, как открыть глаза, потянуться и решительным прыжком соскочить с дивана.
Заиндевелое оконце, посаженное в глубине проёма, горело ярким солнечным светом. В сенях кудахтали куры. Пахло мармеладовым духом ладана и ароматом свежего хлеба, часы показывали около девяти.
Поплескавшись в сенцах над рукомойником холодной водой, Егор окончательно взбодрился, прогнав остатки сна. На столе он нашёл махотку с парным молоком и початый ржаной каравай - тёплый, с хрустящей корочкой.
Наскоро перекусив, Непрядов начал одеваться. Ещё с вечера дед приготовил ему овчинный полушубок, толстый вязаный свитер и меховые рукавицы. "Ну, чем не морская пехота!.." - с юмором решил Егор, глянув на себя в зеркало. Флотского человека выдавала в нём чёрная форменная шапка со звёздочкой, да широкий ремень с блестящей латунной бляхой, туго перехватывавший полушубок.
У крыльца сердито взъярился Шустрый. Он рванулся к чужаку с угрожающим лаем, натянув до предела цепь. Никакие уговоры на него не действовали. Это был здоровенный, красивый пёс серовато-мышиного цвета с крупными лапами и сильной грудью. Нечего было и думать, чтобы как-то проскользнуть мимо него. По долгу собачьей присяги Шустрый служил деду верой и правдой.
- Уймись! - послышался твёрдый голос деда. Он торопился, чтобы унять неистово лаявшего пса. Старик был в чёрной рясе с широкими рукавами, на голове высокая камилавка, из-под которой на плечи падали выбеленные сединой волосы. Дед ласково улыбнулся.
- Как спалось-можилось, Егорушка?
Егор лишь показал большой палец, выразив этим всю степень восхищения родным домом.
- Ин ладно, - качнул дед бородой. - Да будет всегда безмятежен и сладок твой сон под родимой крышей, да витают светлые ангелы над тобой. Он собрался перекрестить внука, но отчего-то передумал и только поцеловал в лоб.
- Дай-ка, внучек, я замирю вас, - дед подошёл к собаке, покорно завилявшей хвостом и, показывая на Егора, сказал ей: - Зри молодого хозяина, тварь Божья, покорствуй и возлюби его, да сама пригрета за верность будешь.
И на удивление Егору такой яростный и непримиримый пёс дал себя спокойно погладить, лишь для порядка немного рыча. Совсем уже осмелев, Егор потрепал пса по густой холке, потом прижал собачью голову к своей груди. И пёс эти ласки принял как должное, почувствовав крепкую руку молодого хозяина. Изловчившись, он лизнул Егора в лицо, и тот радостно захохотал, вытираясь рукавицей.
- И как это вы так быстро усмирили его? - восторженно сказал Егор.
- Умнейший пёс. И решительно всё понимает, - отвечал старик. - Только не величай меня, Егорушка, как чужого на "вы". Всё ж дед я тебе. И никого у меня на этом свете роднее тебя нету.
- Да как-то так, само собой получается, - пробовал оправдываться Егор.
- Обвыкнемся, - подбодрил дед. - Непрядовы мы с тобой, внук, аль нет?!
- Непрядовы, дед, - подтвердил внук.
- Воистину так! Ныне и присно и во веки веков, - дед воздел руки, как бы призывая в свидетели небеса.
Старик снова повернул к церкви, пояснив, что там его ждут неотложные дела. Егор уже знал, что в старинном храме начались реставрационные работы, приехал даже какой-то именитый столичный художник, чтобы взглянуть на обнаруженные под слоем штукатурки древнейшие фрески.
Егор спустил с привязи собаку - пускай порезвится на воле. Распрямившись, с прищуром посмотрел окрест себя. От избытка солнечного света сугробы нестерпимо ярко искрились. С пригорка, вся как есть, распахнулась деревня. На избах нахлобучены пушистые заячьи шапки. Дымы из печных труб ровными струйками восходили к небу, подпирая безбрежную синь. Будто совсем рядом переговаривались женщины, стоявшие у дальнего колодца, отчётливо звякала цепь о бадью, а где-то ещё дальше чинно перекликались петухи, перебрехивались собаки. Морозно, светло и весело. Егору даже почудилось, что он это всё знал и видел раньше. И вот теперь снова сюда вернулся, чтобы на всё это взглянуть ещё раз и уже никогда больше, до самого "деревянного бушлата", ничего не забыть.
Он залюбовался златоглавой церковкой. Она не так чтобы уж слишком велика, но мощна и неприступна, с узкими бойницами, стоит как ратник перед сечей, надвинув по самые брови боевой шлем. "Храм св. Георгия-победоносца с Горки. Памятник древнерусского зодчества конца XIV века. Охраняется государством", - прочитал Егор золочёную надпись на мраморной плите, вмурованной в стену. Он с любопытством обошёл церковь кругом и остановился у парапета, поджидая деда. Его голос, глуховатый и сильный, доносился из глубины помещения. Дед с кем-то неторопливо разговаривал.
Вот створка тяжёлой кованой двери с натужным скрипом приотворилась, и дед вышел вместе с каким-то мужчиной в модном пальто и каракулевой шапке пирожком. Видимо, это и был тот самый именитый художник, о котором ещё вчера говорил дед. Оба друг перед другом чопорно раскланялись, и мужчина вышел за ограду.
Заметив весело валявшегося в снегу Шустрого, дед раздумчиво, как бы про себя, предположил:
- Видать, погода помягчает. Ишь, как тварь Божья возрадовалась. Переведя взгляд на внука, спросил: - Ну, как тебе показался сей храм?
Егор с видом знатока покачал вытянутыми вперед ладонями, мол, весомо, мощно...
- Ты угадал, внук мой, - подхватил дед. - Это не просто обитель Божья. - Она же цитадель некогда бывшей здесь крепости, заступавшей разным сбродням дорогу на Псков. Кто только не шёл оружно на её приступ! Ливонские рыцари, баториевы латники, шведские солдаты короля Густава. Твои пращуры, Егорушка, не токмо молились, они умели и меч в руках держать. Бились как простые ратники. Не все от старости - многие от ран помирали. Да вот же они, у стены под плитами лежат, - и показал рукой в направлении левого придела, к которому вела расчищенная от снега дорожка.
Егор пошёл по ней, чувствуя, как от волнения замирает сердце. Вот они, могилы пращуров, обыкновенные каменные плиты с остатками каких-то надписей на старославянском языке. Он снял шапку и склонил голову. Представилось, как на эти же самые плиты когда-то смотрел отец, - неистовый бунтарь, ниспровергатель богов, святой и грешный человек - такой как все. "Но ведь не мог же он, отвергая дедовы заблуждения, отказаться от всех своих предков, - подумал Егор. - А иначе как же случился, из чего исходил сам подвиг его?.."
- Ещё дед мой, помнится, сказывал, - услыхал Егор за спиной голос деда, - что довелось ему в своё время прочитать летопись, в которой подтверждалось, что храм сей воздвиг пришлый человек по имени Георгий Московитин, а по прозвищу Непряд, как его величали за ратные заслуги на сече Куликовой. Так-то вот: Непряд-Московитин...
