Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
Холод начал донимать, ноги в легких ботиночках онемели. Егор замер, прислушиваясь... Гудел лес, натужно поскрипывали деревья. И вдруг до его слуха дошли отчетливые удары колокола. Егор этому сначала не поверил: возможно ли такое здесь, в дремучем лесу?.. Но густой, тревожный набат звал его, торопил.
И Непрядов, уже нисколько не сомневаясь, взял немного левее и начал продираться через вязкий кустарник. Временами он останавливался, сверяя по звуку своё движение, и устремлялся дальше.
Наконец деревья расступились и Егор выбрался на лесную опушку. Метель гуляла из конца в край. Колкий летучий снег будто соединил землю с небом. Седые космы, неистово закручиваясь, неслись в бездну пространства с каким-то жутким, леденящим душу воем.
Колокол гудел где-то уже совсем рядом. Утопая по колено в сугробах, Егор напористо, из последних сил рванулся на эти звуки, и вскоре в снежной мгле перед ним замаячили тусклые огоньки человеческого жилья. Взобравшись на какой-то крутой холм, он почти наткнулся на высокого человека в овчинном полушубке, который, широко расставив ноги, стоял у звонницы и неутомимо потягивал за верёвку, вызывая оглушительные медные звуки. Это был его дед.
Они какое-то время удивлённо глядели друг на друга, точно не веря собственным глазам, потом крепко обнялись.
- Слава те, Господи, - растроганно пробасил старик, не выпуская внука из своих больших рук. - И в другой раз нашёлся. А ведь мог бы сгинуть в лесу, неслух... Напугал досмерти! Фёдор чемодан твой принёс, на дворе вьюга - хоть глаз выколи, а тебя всё нет и нет...
- Да что здесь особенного, - еле шевеля непослушными губами, храбрился Егор. - Слегка прогулялся, с лешим поболтал, к бабе-яге на чаёк заглянул привет тебе передавала.
Причитая и охая, дед увлёк его в сторону светившихся окон. То был добротный каменный дом с высоким крыльцом. Прежде чем войти в сенцы, дед заставил внука потереть снегом лицо и руки.
Егор исполнил, что ему велели, и затем, поднявшись по ступенькам, шагнул через порог.
Вслед за дедом он миновал просторные тёмные сенцы, пахнувшие мукой и какими-то сухими пряными травами. В углу хриплым лаем занялась собака, почуяв чужака. В отгороженной коморе закудахтали потревоженные куры.
Заскрипев, широко распахнулась дверь, яркий свет выплеснул из дверного проёма. Егор на всякий случай поднырнул головой под притолоку, показавшуюся не слишком высокой, и оказался в просторной, выклеенной голубоватыми обоями комнате, добрую треть которой занимала огромная выбеленная печь. Под окнами широкая, во всю стену лавка. К ней придвинут покрытый белой скатертью длинный стол. В углу деревянная кровать с пирамидой пуховых подушек, рядом громоздкий буфет с посудой.
Непослушными руками Егор стянул с себя шинель, разулся.
- Как ноженьки? - забеспокоился дед.
- Заныли, - пожаловался Егор, страдальчески морщась и ковыляя босиком к лавке.
- Это хорошо, отходят с морозу. Я тебе их гусиным жиром натру полегчает.
Отдышавшись, Егор с удовольствием натянул большие, мягкие валенки, которые ему подал дед. Ломота в суставах долго не унималась. Разминаясь, он прошёлся по чисто вымытым, скрипящим половицам, осторожно потрогал ладонями жарко натопленную печь, глянул в оконце, за которым всё так же ярилась метель и выл ветер.
Тем временем дед возился в отгороженной кухоньке у печи, громыхая ухватами и горшками.
Отодвинув цветной полог, Непрядов обнаружил дверь в соседнюю комнату. Она была небольшой. Здесь виделось нечто вроде рабочего кабинета. Одна торцовая стена почти сплошь завешана разноликими иконами, проглядывавшимися при свете трёх лампадок - нечто вроде домашнего иконостаса. По другим стенам располагались стеллажи, плотно заставленные книгами. Вплотную к оконной нише придвинут письменный стол. В углу приткнулся старинный кожаный диван.
- Вот здесь, внучек любимый, ты и появился на свет Божий, на этом самом лежаке, - послышался у Егора за спиной дедов голос.
Старик стоял у дверного косяка, молитвенно сложив на груди руки.
- На этом самом? - переспросил Егор, точно усомнившись.
Дед утверждающе мотнул седой львиной гривой.
- И ты, голубок сизый, и отец твой, Степан Фролович - царствие ему небесное, - дед мелко покрестил живот, глядя на иконы. - Бог даст оженишься, вот и твоя горлица соберётся здесь рожать... Хорошо бы правнучка увидать, поняньчить.
Егор глядел на диван и веря, и не веря дедовым словам. Какая-то немыслимая, жуткая и сладостная тайна раскрывалась перед ним; её невозможно до конца понять разумом - разве что сердцем почувствовать и принять на веру как нечто само собой разумеющееся, сокровенное. Отчего-то промелькнуло красивое, гладкое лицо Лерочки. Он вдруг представил её на этом диване...
Залаял пёс, а вскоре хлопнула входная дверь и в сенцах затопали, сбивая с валенок снег.
Егор с дедом поспешили в горницу встречать гостя.
Шурша заледенелым тулупом, в дверь просунулся дед Фёдор.
- Объявился - не запылился, - набросился он на Егора, потрясая кнутовищем. - И право неслух какой!
- Всё в порядке, Фёдор Иванович. Навёлся на колокол, как акустическая торпеда на шум винтов.
- Ишь ты, Фёдор Иванович, - смягчился старик, - запомнил, значит... А я уж собрался было людей подымать на розыск. Мудрено ли по такой погоде заплутать, в ледышку обернуться. И как это я, старый пень, позволил тебе с саней-то слезть! Шустрый больно, как ваш кобель, - и пояснил: - Его так и зовут, значит, по причине резвости и собачьего ума.
- Благодарю, Фёдор Иванович, - недовольно буркнул Егор. - Теперь, по крайней мере, буду знать, как зовут нашего пса.
- А ты не дуйся, это я на тебя должен обижаться.
- Будет, Фёдор, - урезонил дед своего дружка. - Раздевайся, садись к столу.
- А как же банька? - напомнил Егор.
- Какая уж теперь банька, - воспротивился дед Фрол, - вьюга, ночь на дворе.
- Ин верно, - согласился дед Фёдор. - Завтречка, к вечерку, сподобней будет. Приходи, Егорка, на пасеку - до костей пропарю.
Вернувшись в сени, дед Фёдор сбросил тулуп и появился вновь, оправляя под ремнём старенькую гимнастерку, будто совсем другим человеком: спокойным и неторопливым, знающим себе цену, как и подобает выказать себя званому гостю. Он степенно поклонился деду, потом Егору. И лишь получив повторное приглашение, уселся на лавку под образами. На столе в деревянной миске дымилась отварная картошка, лоснились солёные огурцы да грибочки, розовела мочёная брусника. А из расписного глиняного горшка благоухало тушёной бараниной.
Размашисто перекрестившись, дед Фрол расстегнул ворот сатиновой рубахи. Прежде чем взяться за графинчик с водкой, умоляюще глянул на образа и отчаянно махнул рукой, мол, грешить, так грешить...
Дед Фёдор провёл ладонью по бронзовой лысине и лукаво подмигнул Егору, как бы намекая, вот все они, попы, такие: ничто мирское им не чуждо...
Егор понимающе улыбнулся. А дед Фрол сердито зыркнул на дружка, разливая водку по гранёным лафитникам: не хлебом единым жив человек...
Согласно глянув друг на друга, старики разом опрокинули лафитники, тряхнули бородами, крякнули.
Егор лишь пригубил свою рюмку.
Дед Фёдор удивлённо вскинул седые брови, не веря, что флотские пить разучились.
- Не пьёт, совсем не потребляет её, окаянную, - подтвердил дед Фрол, одобрительно поерошив внуку волосы. - У них там насчёт этой косорыловки строго, ни-ни...
- А не занедужит? - усомнился Фёдор. - Вона как измёрз. Много её, дурёху, потреблять, конечно, одно баловство. А если стопочку для сугрева принять, то оно в самый раз.
Егор лишь снисходительно ухмыльнулся. Он мог бы популярно объяснить, что алкоголь и спорт вообще несовместимы - он же боксёр. Только не было нужды выпячивать свой принцип, тем более что его никто не неволил.
- А что, я так думаю, добрый муженёк будет моей внучке, - развеселился дед Фёдop, подмигивая дружку. - Как думаешь, Фpoл, породнимся? Наш товар ваш купец.
- Все браки свершаются на небесах, - изрёк дед Фрол, хрупая солёным огурцом. - Может, и породнимся.
"Ну, это уж слишком, - неприязненно подумал Егор, - подсунут ещё какую-нибудь тёлку..."
Глядя на кислую Егорову физиономию, оба старика дружно рассмеялись. Тому ничего не оставалось, как с независимым видом приняться за тушёную, приправленную чесноком и кореньями баранину, которую дед приготовил по каким-то старинным монастырским рецептам.
Старики тем временем пропустили ещё по одной. Дед Фёдор закурил. Разговор между ними пошёл профессиональный, о пчеловодстве, в котором оба они, как понимал Егор, были большими знатоками. И всё же чувствовалось, что авторитет Фрола Гавриловича был повыше.
- В одном улье семейка завосковалась, - жалился дед Фёдор. - Не пойму только вот отчего.
- А влажность как? - уточнил дед Фрол.
- Да всё путём, зимник проветриваю как надо. И на прибор смотрю.
- Прибор и наврать может. Ты соль в мешочках на полке пощупай - она уж точно скажет, если сырость завелась.
