Л Чарская - Грозная дружина
- Верно твое слово, боярышня! Быть бы всем вам в югорском плену! послышался чей-то звонкий голос из-за куста орешника, и стройная фигура Алеши Оболенского выскочила на садовую лужайку, посреди которой приютилась огромная качель.
- Ай! Чужой! - не своим голосом взвизгнули девушки и стаей испуганных птиц кинулись врассыпную.
Только две из них остались стоять на месте, как ни в чем не бывало. То были голубоглазая хозяйка Сольвычегодска и черненькая Агаша, ее ближняя сенная девушка.
- Стойте, куды вы, глупые! Паренька ин за волка приняли! - насмешливо послала последняя им вдогонку. - Ишь, страшилище нашли! - хохотала она, неча сказать! Уж волк-то больно пригожий да ладный вышел, - острила девушка.
Действительно, в нарядном красивом мальчике не было ничего страшного. Напротив, позлащенный прощальными лучами заходящего солнца, в своем голубом, затканном дорогим шитьем кафтане, он красиво выделялся на общем фоне зелени садовых чащ. Быстрыми шагами приблизился он к Тане и, взяв ее за руку, произнес ласково и тепло:
- Спасибо тебе, боярышня, на добром слове да на заступе твоей.
- Не боярышня я, а дочь купецкая, - смущенно проговорила девушка. Татьяной меня звать, а то и Таней... А ты тот молодчик-князек, коего вольница у себя в стану приютила? - уже бойко спрашивала его Танюша.
- Он самый и есть. Алексеем меня зовут. А за атамана в другоряд тебе спасибо. Не душегуб он, не разбойник, а богатырь, казак вольный, вот он кто, - горячо произнес Алеша.
- Не разбойник? Ан, тебя ограбил, с подъесаулами своими дядьку твоего порешили, вон челядь што про его сказывала, про атамана твоего! необдуманно и резко сорвалось с уст Агаши.
В следующую же минуту девушка раскаялась в своих словах. Белее снега стало лицо княжича. Глаза потемнели, губы дрогнули.
- Не атаман то, а Никита Пан разбойник, - глухо проронил Алеша. - А атамана да Мещеряка Матюшу ты не тронь, слышь, не тронь! - произнес он, сдвинув свои черные брови.
- Ишь, подумаешь, Бовы какие королевичи, што и тронуть их не моги! рассмеялась Агаша и вдруг притихла, взглянув случайно в лицо своего собеседника. Так печально, так грустно было это пригожее лицо, что жалость невольно защипнула за сердце бойкую девушку.
- Прости, княжич, на слове вольном. Сам ведаешь, слово не воробей вылетит, не поймаешь. Прости, што о мертвом помянула, и не серчай, - робко произнесла она.
- А вы, девоньки, чего притихли разом и ты, Татьяна Григорьевна, тож! - разом оживляясь и входя в свой обычно веселый тон звонко подхватила Агаша. - Давайте, што ль, гостеньку дорого веселить. В прятки поиграем, што ли? Ишь, сад-то у нас как разросся. Благодать! Хорониться есть где! Места много!
- Вот што ладно, то ладно! - обрадовалась Танюша, - потешим князеньку. Он запечалился што-то, - с ласковым сочувствием произнесла она, не спуская с лица Алеши своего голубого взора.
Милый голосок, прелестное, свежее личико и ясные, голубые глазки девушки разом расположили в свою пользу сироту-князька.
"Какая добрая она! Все одно, што Матюша!" - вихрем пронеслось в его мыслях и, поборов налетевшую на него снова смертельную тоску по дядьке, он сделал над собой усилие и почти спокойно произнес:
- В прятки - так в прятки! Во што хотите играть стану.
- А я искать буду! - тотчас же вызвалась бойкая Агаша. - Ну, девоньки, врассыпную! Раз! Два! Три!
Не успела закончить своей фразы девушка, как вся толпа, с визгом и хохотом, кинулась прятаться за деревья и кусты.
Кинулся прятаться за другими и Алеша. Быстрый и ловкий мальчик оказался проворнее всех. Пока девушки успели схорониться в кустах, он добежал до небольшого здания, притаившегося в глуши сада, тесно оцепленного боярышником и цепким колючим шиповником. Оно находилось совсем в стороне от прочих жилых строений и от садовой площадки, где играла молодежь, и примыкало к стене острога одной своей стороной. Тут же, подле здания, была прорублена крошечная калитка, почти не заметная для глаза. Из нее прямо шел вход в рощицу, отделявшую с этой стороны острог от прилегавшей к нему степи. Здесь было тихо и уютно. Заходящее солнце ударяло в маленькие окна домика и всевозможными цветами радуги пестрило оконную слюду. Какая-то красногрудая пташка, усевшись на ветке, тихо чирикала, склонив набок головку, и с доверием поглядывала на забежавшего в ее царство мальчика.
Это царство, как нельзя более, пришлось по душе Алеше. Дикий, запущенный уголок почему-то напомнил ему крохотный дворик в Московском домишке, где около восьми лет кряду укрывал его от опричины покойный Терентьич. Так же было и там зелено и глухо, так же чирикали пташки, так же заходящее солнце румянило деревья и кусты. Только на душе Алеши было далеко не так. Хоть и осиротевший тогда после смерти деда, мальчик чувствовал подле себя заботливо любящего дядьку-пестуна. А теперь?!..
Покойный Терентьич, как живой, встал перед глазами Алеши. Мучительной тоскою сжалось сердце несчастного, одинокого полуюноши, полуребенка.
- Князенька, где ты? - откуда-то издалека глухо донеслось до его ушей.
Он не ответил. Его уже не тянуло к игре и развлеченью. Даже голубоглазая девушка, показавшаяся ему в первую же минуту такой милой и родной, не привлекала к себе.
- Князенька, где ты? - опять раздался тоненький голосок.
Он не откликнулся ни единым звуком.
Молодые, звонкие девичьи голоса постепенно затихали в отдалении. Наконец, наступила полная тишина. Только издалека, со стороны главных хором, доносились обрывки смеха и песен пирующих. Заметно потемнело в саду. Сумерки надвинулись, кусты стали принимать понемногу прихотливо-фантастические очертания. Над головой Алеши выплыл месяц. Голубоватым, причудливым светом залил он траву и кусты и самый домик в углу, получивший какой-то волшебный, таинственный вид. Еще печальнее стало на душе Алеши. Если днем он забывался немного от своего горя, то ночью ему становилось вдвое тяжелей. Как живой стоял в такие часы в его воображении Терентьич с петлей на шее, иссиня бледный, со скорбным старческим лицом.
Вот он и сейчас стоит перед ним снова... Глаза полны жуткого ужаса, лицо полно тоски... Дрожащие, слабые руки протянуты к нему, Алеше...
Мальчик не выдержал больше и с тихим стоном упал на траву.
Неожиданный ответный стон послышался где-то близко, близко, почти рядом с ним. Он вздрогнул, прислушался, насторожился. Тихо, тихо кругом. Только глухо звучат голоса со стороны хором. Ничего нет. Не слышно ничего, кроме них. Вдруг новый стон еще внятнее и определеннее прозвучал над его ухом.
В одну секунду Алеша был на ногах. Теперь он слышал ясно. Стон выходил из крошечного оконца домика. Мальчик кинулся к окну и, стараясь рассмотреть внутренность избушки, прильнул было к холодной слюде и разом отпрянул назад, вскрикнув от неожиданности.
С внутренней стороны домика появилось чье-то широкое лицо, все облитое серебряным светом месяца, тускло белевшее через слюду. Что-то неживое и странное было в этом скуластом и плоском лице. Темные глаза крошечными точками мерцали сквозь слюду оконца.
- Господи! Да што ж это? Аль попритчилось мне? - произнес мальчик, невольно поддаваясь охватившему его впечатлению суеверного ужаса.
Но, очевидно, за слюдовым оконцем, в которое едва могла пролезть детская голова, находился живой человек, нуждающийся в помощи его, Алеши.
Сердобольный и отзывчивый по природе, он готов был помочь каждому страдающему существу. Руководимый этим побуждением юный князек снова приблизился к оконцу.
- Кто ты? Что с тобою? Почему ты стонешь? - громко спросил он странное, широколицее существо.
Из-за тусклой слюды послышался глухой, на ломаном русском языке, ответ:
- Сам светлый Тохтен-Тонг [крылатый бог или богатырь, отличающийся мудростью] посылает тебя мне на помощь... Кто ты, юноша, не знаю я, но видно пришел усладить мои последние мгновения...
- Ты разве умираешь?.. Кто ты?.. Открой оконце, чтобы я мог видеть тебя, - не без волнения произнес Алеша.
- Я не могу сделать этого... Мои руки закованы... Ноги тоже... Если хочешь видеть меня, - отомкни запор... Дверь не на замке... И войди ко мне! - снова глухо прозвучал таинственный голос.
Алеша стрелой метнулся к крошечному рундуку [крыльцо], приходившемуся почти в уровень с землею, и, отодвинув не без усилия тяжелый запор с низенькой двери, наклонив голову, вошел в избу. При млечном сиянии месяца он хорошо увидел небольшую, коренастую фигурку в одежде из оленьей шкуры с бисерными и металлическими украшениями, ярко поблескивавшими при свете луны.
Фигурка сделал движение навстречу Алеше, причем цепи на ногах ее жалобно зазвенели.
- Кто ты и отколи? Пошто ты заперта здесь? Кто заковал тебя? произнес мальчик.
- О, я наказана по своей вине, юноша! - произнесло странное существо. - Я рабыня, полонянка здешнего господина моего... Я не угодила ему и меня заковали... Ненадолго, правда... Завтра взойдет солнце и с меня снимут оковы... Но я нынче так страдаю, так, что не дожить мне, Алызге, до утра, до восхода солнца, - упавшим голосом заключила она.
