Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856
Вторым важнейшим документом, подтвердившим автономные права Сербии, стал хатт-и шериф 1833 г. Новым в нем было указание границ Сербии – она восстанавливалась в пределах 1812 г. Этому предшествовала огромная дипломатическая работа российского посланника в Константинополе А. П. Бутенева, который провел многие часы в переговорах с османскими представителями, всячески уклонявшимися от признания целостности Сербии. В письме к Нессельроде Милош подчеркивал важность этого вопроса для существования нового государства. В дарованном хатте дважды упоминалось о том, что утраченные права даруются Сербии по решению между «министрами Высокой Порты и русским посольством»[193]. «Акт сей издействован сильным покровительством России и неусыпными и усердными настаиваниями ее», – пишет Милош, сообщая о состоявшемся в Сербии благодарственном молебне[194]. Выражая благодарность лично Нессельроде, Милош отмечал его «двадцатилетнее руководство» сербскими делами, исчисляя его с подписания Бухарестского мира. Таким образом, сербский князь сам очертил хронологические рамки завершившейся борьбы Сербии за обретение автономных прав. На народном собрании 1 февраля 1834 г. Милош зачитал новый хатт-и шериф и выступил с речью, в которой подчеркнул роль державы-покровительницы в счастливом завершении дела. Он благодарил императора, а также всех российских посланников, которые, находясь в Константинополе, поддерживали сербские требования, выступали неизменными помощниками и руководителями многих депутаций.
Хатт-и шерифы 1830 и 1833 гг. юридически закрепляли положение, существовавшее в стране с 1815 г., и стали важными вехами в развитии сербской независимости. Ряд югославских историков, исследовавших период национального возрождения, считают, что с предоставлением хатт-и шерифов сербская революция была завершена. Впрочем, вопрос об окончании революции уже многие годы является дискуссионным: некоторые авторы ограничивают революционные годы Первым и Вторым сербскими восстаниями, тогда как Р. Люшич указывает другую дату – 1835 г.[195], когда был принят Сретенский устав. Есть и такие историки, которые завершение сербской революции относят к 1849, 1877–1878 и даже 1918 г. Как видим, исследователи предлагают разные концепции революционного процесса, отождествляя его или с периодом вооруженной борьбы, или же с социально-экономическими и политическими преобразованиями, осуществленными в течение одного из указанных выше хронологических отрезков.
Предоставление Сербии соответствующих документов стало возможным лишь после продолжительной борьбы российской дипломатии за претворение в жизнь условий Бухарестского договора, Аккерманской конвенции и Адрианопольского мира. Во всех этих актах Россия закрепляла право сербского народа на самоуправление в рамках Османской империи. Не принимая во внимание напряженную подготовительную работу российской дипломатии, невозможно оценить все значение полученных сербами документов и широту предоставляемых им свобод. Международно-правовое признание Сербии в качестве автономного государства явилось важным шагом в деле национального освобождения, укрепления институтов государственной власти и консолидации сербского общества.
Глава II. Русско-сербские отношения в 30-х гг. XIX в.
1. Внешняя политика России на Балканах в начале 30-х гг. XIX в.
Восточный вопрос начала 30-х гг. XIX в. занимал во внешней политике России не менее важное место, чем в предыдущий период. Проблема политического преобладания в православных провинциях Османской империи, а также в стратегически и экономически важном регионе средиземноморских Проливов по-прежнему не сходила с повестки дня российского правительства.
После победоносного завершения Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. политический авторитет России среди балканских народов, в Османской империи, а также в странах Западной Европы значительно возрос. Лидеры ведущих европейских держав считали, что международное равновесие серьезно нарушено в пользу России, и искали способы «исправления» сложившейся ситуации. Балканские народы с надеждой смотрели на Россию, именно с ней связывая свое окончательное освобождение от османской зависимости. Сама империя Османов была значительно ослаблена после военного поражения – она должна была выплатить России значительную сумму военной контрибуции и мириться с присутствием русских войск в Дунайских княжествах вплоть до полного погашения денежных обязательств. Турецкое правительство искало мира с недавней противницей и ради этой цели было готово на дополнительные уступки.
Безусловно, положения, зафиксированные Адрианопольским миром, мало отвечали интересам русской внешней политики – приобретения России могли бы быть более значительными. Однако, делая выбор между сиюминутными успехами в Турции и перспективой долгосрочных отношений с европейскими державами, российские власти отдали предпочтение последним. Опасаясь негативной реакции европейских стран, российские политики не допустили взятия Константинополя и выхода своей армии на берега Босфора. Одно лишь ожидание этого события вызвало панику в западных кабинетах, готовых в случае надобности вмешаться в военный конфликт на стороне Турции. Российское правительство сочло более безопасным для себя вовремя остановиться и в какой-то степени пренебречь геополитическими интересами державы ради сохранения общеевропейского мира.
В то же время одной лишь возможной угрозы продвижения и закрепления в регионе Проливов было достаточно для того, чтобы усилить противодействие западных держав укреплению российских позициий среди славянских православных народов Балканского полуострова. Начиная с 30-х гг. Англия, Франция и Австрия стали форсировать усилия по проникновению в эти еще недавно малодоступные для них земли с целью перехватить инициативу у более удачливой и имеющей к тому времени историческую традицию взаимоотношений с балканскими народами России. Каждая из этих держав имела свои политические интересы в регионе и приоритетное влияние в той или иной части Османской империи. Австрия издавна боролась за присоединение к ней соседних славянских провинций – Боснии, Сербии и Черногории. Торговые связи Австрии играли все большую роль в завоевании экономического превосходства на территории Балканского полуострова. Авторитет английского правительства становился все более существенным для набиравшей силы прозападной группировки турецких сановников, к тому же позиции Великобритании были устойчивы в Греции. Влияние Франции оставалось традиционно преобладающим в Египте и Дунайских княжествах.
Подобное разделение Балканского региона на определенные «сферы влияния» западноевропейских держав вносило свои коррективы и во внешнюю политику России. С одной стороны, ее позиции здесь были достаточно прочными; к тому же немаловажным фактором, цементирующим русско-южнославянские связи, являлось православие. С другой – именно приоритетное положение России на Балканах было сдерживающим фактором в деле дальнейшего мирного завоевания европейской Турции. Обладая безусловным авторитетом среди балканских народов и имея эффективные средства воздействия на османские власти, российские политики как будто сознательно не спешили применять их в отношениях с Портой. Как это ни покажется парадоксальным, их сдерживало осознание собственной силы. Российское правительство пыталось избежать недовольства западноевропейских партнеров своими внешнеполитическими успехами на Балканах. Другими словами, взаимодействуя с Востоком, Россия прежде всего оглядывалась на Запад. К тому же, по мнению петербургского кабинета, не следовало оказывать чрезмерного давления на Порту, щадя ее самолюбие после военного поражения. И Россия, и Турция были заинтересованы в налаживании дружественных отношений; в данной ситуации демонстрация политического превосходства на Балканах была бы неуместной.
В целом политика России по отношению к Османской империи оставалась неизменной на протяжении всей первой половины XIX в. Теория «слабого соседа» была сформулирована еще в конце предыдущего столетия и практически не претерпела существенных изменений за прошедшие полвека. Документальную определенность ей придало заседание Особого комитета по восточным делам, которое состоялось сразу же после подписания Адрианопольского мирного договора. В Петербурге продолжали рассматривать Османскую империю как слабого и потому удобного соседа, поддержка существования которого признавалась наиболее выгодной для России.
Таким образом, общая тенденция к сближению России с Османской империей в начале 30-х гг. ничего не должна была изменить в стратегии Петербурга, являясь лишь тактическим ходом.
Несмотря на то что завершившаяся Русско-турецкая война принесла достаточно скромные результаты для славянского населения Балкан, авторитет России здесь значительно укрепился. Сербские старейшины открыто говорили о том, что покровительствующая держава могла бы поспособствовать достижению больших свобод для Сербии. Болгары, активно поддерживавшие русскую армию, совсем ничего не получили по условиям заключенного мира. Желающим было лишь разрешено переселиться в Россию, для того чтобы избежать преследования турецких властей. Этим разрешением воспользовалось 130 тысяч болгар[196]. Возрос престиж российского представителя в Константинополе Аполлинария Петровича Бутенева. «Русская миссия возвратила себе там свое прежнее влияние; ничего не делается без ее согласия, и все народы, покровительствуемые ею, наперекор заискивают ее поддержки, дабы лучше преуспеть в своих делах», – сообщал в Вену австрийский интернунций[197].
