Евгений Долматовский - Зеленая брама
Однако испытания на этом не кончились: оказалось, что уже и штаб Юго-Западного фронта в окружении. Пришлось Попереке пережить вновь все то, что, казалось, неповторимо и дважды не бывает.
Там, в урочище Шумейково, погибли тогда командующий фронтом генерал-полковник М. В. Кирпонос, начальник штаба В. И. Тупиков, один из руководителей Компартии Украины М. А. Бурмистенко и член Военного совета молодой дивизионный комиссар Е. П. Рыков.
Командующий 5-й армией М. И. Потапов, тяжело раненный, захвачен в плен.
Поперека оказался счастливее — выбрался из окружения и на этот раз. Я увиделся с ним вновь (уже с генерал-лейтенантом) через сорок лет. Нам было что вспомнить.
11 августа
Захваченные в плен наши товарищи томятся в загонах, в колхозных конюшнях, на скотных дворах во многих окрестных селах. Постепенно свою добычу — раненых и обессиленных бойцов — конвойные команды сгоняют в Умань, в то страшное место, которое останется в истории под именем Уманской ямы.
Жители выходят на дороги, ставят кадушки с водой, оставляют на обочине хлебы, шматы сала и масла, вареный картофель, куски мяса на лопуховых листьях.
Конвойные опрокидывают кадушки, расшвыривают и топчут оставленную для пленных пищу.
Беспорядочно стреляют, но все равно на дорогах толпы людей.
Прослышав о том, что здесь произошло, сходятся и съезжаются на подводах жители отдаленных районов: ищут своих, надеясь хоть что-нибудь узнать,— ведь многие с 22 июня не имеют вестей.
Невероятную историю рассказал мне Павел Топейцын, кавалер ордена Славы двух степеней. Он тоже шел тогда в колонне пленных. С ним рядом был политрук, все время грезивший вслух о побеге. Звали его Сергеем.
Проходили село.
К колонне близко подошла женщина с младенцем на руках. Может быть, она не знала, какой опасности себя подвергает. Она стояла впереди толпы, отличаясь своим спокойствием и величием.
Она была как монумент.
Сергей успел что-то сказать ей. И вдруг она преобразилась, пошла рядом с колонной, стараясь найти общий ритм, хотя все шли не в ногу.
Она передала своего ребенка Сергею.
Тот, с ребенком на руках, скользнул в толпу и мгновенно в ней растворился, благо был в гражданской одежде...
12 августа
Брама остается крепостью — без крепостных стен, башен, рвов.
После нескольких безнадежных попыток войти в лес враги, видимо, предполагают взять ее осадой, заставить выползти и сдаться голодных и израненных людей.
Но, как говорится, не на таких нарвался корпус егерей!
Удивительно и страшно: я получил десятки писем от воинов, остававшихся в лесу после 7 августа, после 12-го, после 15-го. Все до одного задержались в дубраве потому, что были по нескольку раз ранены, приходили в себя. Более того, известны случаи, когда наши военврачи в глубине леса, без обезболивающих средств, а то и без инструментария делали операции, которые и в условиях хорошо оборудованного госпиталя не так просто даются.
Непонятно, откуда брались у людей силы, но они вставали, вновь брали в руки оружие, с боем пробивались или погибали в бою.
Группа кавалеристов из 21-го кавполка была оставлена генералом Огурцовым в Зеленой браме как заслон.
Это уже заслон заслона, последняя наша позиция.
Возглавил кавалеристов командир пульэскадрона капитан Крестов. У кавалеристов четыре станковых пулемета.
Оставшийся в живых Александр Колесников (он теперь в Одессе — столяр, плотник, резчик по дереву) помнит, что на рассвете при отражении возобновившихся атак противника в «максимах» вода закипела. Собирали в поле охапками на рассвете влажную от росы люцерну, прикладывали к кожухам пулеметов.
Остудить ли росой пулемет в бою...
13 августа
Эта дата фигурирует в исторических исследованиях и мемуарах как завершение битвы у Подвысокого.
Не имею намерения оспаривать дату, хочу только подтвердить, что две недели августа остались нашими: продвинуться в глубь страны, к Днепру, ворваться в Киев, захватить Днепропетровск и Запорожье пока врагу, не удалось.
И все-таки Зеленая брама не покорилась.
В глубине ее держались небольшие группы воинов разных частей, вооруженные трофейным оружием (свои патроны кончились).
Как-то навестил меня киевлянин, доктор философии Николай Федорович Шумихин, бывший парторг 77-го полка 10-й дивизии НКВД. Он вспоминал, как с группой в тридцать сотоварищей держался в дубраве.
Немцы знали, что оставшиеся в браме изнывают от голода и жажды. Они находят в дуплах деревьев лишь дикий мед, без воды им голода не утолишь, а жажду только разожжешь.
В саженом лесу ни ручейка.
Победители углубляться в лес боялись. Орали в мегафоны: «Идите к нам, будем вас накормить!» И у крайней хаты на Зеленобрамской улице расставили реквизированные у жителей столы. Их даже застелили украденными скатертями, завалили всякой снедью, собранной у местных жителей.
Так заряжают салом мышеловку...
Окруженные ели траву, слизывали росу с листьев...
Группа Шумихина вышла из леса в ночь на 20-е. Пробилась.
Батальонный комиссар Шпичак Стратон Леонтьевич из 140-й стрелковой маневрировал в браме тоже до 20-го. Не грех упомянуть, что к партизанским боевым наградам Шпичака прибавилось в мирное время два ордена за труд...
14 августа
Местные жители вспоминают, что в середине августа специальные команды вермахта разъезжали на тяжелых грузовиках по округе и собирали трупы своих солдат и офицеров.
«Гора трупов» — казалось бы, чисто литературное выражение, превратившееся постепенно в штамп. Но вокруг Зеленой брамы, на берегах Ятрани и Синюхи действительно выросли если не горы, то холмы трупов. Они быстро начали разлагаться, солдаты специальных команд натягивали противогазы. В качестве дезинфицирующего средства употреблялся известковый раствор, поэтому в селах у жителей отбирали известь и преследовали за ее утайку (надо ведь белить хату...).
Каковы потери войск противника?
Тогда можно было судить лишь по тому, что специальные команды работали сутками, без перерыва, по тому, что привлекались к похоронной деятельности итальянцы и румыны, да и местных жителей выгоняли в поля помогать.
Еще один красноречивый показатель — санитарные эшелоны, один за другим двигавшиеся на запад, и переполненные лазареты в Виннице, Львове, Ровно.
Опьяненный успехами вермахт печальных цифр не называл, но в послевоенные годы появилось немало книг, в том числе и сваливающих всю вину на Гитлера, в которых красноречиво говорится о потерях.
Я держал в руках, в частности, отчет о действиях 24-го горноегерского корпуса 17-й армии.
На последних страницах, в разделе «Мемориум», приводится сводка, касающаяся четырех дивизий: от Винницы до Подвысокого они потеряли убитыми 157 офицеров, 4861 унтер-офицера и солдата. Замечу, что в этом документе не учтены вообще раненые и уж конечно умершие позже от ран.
Сведения касаются четырех дивизий, а против нас на этом участке их сражалось более двадцати. Некоторые номера частей более не появлялись в документах и радиоперехватах вообще...
К сожалению, затерялись где-то в архивах данные об уроне, нанесенном противнику теми нашими соединениями, которые погибли в браме.
Лишь недавно один из ветеранов 80-й дивизии, Герой Советского Союза генерал-майор Николай Иванович Завьялов, нашел в архиве Министерства обороны боевой счет своего соединения за 47 дней с начала войны: уничтожено до 20 тысяч вражеских солдат и офицеров, 180 танков...
А пока генерал Эвальд фон Клейст торжествует, шлет Гитлеру рапорты. До Подвысокого он одерживал легкие победы — ворвался во главе танкового корпуса в Польшу, ударил в тыл эвакуировавшейся английской армии у Дюнкерка, привел танки в Югославию.
На Украине пришлось ему потруднее. Всячески скрывая потери своих войск, он легким способом множит потери большевиков — его солдатам разрешено убивать всех и каждого. «Рыцари» Клейста топчут сапогами детей, насилуют женщин, а потом закалывают их штыками, которыми не умели пользоваться в бою.
Клейст еще долго будет править кровавый бал, станет фельдмаршалом.
Лишь в 1945 году за ним закроется тюремная дверь, стальная, решетчатая, как клетка для диких зверей.
В 1948 году вспомнится ему Белград: югославский суд приговорит его к пятнадцати годам каторжных работ.
В 1952 году его будет судить Военная коллегия Верховного Суда СССР.
А пока генерал Эвальд фон Клейст торжествует, будь он проклят!
С точки зрения Типпельскирха
В послевоенное десятилетие на Западе — не только в Федеративной Республике Германии, но и в Америке и в Англии — вышли десятки книг о гитлеровском «русском походе». Это не только мемуары, не только повести л романы, но и вроде бы «научные труды», вроде бы «исследования» отдельных операций, щедро оснащенные всякого рода таблицами, схемами, картами. Некоторые из них, имеющие какое-то познавательное значение, переводятся и переиздаются у нас.
