Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Конечно, то, что 16 июля, в день испытания американцами атомной бомбы, Сталин позвонил Василевскому из Потсдама, не случайно. Как и то, что, спросив, как идет подготовка операции, он «поинтересовался, нельзя ли ее дней на десять ускорить». Василевский доложил, что «сосредоточение войск и подвоз самого необходимого не позволяют сделать этого, и попросил оставить прежний срок».
Сталин не стал торопить события. Однако и в данном вопросе он обнаружил свойственную ему склонность к смелым и своевременным решениям, основанным на всестороннем анализе новых, изменившихся реальных условий. После того как 6 августа американцы взорвали атомную бомбу над Хиросимой, они (реалии) несомненно стали иными, но мир еще не осознавал в полной мере этих изменений.
Как пишет В. Карпов, «в штабе Главкомата войск Дальнего Востока гораздо большее впечатление произвела полученная 7 августа около семнадцати часов по московскому времени директива Сталина о начале 9 августа боевых действий Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. Да и на японцев гораздо большее впечатление, чем бомба, произвела полученная вечером 8 августа» нота. В ней указывалось: «Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».
Трумэн не рискнул отказаться от помощи СССР в войне с Японией. От этого его предостерегли военные, предложив ответить на простые вопросы.
Как справиться с тысячами самолетов, пилотируемых камикадзе? Как без поддержки кораблей с их мощными орудиями штурмовать укрепления в глубине территории? Что предпринять, когда японцы отойдут в горы и начнут партизанскую войну?
При отсутствии ответов на подобные вопросы командующий Тихоокеанским театром военных действий генерал Макартур пообещал президенту «десятилетнюю войну» и отказался даже от приблизительного прогнозирования возможных потерь.
В день объявления Советским Союзом войны Японии американцы сбросили вторую атомную бомбу — в Нагасаки.
Было ли нравственно испепелять атомным взрывом гражданское население города Хиросима? А затем уничтожать жителей Нагасаки? Конечно, такое варварство было демонстрацией демократического цинизма. Но разве не являлись проявлением американского цинизма ковровые бомбежки крестьян Кореи и Вьетнама? Чем оправдать бомбардировки городов Югославии, Ирака и поселений Афганистана уже в новом столетии?
Конечно, в ядерных ударах по городам Японии присутствовала не только демонстрация силы, но и практический расчет. Первая бомба была урановой, и на нее ушел весь запас обогащенного урана, имевшегося в распоряжении США. Вторая бомба была плутониевой; в случае ее «успешного» употребления у американцев появлялась возможность изготовить запас таких бомб. Кстати, в Нагасаки погибли не только до ста тысяч японцев, но и находившиеся в плену американские солдаты — «Америка — превыше всего!».
Однако даже две мощные сверхбомбы не заставили японцев капитулировать. И хотя премьер-министр Японии адмирал Мудзуки 9 августа на экстренном заседании Высшего совета заявил, что «вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас в окончательно безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны», Квантунская армия оказала упорное сопротивление советским частям. Несмотря на демонстрацию атомного оружия Соединенными Штатами, японские военные были намерены продолжить сопротивление.
Наступление Красной Армии началось в сезон дождей — вода, хлынувшая с вершин сопок в долины, размывала дороги, и даже небольшие ручьи превращались в полноводные реки. Территория, на которой предстояло развернуться военным действиям, имела сложный рельеф и географические условия. Лесные массивы на севере сменялись безводной пустыней Гоби на юге, а в центре Маньчжурии высились хребты Большого Хингана. Созданные здесь 17 укрепрайонов имели четыре с половиной тысячи дотов и дзотов, спрятанные в горах аэродромы. Квантунская армия насчитывала 1 млн. человек, 1,2 тыс. танков, 1,9 тыс. боевых самолетов, 6,6 тыс. орудий.
Общеизвестно, что территория противника не считается освобожденной, пока на нее не вступит солдат пехоты. И 12 августа передовые части Забайкальского фронта, преодолев Большой Хинган, устремились к ключевым центрам Маньчжурии — Чанчуню и Мукдену. Навстречу им наступали войска 1-го Дальневосточного фронта; темп продвижения составлял от 30 до 82 километров в день. Кровопролитные бои развернулись за порт Сейсин — военно-морскую базу японского флота, хорошо укрепленную и оснащенную мощной фортификационной системой обороны. Первая группа советских десантников, около 200 человек, захватила лишь небольшой плацдарм, но через несколько дней боев Сейсин был взят.
Поняв безвыходность положения и бессмысленность дальнейшего ведения боевых действий, 14 августа японское правительство приняло решение о капитуляции. Однако дальнейшие события показали, что намерения и планы командования Квантунской армии противоречили заявлению руководства страны. Прекратив сражаться против американцев, японские войска ожесточенно сопротивлялись русским. Повторялось то, что происходило в апреле — мае 1945 года на европейском фронте. Имели свои определенные цели и действия американцев. Опасаясь советизации Тихоокеанского побережья, вскоре американские экспедиционные силы начали высадку в Корее, и 18 августа было принято решение о разграничении зон ответственности СССР и США по 38-й параллели.
В связи с продолжающимся сопротивлением противника 16 августа 1945 года Генеральный штаб Красной армии огласил заявление: «Сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ Вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы продолжают сопротивление…»
В связи с реальной обстановкой Вооруженные силы СССР продолжили наступательные операции. В ночь с 16 на 17 августа началась высадка морского десанта на остров Шумшу — самый северный в Курильской гряде. 20 августа был завершен разгром Квантунской армии. К полудню 25-го прекратили сопротивление японские войска на Сахалине, а с 18 августа по 4 сентября острова Курильской гряды были полностью очищены от противника.
Все кончилось в несколько недель. Японцы потеряли более 700 тыс. солдат и офицеров, в том числе 84 тыс. убитыми и более 640 тыс. пленными; советские потери составили 36,5 тыс. человек, из них убитыми и пропавшими без вести 12 тыс. Понимая бессмысленность дальнейшей войны, Япония прекратила сопротивление.
Нужно ли было Советскому Союзу вступать в войну с Японией? Кому было выгоднее? СССР или США? Можно ли было заставить Японию капитулировать, даже повергнув в прах ядерными взрывами два города с гражданским населением? Ковровые бомбардировки городов Германии союзной авиацией доказали, что нет. Впрочем, даже Черчилль в своих мемуарах отмечает: «Было бы ошибкой предполагать, что судьба Японии была решена атомной бомбой».
Вступление в войну с Японией стало ответственным выполнением Сталиным обязательств, данных союзникам. Знаменательно, что война Японии была объявлена ровно через три месяца после капитуляции Германии, но несомненно и то, что в действиях Генералиссимуса присутствовала не только целостная внешнеполитическая концепция, а и осознанные цели, основанные на удовлетворении национальных и государственных интересов советского народа.
Сталин придавал символическую значимость капитуляции Японии. Еще 16 августа, обращаясь к Трумэну, он предложил «включить в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам северную половину острова Хоккайдо».
Это, указывал он, «имеет особое значение для русского общественного мнения. Как известно, японцы в 1919-1921 годах держали под оккупацией своих войск весь советский Дальний Восток. Русское общественное мнение было бы серьезно обижено, если бы русские войска не имели района оккупации в какой-либо части собственно японской территории».
Обращение Вождя заканчивалось словами: «Я бы очень хотел, чтобы изложенные выше мои скромные пожелания не встречали возражений».
Однако Трумэн не имел той толерантности, которой обладал покойный Рузвельт. У провинциального выскочки, писавшего в дневнике о намерении говорить с Генералиссимусом «напрямик», не хватило мозгов понять дипломатической корректности такого пожелания.
Зато у него доставало с избытком наглости[13], чтобы, отказав в этом символическом акте, тут же предложить Сталину организовать американскую военную базу «на одном из Курильских островов, предпочтительно в центральной группе, для военных и коммерческих целей». Жалкий миссурийский торгаш! Он так и не понял, с кем имел дело…
