Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - Коллектив авторов
Когда они уже исчезли из вида, я увидел, как солдаты гестапо принуждают жену проф[ессора] Островского, Ядвигу Островскую и жену доктора Руффа, мать убитого молодого человека, смывать кровь с лестницы, по которой несли труп ее сына. Прошло опять минут 20–30. Вдруг из того же направления, в котором отвели профессоров вместе с трупом молодого Руффа, я услыхал залп нескольких винтовок. Не помню, было ли 2–3 залпа или только один. Был уже ясный день. Прошло опять некоторое время, и из здания опять вывели группу профессоров, опять-таки человек 15–20, которых поставили под стеной здания, лицом к стене. Среди них я узнал проф[ессора] Мончевского[1804] – акушера-гинеколога. Вместе с этой группой вышел и тот «начальник», который меня допрашивал, и сказал часовым: «А эти пойдут в тюрьму». Я получил впечатление, что эти слова были сказаны больше для моего сведения. Подойдя затем к группе прислуги профессоров, он спросил: «Все здесь прислуга?» Одна из женщин сказала: «Нет, я учительница». «Учительница», – крикнул «начальник», – «Тогда марш под стену», и он присоединил ее к стоящим под стеной профессорам. Теперь он начал расхаживать по двору и охрипшим голосом напевать какие-то песенки. Взяв у одного из часовых винтовку, он старался стрелять ворон, которые в большом количестве летали над нами. Так как было близко уже к 6 часам, то он отпустил сначала прислугу профессоров, а потом и меня. Когда я уходил, последняя группа профессоров еще стояла под стеной.
Тем же утром, когда уже из дому я отправился в клинику, я возле дома, в котором жил профессор Островский (Романовича, 5), встретил одного из тех унтер-офицеров, которые у меня делали обыск. Он шел в квартиру проф[ессора] Островского, которую солдаты гестапо грабили с самого утра. Я тогда еще не вполне давал себе отчет в том, что мои коллеги были уже убиты. Он остановил меня и сказал, смеясь: «Вы имели невероятное счастье, но вас всех ужасно обмарали».
Когда я пришел к себе в клинику, я узнал, что кроме тех профессоров мединститута, которых я сам заметил ночью, значит, Грека, Ренцкого, Соловья, Островского, Новицкого и Мончевского, в ту же ночь были арестованы: проф[ессор] Прогульский Станислав [1805], педиатр и мой 1 ассистент с сыном Андреем, проф[ессор] Цешинский Антон, мирового звания стоматолог, проф[ессор] Добржанецкий, хирург, проф[ессор] Серадзский, по судебной медицине и проф[ессор] Гржендзетский – офтальмолог. Кроме того, я узнал, что проф[ессора] Новицкого забрали вместе с сыном Юрием, молодым врачом. Дальнейшие сведения показали, что арестовали по спискам 1939 года, так как той же ночью заходили арестовывать таких профессоров, как проф[ессор] Лещинский – дерматолог, проф[ессор] Беднарский, офтальмолог, которые умерли между 1939 и 1941 гг. В этих случаях требовали от жен этих умерших профессоров свидетельства о смерти. Стало также ясно, что был назначен контингент для арестовывания профессоров, так как ко многим профессорам даже не заходили.
Несколько дней после этих происшествий ко мне на квартиру зашли два унтер-офицера гестапо из тех, которые производили у меня обыск и арестовали меня. Когда я напугался, видя их, они сказали, что пришли в гости, и спросили, не могу ли я «продать» им фотоаппарат или ковер. Я должен был удовлетворить их. При этой способности я узнал их фамилии: Гакс и Келлер. Они на протяжении 2–3 месяцев заходили несколько раз ко мне с подобными требованиями. Однажды я осмелился спросить Келера, что случилось с остальными профессорами. Он только махнул рукой и сказал: «Их всех расстреляли в ту же ночь».
После этих событий меня оставили в сравнительном покое до 17 ноября 1941 года. Тогда мне приказали убраться с моей квартиры по ул[ице] Романовича, № 8, в течение 20 минут. Я пошел защищаться к начальнику врачебной палаты д[окто]ру Лонгейзе, впрочем, одному из самых невероятных воров, разбойников и гитлеровских мерзавцев, с которыми я имел несчастье соприкоснуться. Он тогда прямо сказал мне: «Если бы вы почувствовали себя немцем, как это должно быть, то вас бы оставили в покое». Я тогда без слов выбрался с моей квартиры.
Как я ни старался разузнать фамилии тех офицеров, которые меня арестовали и допрашивали, я их никак узнать не мог.
Меня еще раз арестовали 11 ноября 1942 года вместе с другими профессорами и другими лицами польской интеллигенции. Но тогда дело было другое: нас взяли тогда «заложниками» на случай польского восстания в день 11 ноября и, посадили на короткое время в тюрьму и затем выпустили.
Проф[ессор] Гроэр.
Допросил: пом[ощник] прокурора Красноармейского р[айо]на г[орода] Львова (Соловьев).
Справка: подлинник протокола допроса находится в следственном деле за 1944 год «О зверствах немецко-фашистских оккупантов в г. Львове», хранящемся в ЦГАОР СССР, фонд 7021, опись 67, дело № 75, л. д. 110–114.
ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 155–163. Машинопись. Копия.
2.13. Протокол допроса М. В. Виткевич, г. Львов, 15 сентября 1944 г
Я, ст[арший] пом[ощник] прокурора Львовской области Станик, допросил в качестве свидетеля:
Виткевич Марию Викторовну, 1895 года рождения, урож[денную] г[орода] Львова, из служащих, жену профессора Виткевича, ассистента при кафедре, с высшим образованием (университет), кандидата наук, беспартийную, со слов не судимую. Проживает по ул[ице] Набеляка, 53, кв[артира] 1.
Об ответственности за дачу ложных показаний по ст. 89 УК УССР предупреждена (Виткевич).
Ввиду того, что я русского языка не знаю, желаю дать показания на польском языке.
Муж мой Виткевич Роман Янович был профессором измерения машин. Родился он в 1886 году в Станиславе[1806]. Муж мой имел целый ряд научных трудов, был человеком ученого мира и не принадлежал ни к какой партии.
3. VII.41 года в 10:30 вечера пришло к нам 5 гестаповцев, и потому, что очень долго к нам стучали, сделали обыск поверхностный, нет ли кого у нас из людей. Забрали паспорт и портмоне. Приказали мужу одеться и увели его. Одновременно с мужем арестовали слесаря из политехникума Войтыну Иосифа, которого
