Истории города Бостона - Леонид Спивак
Как Child Harold, угрюмый, томный,
В гостиных появлялся он:
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его.
Не замечал он ничего.
Упомянутый в первой главе «Евгения Онегина» бостон был весьма популярной в светском обществе игрой в карты. По наиболее распространенной версии, бостон как разновидность виста был изобретен английскими офицерами в 1775– 76 гг. в осажденном Бостоне, оттуда перенесся за океан и вскоре превратился в Европе в повальное увлечение.
«Словарь русского языка» В. И. Даля разъясняет значение слова «бостон»: «Род картежной коммерческой (расчетной), четверной игры». На русской почве заокеанская игра стала оригинальным социально-психологическим явлением. Это было не только приятное времяпрепровождение, но и особая интеллектуальная дуэль. Коммерческая карточная игра отличалась от азартной тем, что успех зависел во многом от умения и совместной стратегии игроков-партнеров. В бостон играли вчетвером двумя полными колодами по пятьдесят две карты каждая. Существовало множество разновидностей игры: бостон с вистом, бостон с прикупкой, бостон с ремизом, бостон с лабетом.
«Нигде карты не вошли в такое употребление, как у нас: в русской жизни карты – одна из непреложных и неизбежных стихий», – признавался Петр Андреевич Вяземский в «Старой записной книжке». В пушкинское время это занятие было не просто одной из сторон повседневного дворянского быта, но и непременным элементом светской образованности. «Карточная игра в России есть часто оселок и мерило нравственного достоинства человека, – писал Вяземский. – «Он приятный игрок» – такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе. Приметы упадка умственных сил человека от болезни, от лет – не всегда у нас замечаются в разговоре или на различных поприщах человеческой деятельности; но начни игрок забывать козыри, и он скоро возбуждает опасения своих близких и сострадание общества».
Пямятник Дж. Вашингтону
В жизни российского дворянства первой половины XIX века игра в бостон была столь популярна, что превратилась в важнейшее публичное занятие. «Визиты, обеды и бостон суть колеса, на которых вращается механическое существование мое. Я всегда себя спрашивал: возможно ли так жить? и никогда иначе не живал в городах», – утверждал дипломат и литератор И. М. Муравьев-Апостол. В бостон играли не только в великосветских салонах, но и в провинциальных поместьях и отдаленных воинских гарнизонах. Бостон был яркой приметой того времени. Дядюшке Пушкина Василию Львовичу принадлежит шутливая эпиграмма:
Мы, право, весело здесь время провождаем:
И день, и ночь в бостон играем
Или всегда молчим, иль ближнего ругаем…
Такую жизнь почесть, ей-богу, можно раем.
На страницах пушкинских произведений неоднократно встречается игра в бостон – в «Метели», «Дубровском», неоконченном «Романе в письмах». Поэт упоминает игру не только в первой, но и в пятой главе «Евгения Онегина»:
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков…
Прототипом Пиковой дамы исследователи считают Наталью Кирилловну Загряжскую, дочь гетмана Малороссии графа Разумовского, которая по мужу приходилась теткой теще Пушкина Н. Н. Гончаровой. На «любимый ею бостон», как сообщает «Русский биографический словарь», собирались «каждый вечер дипломатический корпус и все примечательные люди того времени».
Ни один из крупных литераторов первой половины XIX века не остался в стороне от модного поветрия. Играют в бостон персонажи русской классики Печорин и Обломов. В письмах друзьям Н. М. Карамзин рассказывал, что ездит «из дому в дом, играя в бостон». Заядлый картежник И. А. Крылов не раз упоминал эту игру в своих стихах. Засиделся за бостоном в последний вечер своей жизни Г. Р. Державин.
Благодаря бостону развился особый язык карточной стратегии, который проник в другие сферы культуры. Карточная терминология входила в язык эпохи. Ироническую гиперболизацию этого явления находим, например, в популярном памфлете «Наполеонов бостон» (1814) Я. О. Пожарского: «Наполеон, открыв любимый свой бостон, обетил всех почти, а сам взошел на трон…»
Улица Бикон
Понятные широкому кругу бостонные комбинации использовал для истолкования обыденной житейской ситуации знакомый Пушкина литератор В. С. Филимонов. В его описании московских нравов есть такие строки: «Ловильщицы в бостон семейных игроков, для сочинения кой-как марьяжной драмы…»
В языке пушкинской эпохи у слова бостон появились две оригинальные производные. Общеупотребительным стал глагол бостонить, означавший не только конкретный вид игры, но и длительное времяпрепровождение за карточным столом. Так, в «Дневнике» В. К. Кюхельбекера запись от 16 февраля 1840 года гласит: «Были у нас в Акше беги; на масляной, говорят, их будет много. Ввечеру бостонили мы у Истомина».
Стол для карточной игры в России звался бостонным. Эту примету времени неоднократно можно встретить у Л. Н. Толстого: «Раздвинули бостонные столы, составили партии и гости графа разместились в двух гостиных» («Война и мир»). «В небольшой комнате, которую занимал Нехлюдов, стоял… раскинутый старинный бостонный стол с инкрустациями» («Утро помещика»).
Обычно бостонный стол покрывался зеленым сукном. Возле игроков лежали мел и щеточка; мелком тут же, на зеленом сукне, делались расчеты, записывались ставки, ненужное стиралось щеточкой. Возле каждого игрока стопки монет, на столе зажженные канделябры, азартно разложен белый атлас карт, за окном фантастическая ночь… Такова картина Большой Игры, вошедшая в русскую литературу. За зеленым бостонным столом игрок вызывал на поединок Судьбу. «Подобно тому, как в эпоху барокко мир воспринимался в виде огромной, созданной Господом книги и образ Книги делался моделью многочисленных сложных понятий… карты и карточная игра приобретают в конце XVIII – начале XIX века черты универсальной модели – Карточной Игры, центра своеобразного мифообразования эпохи», – так определил роль карт Ю. М. Лотман в «Беседах о русской культуре».
Увлечение американской игрой совпадает по времени с заметным интересом к Америке в русском обществе. «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих», – писал Пушкин. Сближение двух государств, отмеченное личной перепиской императора Александра I и президента Томаса Джефферсона, было закреплено установлением дипломатических отношений в 1809 году. Первым послом России в США стал граф Ф. П. Пален, сын петербургского генерал-губернатора, вдохновителя заговора против Павла I.
«Нельзя не заметить, что весь так называемый петербургский, императорский период русской истории отмечен размышлениями над ролью случая,… противоречием между железными законами внешнего мира и жаждой личного успеха, самоутверждения, игрой личности с обстоятельствами, историей…, – писал Ю. М. Лотман. – Отсутствие свободы в действительности уравновешивается непредсказуемой свободой
