Сабля Багыра. Вооружение и военное искусство средневековых кыргызов - Юлий Сергеевич Худяков
Кыргызы умели вести оборону, осаду и штурм крепостей. Под ударами кыргызских войск пала и рассыпалась система уйгурских крепостей в Туве, была взята цитадель уйгурской столицы с мощными стенами, башнями и бастионами.
Кыргызские войска могли совершать далекие походы, преодолевать многие сотни километров на пути к намеченной цели. Кроме верховых и вьючных лошадей они использовали верблюдов и арбы. Такие повозки, составленные в круг, представляли собой укрепленный лагерь-курень.
Войны велись кыргызами с большим ожесточением. Они были очень воинственны и жестоки. Уйгурская столица, большой город, была во время штурма разрушена и сожжена, разбиты памятники и мельничные жернова, разгромлена округа. Эти меры должны были запугать и подавить противника. Военное искусство кыргызов в эпоху великодержавна достигло наивысших успехов. Этот период был временем наибольшего расцвета оружейного производства. Вооружение кыргызских воинов отличалось значительным разнообразием форм в сочетании с высокой эффективностью. Наиболее разнообразными были кыргызские бронебойные наконечники стрел.
Высокоэффективное оружие наряду с боевой выучкой и умением полководцев принесли победы кыргызам в войне с уйгурами.
Воины и дипломаты
На протяжении многих веков кыргызы были втянуты в водоворот мировых событий, активно боролись за гегемонию в Центральной Азии, воевали со многими кочевыми государствами, имели с ними продолжительные дипломатические, торговые и культурные связи. Особое значение в мировой политике того времени имели контакты с могущественным государством, Китайской империей, возглавлявшейся династией Великой Тан. От признания и поддержки танских императоров зависело направление внешней и военной политики многих государств.
Танский императорский двор активно вмешивался в отношения между кочевниками, натравливал одно племя на другое, разжигал вражду между ними. Эта политика получила в китайской дипломатии специальное название: «руками варваров побивать других варваров». «Варварами»— дикими, недоразвитыми, низшими существами — китайцы называли все народы, кроме самих себя.
Однако в контактах с империей Тан нуждались и сами кочевники. Установление с Китаем прочных договорных отношений было заветной целью многих кочевых правителей, начиная с хуннских шаньюев. По заключенным между китайцами и кочевниками «договорам мира и родства» китайские императоры должны были выдавать замуж за кочевых вождей своих дочерей и тем самым заключать династийные союзы, посылать подарки, оказывать военную помощь.
Одной из основных целей внешней политики кыргызских каганов после разгрома Уйгурского каганата и подчинения всех кочевых племен Центральной Азии было установление договорных отношений с китайской империей Тан, стремление добиться от правящей в Китае династии Тан признания законности своей власти над кочевыми племенами Центральной Азии. В этом направлении в середине IX века кыргызам удалось добиться немалых успехов. Разгромив уйгурское войско под стенами уйгурской столицы Орду-Балыка, убив уйгурского кагана, захватив и разрушив сам город, кыргызы взяли в плен супругу уйгурского кагана, китайскую принцессу Тайхэ. Кыргызский каган не стал по обыкновению того времени брать ее себе в наложницы, а отправил с почетным военным эскортом на родину, надеясь установить договорные отношения с империей Тан, обеспечив невмешательство в войну между кыргызами и уйгурами. Хотя уйгурам удалось перехватить это посольство, отношения между империей Тан и Кыргызским каганатом были установлены.
Китайский императорский двор попытался использовать вражду между кыргызами и уйгурами в своих интересах. В архиве китайского канцлера Ли Дэюя сохранились письма кыргызскому кагану, в которых он призывал кыргызского правителя уничтожить уйгуров, «вырвать их с корнем». В своих посланиях китайский император, ссылаясь на китайскую летописную традицию, подчеркивал давнее родство правящего в Китае императорского дома Тан и правящего в Кыргызском каганате каганского рода, который по легенде восходил к китайскому полководцу Ли Лину, плененному хуннами в I веке до нашей эры[86].
Впрочем, при Танском императорском дворе среди высших сановников существовали и противники сближения с кыргызами. Летописи сохранили свидетельства того, что некоторые чиновники выступали против политики признания кыргызского кагана, считая, что задача китайской внешней политики должна заключаться в натравливании кочевых народов друг против друга, чтобы «руками варваров побивать других варваров»[87].
Следы интенсивных дипломатических, торговых и культурных контактов между империей Тан и Кыргызским каганатом сохранились не только в китайских письменных источниках. В памятниках археологических культур Минусинской котловины со II века до нашей эры встречаются китайские зеркала и монеты, однако на эпоху кыргызского великодержавия приходится настоящий всплеск притока импортных предметов китайского производства, количество которых возросло в этот период во много раз. Помимо шелковых тканей, зеркал и монет, из империи Тан завозились чугунные отвалы лемехов плугов и другие вещи. Танских монет было завезено так много, что они, вероятно, использовались в кыргызском государстве в качестве денег. На одной из монет нанесена кыргызская руническая надпись — «одна расходная монета»[88].
Уникальная находка, свидетельствующая о высоком уровне дипломатических контактов между империей Тан и Кыргызским каганатом в IX веке, была обнаружена в селе Райково, в 35 км от Абакана. Во время сельскохозяйственных работ на картофельном поле были найдены обломки пяти мраморных табличек с иероглифическими надписями. Поначалу эти таблички, переданные на хранение в Хакасский краеведческий музей, не привлекли к себе должного внимания, поскольку предметы из полированного мрамора с четко вырезанными иероглифами выглядели очень современно. Предполагалось, что эти вещи могли принадлежать японским военнопленным — у села Райково после войны находился концлагерь для военнопленных японцев.
Только в 1994 году, спустя несколько лет после того, как находки поступили в музей, известный хакасский ученый-этнограф, профессор В. Я. Бутанаев предложил японскому археологу Тэцу Мацумото определить назначение этих табличек и перевести надписи. Результат оказался настоящей сенсацией. В надписи на одной из табличек значился «седьмой год эры Хиантон Великой династии Тан», соответствующий 866 году нашей эры. Содержание надписей представляло известные трудности для перевода, и работа над ним затянулась на несколько лет. Поначалу Т. Мацумото считал, что таблички должны содержать единый связный текст, поскольку в них имелись отверстия для соединения
