Революционная Россия и военный вопрос: от Севастополя до Цусимы - Игорь Николаевич Гребенкин
Представления о справедливых и несправедливых, допустимых и недопустимых войнах и вооруженных конфликтах занимают заметное место в трудах идеологов народничества и материалах первых революционных обществ. Обращаясь к событиям гражданской войны в США, М.А. Бакунин подчеркивал ее, по сути, преобразовательный характер. Он оценивал политику американского Севера как прогрессивную, представляющую «интересы цивилизации, демократии и труда». Северные штаты «неудержимо распространяются по континенту», подобно варварам при крушении Римской империи, несут «новые элементы свободы, новую жизненную силу»[275]. Для российского общественного сознания острым моментом стало подавление польского восстания 1863 г. военной силой. Воззвание «Земли и Воли» характеризует его «ненужной и позорной для России войной», начатой для «поддержания деспотизма». Бремя ее ведения легло на «бедный, честный, ослепленный, ни в чем не виноватый народ». Призывая народ к вооруженной борьбе против самодержавия, автор заявляет: «Мы допускаем одну войну, и то, как неизбежное зло, войну за свободу, войну против рабства и деспотизма»[276].
Из этих установок следовал далеко идущий вывод о том, что любые войны российского царизма будут носить захватнический, антинародный характер. По этой причине передовая общественность не может желать военной победы царской России и, наоборот, должна приветствовать ее военное поражение, которое послужит ослаблению самодержавия, а значит политическому успеху его противников внутри страны. Подобный взгляд определенно был обусловлен концептом революции как явления наднационального, имеющего конечной целью разрушение государственности в ее современном виде и, возможно, государственности в принципе. Так откликнулся на поход российских войск в революционную Венгрию в 1848 г. М.А. Бакунин: «С горькою настойчивостью увещаю вас, славяне, разгромите русскую армию»[277]. Восстание в Венгрии он считал «войной законной и справедливой, войной народной, войной чисто демократической» и со всей страстью провозглашал: «Долой завоевательные войны!»; «Да здравствует единственно допустимая революционная война за освобождение угнетенных народов!»[278].
Идея о свержении самодержавия через военное поражение нашла отражение в теоретических построениях народовольцев, которые возлагали большие надежды на успех заговорщической тактики. В программе «Подготовительная работа партии» говорилось: «Что касается самого восстания, то для него, по всей вероятности, можно будет выбрать благоприятный момент, когда сами обстоятельства значительно облегчат задачу заговорщиков. Такие благоприятные условия создаются народным бунтом, неудачной войной, государственным банкротством»[279].
Оценки конкретных военных конфликтов, представления о допустимости открытого содействия военному ослаблению царизма привели к столкновению мнений различных политических сил, в том числе в демократическом лагере. Так, М.А. Бакунин готов был приветствовать военное выступление европейских держав в поддержку Польши, что означало новую коалиционную войну против России. Опасность такой позиции понимал Н.П. Огарев: «Если будет война, то нам ничего не остается, как переждать ее, ибо вмешаться с этой стороны и самому противно, и совершенно кредитоподрывательно»[280]. Противоречия по этому вопросу проявились в дальнейшем на конгрессах международной пацифистской организации Лига
Федор Михайлович Достоевский
мира и свободы. В женевском конгрессе 1867 г. приняли участие видные деятели российской политической эмиграции Н.П. Огарев, Г.Н. Вырубов и М.А. Бакунин. Особенно активно развивал пораженческую позицию Бакунин, заявлявший о желании «всех унижений, всех поражений» России, так как «ее успехи, ее слава были и всегда будут прямо противоположны счастью и свободе народов русских и не русских». Считая армию «основанием императорской власти», М.А. Бакунин желал ей «одних поражений во всякой войне, которую предпримет империя»[281]. Его речь вызвала совершенно различную реакцию. Часть вольнодумцев одобрила столь радикальные средства борьбы. Более умеренный во взглядах А.И. Герцен осудил антироссийскую риторику Бакунина[282] (позднее Г.Н. Вырубов охарактеризовал данную линию А.И. Герцена «сентиментальным увлечением», а не продуманной политической тактикой[283]). Посетивший конгресс Ф.М. Достоевский в письме племяннице с неприязнью отзывался о поведении эмигрантов. Их взгляды Ф.М. Достоевский характеризовал «комичностью, слабостью, бестолковщиной, несогласием, противоречием себе»[284]. Считается, что выступление М.А. Бакунина на женевском конгрессе легло в основу образов нигилистов в романе «Бесы»[285].
В 1868 г. М.А. Бакунин вновь посетил конгресс Лиги мира и свободы. Он заявил, что «самым большим счастьем для русского народа было бы поражение императорских войск, каким-нибудь внутренним или внешним образом». В выступлении им была дана оценка итогам Крымской кампании: «Эта война, к счастью, столь несчастная для нас, нанесла тяжелый удар самому существованию империи». По мысли М.А. Бакунина, исход войны вызвал рост общественного недовольства -народ «начинает понимать, что царь - божественная отвлеченность и есть действительная и главнейшая причина всех его бедствий. От этого сознания до кровавой революции очень недалеко»[286]. Устранение же реакционного правления, по убеждению Бакунина, сделает возможным прекращение захватнических войн, откроет эпоху всеобщего справедливого мира.
Участие в конгрессах Лиги мира и свободы обнаружило среди представителей отечественной демократической мысли спектр воззрений на проблемы обороны государства и влияния войн на социально-политические процессы в стране. Если А.И. Герцен и Н.П. Огарев были осторожны в высказываниях о военном поражении царизма как желательном событии, то М.А. Бакунин и его последователи заняли более радикальную позицию. Поскольку вопрос о применении насилия в освободительной борьбе являлся для них в принципе решенным, революционная война считалась допустимым средством сокрушения царизма. Оправданием неизбежному при таком развитии событий кровопролитию служила жестокость царизма. Один из ведущих идеологов движения П.Л. Лавров заключал, что «хронические страдания масс при сохранении прежнего строя» значительно превосходят «страдания от революции»[287]. Более того, прямое столкновение революционеров с государством признавалось неизбежным: «Нет и не может быть мира между растущим обществом будущего и гнилыми развалинами прошедшего»[288]. Таким образом, любое ослабление враждебного политического строя, любой нанесенный ему вред представлялись с позиции освободительного движения целесообразными. Не составлял исключения и военный разгром самодержавия внешним противником.
Петр Лаврович Лавров
Генезис пораженческой позиции революционеров анализировали историки освободительного движения. Е.Г. Плимак отмечал, что социальный нигилизм революционных народников, состоявший в отрицании «традиционных общественных отношений», распространялся и на самодержавное государство как часть этих отношений[289]. В.Ф. Антонов указывал: «М.А. Бакунин рассматривал государство как категорию историческую, “проходящую”»[290]. Поэтому для наиболее радикальной части противников самодержавия военный престиж страны не представлял ценности и рассматривался в качестве допустимой цены за внутренние преобразования.
В дальнейшем отношение к войне как фактору, способному вызвать революционный взрыв, стало предметом острых дискуссий среди представителей отечественной демократической мысли,
