Сергей Павленко - Восстание мазепинцев
Третий аргумент, опровергающий «письменную» миссию Д. Апостола, — отрицательная реакция в лагере мазепинцев на его отход. И.Мазепа и его сторонники не знали обстоятельств, из-за которых старшина попал в Сорочинцах в руки драгун, а потому, как свидетельствовал атаман Сенчи Кирилл Сергиев россиянам, «миргородского полковника зело бранят»[185].
Четвертым аргументом, который подтверждает фальшивость писем Г. Головкина к И. Мазепе, служат послания первого к русскому дипломату П. Толстому. Так, 10 декабря 1708 г. Г. Головкин писал, что «пришлого 22-го дня сего месяца полковник миргородцкой Апостол к нашим войскам действително прибыл и его царского величества во всемилостивом пардоне просил»[186]. Т. е. в этом дипломатическом послании совсем ничего не сообщается о каких-то других мотивах перехода старшины на сторону россиян.
Пятым важным аргументом подобного плана являются свидетельства полковника Игната Галагана, который в письме канцлера Г. Головкина фигурирует как посланец И. Мазепы с повторным посланием гетмана к царю. Вышеупомянутый Г. Волконский в письме от 6 декабря царю писал: «Сего декабря 6-го дня приехали ко мне с писмом от компанскова полковника Калагана 5 человек кунпанщиков, в котором написано, что он едит с полком своим к царскому вашему величеству служить по писмом нашим, каторые мы писали с полковником миргородским к ним прежь сего»[187].
Т. е. И. Галагана переманили обещанием гарантировать ему жизнь князь Г. Волконский, использовавший авторитет Д. Апостола.
В 1745 году с И. Галаганом виделся[188] Александр Ригельман, автор «Летописного повествования о Малой России и ее народе и козаках вообще». Историк записал воспоминание полковника о его отходе от гетмана. Старшина ни одним словом не обмолвился о том, что он выполнял задание И. Мазепы. Между царем и И. Галаганом тогда состоялся такой диалог:
«Галаган! Вить ты с Мазепою вместе мне изменил?» — «Нет, государь», — отвечал перебежчик. — «Да ты с ним бежал?» — «Я не бежал, но как нам от него объявлено, что, по повелению вашего величества, велено нам с ним против шведов идти, то потому мы за ним и следовали, но вместо того, когда мы близ шведов стали, объявлено нам, чтоб мы ему последовали, а он предался уже королю с тем, чтоб отбыть нам от России и быть под мазепиным управлением, от всех монархов вольным…(…) Что ж я, как некоторые и другие, хотя и усомнился, но отважась, пустился на власть судбины, потому что возвратиться уже от силы неприятельской, как представлялось, никак было невозможно; притом и разсуждал я о себе, что может быть и высвобождусь еще сетей сих, как то и удалось мне теперь. (…) Хотя служить и обещался им, токмо в мыслях держал своих, что не для них, но своему царю, кому я присягою обязан. И так, коль скоро мы стали быть на свободе, тогда под видом разъездов в партию, следуючи, я нечаянно наехал весьма вдали от войска на отъезжих сих драбантов, которые мною сюда до вашего величества приведены 60 человек, кои, не опасаясь нас, яко своих уже людей, были в оплошности. Мы же, окружа, тотчас взяли всех со всею их амунициею, поскакали в путь свой и, приведя сюда, препоручаем их и себя в соизволение вашего царского величества, и просим если можем быть еще в доверенности, чтоб мы были такие же слуги, как и прежде, несумнительные»[189].
Т. е. и письмо миргородского полковника И.Скоропадскому, и протокол допроса Д. Апостола, и воспоминание И. Галагана не подтверждают стремления И. Мазепы предать шведского короля. Каким же образом тогда появились обращения царедворца и миргородского полковника к гетману?
Ответ находим в нескольких строках, на которые почему-то не захотели обратить внимание уважаемые историки-публикаторы вышеупомянутых писем. На черновом послании Д.Апостола к И. Мазепы обнаружена правка Г. Головкина и на последней странице припис: «Писма, что писаны к Мазепе по измене ево фальшивые от канцлера»[190]. Составители-протоколисты деятельности царского приближенного именно так классифицировали упомянутые документы. Они же были подготовлены с понятной провокационной целью — коварно поссорить Карла XII с гетманом.
Первого января 1709 г. миргородский полковник докладывал канцлеру Г. Головкину о возвращении своего посланца, направленного «ку неприателской стороні»:
«Сиательнійший и предпочтеннійший господин граф, мні премилостивійший добродію! Подлуг информации и науки, от Его Царскаго Величества мні данной, з листом, которий велможность Ваша по монаршом его царскаго величества указу до Мазепи писались, и з моим, до него ж так же по монаршом указу писанным, ку неприателской стороні посилалем сего человіка Андрія Борисенка, которий свое діло, за которим был посилан, зорудовавши, як скоро оттоль повернулся, так зараз оного для совершенного в том діле роспросу до Светлійшого князя его милости и до велможности Вашей отсилаю, где оний будучи, що колвек виділ и чул, кому тые листы отдал, и як оттоль выйшол, тое все подробну сам устне может исповісти; о том Вашей велможности извістивши, пренизко кланяюсь и застаю»[191].
Как видно из этого донесения, акция оговора гетмана перед шведской стороной была задумана по «информации и науки» Петра I. Посланец Д. Апостола лишь отдал кому-то письма, которые должны были выставить И. Мазепу в непривлекательном свете. Вместе с тем А. Борисенко не ожидал ни устного, ни письменного ответа вождя Украины, так как упомянутая акция этого не предусматривала. Этой очень правдоподобной дезинформации, очевидно, шведская сторона не поверила.
Намерения царских приближенных выставить гетмана перед его союзниками в непривлекательном свете, как продажного авантюриста, не затмили шведско-украинский союз 1708–1709 гг.
Батуринская пушка «Лев» в Московском Кремле. Фотография В. Коваленко.
Исследователь Е. Руднев натолкнулся на интересный документ, будто опровергающий вышеупомянутые замечания о реалиях ноября 1708 г. В редчайшем издании [192] напечатаны воспоминания главы Преображенского приказа Федора Ромодановского. «Еще ранее стало ведомо, чесо гетман уторопно ведет переговоры с воеводой познанским Станиславом Лещинским и шведами, дабы воссоединится для борьбы с государем нашем, а даже имеет твердую задумку перехитрить поляков и шведа, построить токмо государство независимое, малороссийское, — отмечал автор мемуарных записок. — Каково, а? Однако же Петр Алексеевич все еще доверял Мазепе; ужо еще были истории с судьей генеральным малороссийским Кочубеем, полковником полтавским Искрой и полковником фастовским Семеном Палеем, где наша служба также была на высоте должной, яко отменной; увы, Шафиров и его комиссия нас не послушали и токмо через большое время правота агентов моих зело подтвердилась. Ведомо также стало и мне, и государю снова через ловушки наши отменно замаскированные, посредством умниц моих, что в годе 1708, месяцах позимнике и подзимнике, гетман будет посылать к государю сразу нескольких своих сторонников, как-то полковника Апостола и протчих, с усными челобитными, дабы начать переговоры, понеже хочет гетман снова быть с Петром Алексеевичем и готов захватить для проявления верности своей Карла XII и прочих шведов из крупных, выказать баско свою лояльность скипетру Великоросскому. Я позволил себе посоветовать государю так, что гетману ни за что не верить, разве не знатко, что он хочет, он и хитрец и подлец воедино, убаивать горазд, и нам давно уже ведомы его деяния черные, направленные на отрыв Малороссии, безоблыжно он и пальцем не шевельнет. Но людей его, токмо некоторых, можно использовать с пользой для дела общаго; Апостола в первую очередь, пущай отпишет Мазепе, что все в порядке, а еще Галагана, Сулиму, Антоновича, а может и иных; сгодятся для последующей игры и комбинаций, как письменных, так и протчих; а еще для того, дабы пора то разбить оную глыбу гранитную на мелкие куски. Сия глыба была не токмо крепкой спервоначала, но и с хитрецой; моя служба установила, что в иудов сей план Мазепов был посвящен до конца токмо Апостол; остальные же, коих коварный гетман послал к государю с устными челобитными, яко отвлекающие фигуры. Было мною и другое спроверено, альбо упредили нонешний союз Мазепы и опорошника Лещинского, недаром помогали когда-то королю Августу войском и деньгами, понеже токмо ладом, втроем — Лещинский, Мазепа и швед Карла, — могли нас одолеть. Канцлеру Головкину я советовал отписать ужо положительный ответ Мазепе, дабы не тамошился, ввести его в заблуждение, что и было, должно сказать, сделано, равно как и взятие Меншиковым Батурина, оплота Мазепы»[193].
Представленные Ф. Ромодановским в воспоминаниях сведения, скорее всего, фантазии, преувеличение, явное приписывание заслуг своему ведомству. «Думаю, славяне Великороссии и Малороссии долго будут нас благодарить, — похвалялся автор записок, — потому не дали мы треснуть государству великому, укрепили его, подняли высоко в Европе. Для творения благородного и святаго дела приложили все средства… Многая лета нашей службе тайной, всяк должен ее бояться». На самом деле в ноябре-декабре 1708 р. Ф. Ромодановский был далек от Гетманщины, главной квартиры Петра I, театра боевых действий. В это время, как показывает его корреспонденция, он активно занимался снаряжением русских полков теплой одеждой, палатками и т. п. Т. е. он не мог быть оперативно посвященным в «письменную» игру против И. Мазепы Г. Головкина, Петра I. Ведь если бы важный вопрос решался под его личным контролем, то это бы заняло очень много времени. В те времена курьеры, агенты физически не могли быстро преодолеть расстояние из Украины в Москву. О корреспонденции Апостола к Мазепе он уже узнал, наверное, после Полтавской битвы. Вероятнее всего, ее «раскопали» его агенты в Посольском приказе. А поскольку эта корреспонденция по своему характеру принадлежала к свидетельствам о тайной операции, которой должен был заниматься Преображенский приказ, то его начальник и решил присвоить заслуги ее реализации. Но документы, приведенные выше, опровергают россказни о переговорной миссии Д. Апостола. Миргородским полковником российская сторона воспользовалась для того, чтобы опорочить гетмана.
