Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы
И вот однажды утром, когда Каменват проснулся и стал заправлять светильник, он услышал голос старухи.
- Каменват, - сказала она. - Мне нужно уходить. Время пришло. Пора. Ждать больше нельзя. Еще вчера в мыслях я дала это слово, а теперь говорю языком.
- Может быть, подождешь еще немного? Может быть, злые духи уйдут из нашей яранги и ты не покинешь меня одного? - тихо спросил Каменват.
- Нет, - твердо ответила старуха. - Я много думала вчера. Эту ночь я совсем не спала, готовясь сказать "слово". Теперь я еще раз говорю: пора мне уходить к "верхним людям".
Каменват решил послать за Тыгреной. Алитет также должен присутствовать и помочь "уйти близкому человеку" к "верхним людям".
В тот момент, когда они разговаривали о предстоящем, в сенки вошел человек. Человек кашлянул, давая знать о своем приходе. Давно никто не заходил сюда, а Каменват перестал узнавать пришедшего по шагам и кашлю. Наверное, Айе положил в сенки мясо.
- Айе, не ты ли пришел? Отзовись хоть!
- Нет, не Айе. Пришла Тыгрена.
- Что слышат мои уши? - шепотом обратился Каменват к старухе. - А ты тоже слышала ее голос?
- Да, я слышала. Наверное, сердце сказало Тыгрене о моем большом дне.
Каменват торопливо приподнял шкуру полога, выглянул в сенки и вскрикнул:
- Тыгрена!
- Да, это я пришла, - устало ответила она.
Тыгрена вползла в полог и, увидев обезображенную, больную мать, отшатнулась назад. Она слышала, что мать больна, но никак не ожидала увидеть ее такой.
В пологе воцарилось молчание. Люди были несчастны, и каждый по-своему. Никто из них не решался первым подать голос.
Наконец заговорила мать:
- Ты приехала, Тыгрена. Ты хорошо поступила. Сегодня большой у нас день. Вот ту новую шкуру положи Алитету.
Тыгрена молча покачала головой.
- Алитета здесь нет. Не надо его. Он в Энмакай... Я убежала от него.
Каменват посмотрел на Тыгрену и в большом смятении спросил:
- Что я слышу? Или вселился в мои уши келе? - Каменват говорил низким, расслабленным голосом. - Тыгрена, что теперь будет? Так никогда еще никто не делал из нашего народа. Или злые духи указали тебе эту дорогу бегства? Тебе надо скорей вернуться назад.
- Нет, Каменват, я не вернусь. И мышка имеет сердце, и мышка может разозлиться, - оправдывалась Тыгрена.
- Сколько горя мне! Зачем так много для одного человека?
Больная старуха не стала говорить о поступке дочери. Она уже все равно не успеет предотвратить его. Она думала только о своем слове, данном сегодня утром.
- Люди, торопитесь! Мне пора. Нужно скорей готовиться, чтобы не опоздать! - быстро и взволнованно проговорила старуха.
Сейчас же начались приготовления "к последнему чаю". Моржовый ремень был в хозяйстве. Не хватало лишь оленьего выпоротка, которым нужно обвернуть шею старухи. И самое главное - не было еще одного близкого человека.
Тыгрена подвесила чайник над светильником и вышла из полога.
Она остановилась у наружных дверей яранги. На улице показались люди. Они издали приветствовали ее, но никто близко не подходил к яранге Каменвата.
Заметил Тыгрену и Айе.
- О, какомэй, Тыгрена! - взволнованно сказал он, подойдя к ней.
- Айе, у нас в яранге смертный день. И нет у нас близкого человека, чей голос последний раз услышит моя мать. Только один ты по-прежнему живешь вот здесь у меня. - И она показала на свое сердце.
- Тыгрена, пусть она услышит мой голос, - поспешно сказал Айе.
- У нас нет оленьего выпоротка, чтобы обвернуть шею матери.
- Я сейчас сбегаю. Есть у меня два выпоротка...
- Подожди, Айе! В нашей яранге большое горе.
- Разве наш народ перестал считать за большое счастье, когда человек спешит к "верхним людям"? - удивился Айе.
- Горе для Каменвата, - сказала Тыгрена.
Айе стоял удивленный, ничего не понимая.
- Наверное, в голове моей разум высох? - недоумевающе спросил Айе. Я совсем ничего не могу понять!
- Ночью... я убежала от Алитета, - прошептала Тыгрена.
В стойбище Янракенот все были поражены этой новостью. В каждой яранге, в каждом пологе только и разговаривали о Тыгрене, видя в ее поступке нехорошее предзнаменование. Бегство Тыгрены затмило даже сегодняшнее, такое все же редкое событие, как добровольная смерть, на какую обрекла себя жена Каменвата.
Когда все приготовления были закончены, в пологе начался "последний чай". Здесь было четыре человека: старуха, Каменват, Тыгрена и Айе. Все они сели полукругом, и возбужденная Тыгрена разливала чай. Это был даже не чай, а травка из дальней тундры, которую заваривали в горячей воде еще до прихода на эти берега торговых белолицых людей. И сахар не полагался. Прощальный день должен быть таким, каким был много, много лет назад, когда еще на Чукотской земле не было ни одного таньга.
Старуха сидела в новом меховом керкере* и новых камусовых торбазах. Эта одежда была приготовлена давно. Все остальные люди - "неуходящие" были в обычных одеждах: Тыгрена с набедренной повязкой, Каменват и Айе в легких меховых штанах.
_______________
* Меховой комбинезон.
Чай пили при полном молчании. Наконец старуха, не допив чай, передала свою кружку Тыгрене и сказала:
- Люди, довольно. Тыгрена, возьми себе мою кружку. Тебе еще долго придется пить чай.
Посуду быстро убрали, и старуха передвинулась на середину полога.
На лице ее было выражение полного равнодушия к окружающим людям, будто она уже находилась в пути, оставив навсегда нелегкую земную жизнь. Она смотрела на близких людей и уже не замечала их. Никто больше не услышал ее голоса. Старуха молча повалилась на оленью шкуру и закрыла глаза.
Тыгрена в слезах обвернула шею матери шкуркой молодого теленка, муж Каменват накинул петлей ремень поверх шкурки, и, когда Айе сел верхом на колени старухи и крепко взял ее руки в свои, придавив их к полу, петля затянулась.
С улицы донесся вой собак. Одна за другой они выли протяжно, нагоняя тоску и отчаяние.
Труп увезли в горы и положили среди камней. Каменват изрезал одежду, чтобы облегчить доступ к трупу зверям и хищным птицам. Тыгрена оставила здесь же чайную чашку с блюдцем, иголку и немного неток, скрученных из оленьих жил.
На склоне горы показалась упряжка сильных собак. Это в погоню за Тыгреной мчался Алитет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Далекий Чукотский край веками был оторван от Большой земли. Люди жили здесь на основе неписаных законов. С момента рождения человека и до самой смерти всевозможные суеверия были постоянными спутниками его. Но при всем этом основными чертами народа были смелость, честность, выносливость и терпеливость.
В погоне за добычей охотники часто переносили невероятные и немыслимые лишения. Нередко в борьбе за жизнь нужна была звериная выносливость. А результаты этого тяжелого труда - меха - забирались за бесценок.
Представители российского и иностранного капитала осели на чукотских берегах в погоне за "хвостами". Наряду с русскими купцами здесь прижились датчане, норвежцы, американцы и англичане. Легкая нажива была целью пришельцев, поселившихся на этих берегах.
Так жил здесь и мистер Томсон. Последние годы, начиная с 1917, Чарльз Томсон тщательно следил за сообщениями в американской прессе о русской революции. Но смысла происшедшей перемены он не мог себе уяснить. Пресса совсем сбила его с толку.
А между тем Октябрь ломал старые устои России, и отголоски его, как океанская зыбь, доходили сюда все сильней и сильней.
Необычное поведение Айе при продаже черно-бурых лисиц и появление на берегу какого-то русского партизана насторожили американца.
Чукотская весна этого года была особенно хороша. Прозрачный, чистый воздух. Тишина. И только очень глухо где-то вдали после шторма все еще колыхался океан, входивший в берега.
В глубине тундры кое-где попадались проталины, и, хотя их было еще немного, полярные воробьи уже прилетели первыми на свою родину. Летая в поисках пищи над белоснежной тундрой, пригреваемой солнцем, они словно перекликались, оживляя звонким птичьим разговором пустынные места.
Казалось, слишком рано прилетели сюда эти предвестники полярного лета. И все же они находили пищу в тальниках, в долинах рек и в следах прошедших оленей. Они спешно гнездились, чтобы вывести поскорей птенцов и улететь с ними обратно в теплые края.
После зимней спячки пробудились и евражки. Эти шустрые зверьки повылезли из нор и, греясь на солнце, робко, настороженно перебегали от норы к норе. При малейшей опасности они мгновенно скрывались в подземелье.
Воздух так переливался, что искажал предметы, и издали евражки, напоминавшие бегущих людей, казались великанами, вводя в заблуждение неопытного человека.
Кругом еще лежал снег - влажный, рыхлый, ослепительный. Солнце круглые сутки не уходило с неба.
Мистер Томсон повернулся в кровати, когда патентованный американский будильник залился дребезжащим звоном. Чарльз Томсон зарылся в подушки. Он вылез из них лишь тогда, когда будильник вновь зазвенел с прежней силой, и опять мистер Томсон спрятался в подушки. Так несколько раз с передышками будильник принимался будить своего господина.
