Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы
- Правильно, Алитет! Этот товар тоже очень нужен кочевникам-оленеводам. Ты получишь за каждого лахтака двух живых оленей. За каждый круг моржового ремня - одного оленя; одну важенку за каждую пару торбазов.
- В торговой яранге моего друга Чарли я возьму еще много чая и железных вещей, и это все пойдет на покупку оленей. Чарли мне говорил, что олени - пустое дело, они родятся здесь, их много на чукотской земле, а железные вещи, кирпичный чай, табак здесь не родятся. Дорого стоит каждая железная вещь. Одна кастрюля - один олень, один нож - один олень, один кирпич чаю - один олень. Железные иглы тоже здесь не родятся и стоят дорого. Ведь теперь женщины разучились шить костяными иглами. Да, Эчавто, без железных вещей трудно стало жить человеку. Я буду помогать кочевому народу таньгинскими вещами, а ты помогай мне сделать большое стадо.
- Алитет, ты мой приятель. Я всегда говорил кочевникам: Алитет много пользы приносит нашим горным людям. Они не имеют собак, заняты в стадах, не могут сами выезжать на берег в торговую ярангу. Ты сам приезжаешь в горы, сам привозишь вещи. Ты облегчаешь жизнь горным людям, - ласково и льстиво говорил Эчавто.
Все время молчавший шаман Корауге вдруг тоже заговорил:
- Твой дед, а мой отец имел большие стада оленей. Но духи, которых он не ублаготворял, напустили порчу на оленей и погубили его стада. Потом мы ушли на морской берег, к мышеедам. Я был в то время совсем мал.
- Корауге говорит истинную правду, - сказал Эчавто.
- Да, да. Это большая правда. Мой отец был великим оленеводом, а умер вот здесь на берегу, совсем бедным человеком, охотником на морского зверя. Теперь я сблизился с духами. Они слушают меня. И прежде чем умереть, я помогу тебе, Алитет, сделать большое стадо. И когда я уйду туда, показывая рукой вверх, сказал шаман, - я скажу там твоему деду: мы нашли твои стада.
Морщинистое лицо Эчавто покрылось крупными каплями пота. Длинная борода стала влажной. Он смахнул с лица пот и лукаво, заискивающе сказал:
- Мои люди, Алитет, хорошо охраняют твоих оленей, как своих. Ни один твой олень не отобьется от стада, и ни одного твоего оленя не задерут волки.
- Эчавто, - заговорил Алитет, - ты мой самый большой невтум. Моя первая жена похожа теперь на старого тюленя. В нем мало жира, и кожа на нем не натянута... Но вторая моя жена... - Он усмехнулся и добавил: - Ты еще такой не видел...
Тыгрена насторожилась, прислушиваясь к разговору. Неприятная дрожь пробежала по телу.
Она украдкой посмотрела на старика Эчавто, и ей захотелось тут же убежать из полога.
И когда Алитет сказал, что ночью Эчавто займет его место, Тыгрена, переменясь в лице, громким шепотом упрямо сказала:
- Не хочу!
От неожиданности Алитет растерялся, но смолчал.
Еще никто никогда в его яранге не нарушал обычая народа. Эчавто болезненно усмехнулся. Гнев Алитета был настолько велик, что, не владея собой, он быстро оделся и вылез на мороз.
Эчавто, как старый матерый волк, медленно, ползком придвинулся к Тыгрене.
- Маленький зверек всегда пугается, всегда огрызается. Но когда привыкнет, начинает есть пищу с руки.
Эчавто совсем близко придвинулся и положил свою жесткую руку на голое плечо Тыгрены.
Тыгрена с силой оттолкнула Эчавто. Он отлетел в сторону и растянулся на шкурках.
В этот момент вернулся Алитет. Эчавто, ехидно улыбаясь, промолвил:
- Кусается звереныш-то! Вот так буйные важенки в стаде не дают набросить на себя аркан.
Алитет молча подошел к Тыгрене и ударил ее ногой. Глаза ее блеснули злобой. Она забилась в дальний угол, крепко сжала зубы и с ненавистью уставилась на Алитета. Всем показалось, что она вот-вот бросится на него, как разъяренная волчица. Глаза ее уже не блестели, а горели ярким пламенем ненависти и отчаяния.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ночь. Тыгрена не могла заснуть. Она вспоминала свое детство, игры в стойбище Янракенот, отца - Каменвата и своего маленького обиженного мужа Айе, вспомнила Ваамчо. Она уткнулась в оленью шкуру и тихо заплакала. Она плакала первый раз в жизни.
Пьяные люди спали крепко. В пологе было душно. Не зажигая светильника, Тыгрена достала торбаза, меховую одежду и бесшумно вышла из полога в сени.
Холодный, морозный воздух приятно обдал ее, и она торопливо стала одеваться по-дорожному.
"А нож?" - вспомнила Тыгрена. И, крадучись, вернулась в полог.
Тыгрена решила теперь же бежать в Янракенот, к отцу Каменвату. Она быстро сбежала со склона горы и, не оглядываясь, бежала, пока не перехватило дух. Стало жарко. У соседней горы она остановилась. Ночь была на исходе. Луна будто сваливалась с небесной крыши в торосы. Наползали мрачные, темные облака. Вокруг луны оранжевое кольцо - предвестник пурги.
Был месяц Упрямого старого быка, и наступал месяц Зябнущего вымени. Тыгрена осмотрелась, подумала: "Будет большая пурга... Назад все равно не пойду!.." И снова она двинулась вперед. Порой она останавливалась, отдыхала. Она пробежала уже большое расстояние. Днем, пожалуй, не видно было бы даже горы стойбища Энмакай. Но удивительно: ноги не уставали. Сердце билось сильно, и не от быстрого бега, а от радости. Она долго бежала вдоль берега моря и, не замечая, удалилась в тундру. Приметы, которые она знала хорошо, вдруг исчезли. Тыгрена заблудилась и уже не знала, далеко ли она ушла от берега. В поисках пути она круто свернула к морю и опять побежала. Из тальника выскочил заяц. Тыгрена испугалась. Но заяц остановился, посмотрел на Тыгрену, свернул в сторону и поскакал еще быстрей.
- Зайчик! - громко крикнула она. - Побежим вместе.
Она и крикнула для того, чтобы отогнать страх. Собственный голос в этой безжизненной пустыне подбодрил ее.
Заяц скрылся из виду. Одной страшно было в местности, которую глаза Тыгрены перестали узнавать.
Тыгрена взобралась на склон горы и оглянулась.
Вдали непрерывно тянулись горы. Напряженно всматриваясь в их очертания, Тыгрена радостно проговорила:
- Да ведь это гора Моржовая Голова! Та самая, о которой говорил Каменват, когда в детстве мы с ним ездили на праздник к оленеводам!
Повеселев, Тыгрена побежала по крутому каменистому склону к берегу моря, но вдруг вспомнила, что не взяла табак и трубку. Это было неприятней, чем пурга. А пурга действительно начиналась. По твердому насту низко стелилась поземка. Небо почернело, звезды скрылись.
"В пургу ходить нельзя. Надо сидеть на одном месте и ждать, вспомнила она рассказы опытных охотников. - Пурга не страшна, если человек не будет ее бояться".
Тыгрена нашла место, где можно переждать пургу. И едва успела она забраться в укрытие, как снежинки поднялись в воздух и сильный ветер закружил их. Пурга завыла. Тыгрена забилась в свое логово. Она завязала рукава, голову втянула в кухлянку. Стало тепло. Тыгрена сжалась в комок и уснула.
Пурга дула недолго. Через двое суток небо прояснилось, загорелись звезды, и Тыгрена вылезла из логова. Хотелось есть и пить. От голода чувства стали острей. От снега сжимало горло.
Тыгрена решила поискать капканы с моржовыми приманками на песцов. Она хорошо знала, в каких местах охотники любят ставить капканы, но везде, куда бы она ни заглядывала, было пусто. И только около одного холмика валялся брошенный старый, проржавленный капкан с цепью. Приманки не было ни кусочка. Наконец после долгих поисков она еще издали увидела песца, который кружил на одном месте. Песец сидел в капкане и откручивал себе лапу. Здесь же лежал большой кусок тюленьего мяса. Перепуганный зверек даже не тронул приманку. По-видимому, он долго крутился в капкане. Кость ноги песца была сломана, и песец держался лишь на шкурке.
Тыгрена задушила его, зарядила капкан и рядом положила убитого песца. Мясо - приманка - настолько замерзло, что нож не брал его. С трудом Тыгрена отколола несколько кусочков и с жадностью проглотила их.
Ей хотелось напиться горячей крови песца, но она не решилась портить шкурку.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В стойбище Янракенот день проходил не совсем обычно. Во всех ярангах говорили о том, что жена Каменвата "дала слово" и собирается уходить к "верхним людям".
Она уже много дней была больна. На руках и ногах ее были отеки. Лицо выражало безразличие. Какой-то злой дух вселился в ярангу Каменвата, и жизнь стала очень трудной.
Соседи, боясь злых духов, перестали заходить к нему. И только изредка к яранге подходил Айе и оставлял в сенках кусок мяса и немного жира. Сам Каменват никуда не выходил, боясь навлечь беду на сородичей.
Больная старуха хорошо понимала, сколько горя и страданий она причиняет близким ей людям.
"А зачем? Зачем отягощать людям жизнь? Ведь есть же почетная добровольная смерть", - думала старуха.
И это было ясно всем людям стойбища. Все сходились на одном: что старухе, пожалуй, надо уходить к "верхним людям". Но каждый человек - сам хозяин своей жизни. Все ждали, когда старуха сама попросит смерти.