Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Хочу подчеркнуть, что в беседе с секретарем я высказывал сомнение, что я, юноша, смогу заменить председателя. В нашей комиссии были люди гораздо старше меня, которые занимали достаточно высокие и ответственные должности. Только после довольно продолжительного собеседования я согласился.
И вот наступил день, когда я, студент института, комсомолец, общественник, много лег пользовавшийся доверием не только моих товарищей, но и ряда видных руководящих партийных и советских работников Ленинграда, внезапно, без всяких объяснений с моей стороны, исчез тоже. Во всяком случае, мое «исчезновение» могло у многих вызвать подобное неприятное чувство. В те годы никто не мог в достаточной степени понять, что происходило вокруг, сколько нас окружало «врагов народа». Это сейчас можно эти два слова поставить в кавычки, а тогда многие, пожалуй, даже большинство, верили в правильность действий органов государственной безопасности.
Никто из моих друзей и вообще из ленинградцев не знал, что в Испанию отбывают в очень небольшом количестве советские добровольцы для оказания помощи испанскому народу борьбе с фашизмом.
В конце 1937 г. я оказался в Испании. О том, что до меня там уже побывал и успел завоевать заслуженный авторитет и уважение, любовь испанцев, интербригадовцев и наших добровольцев комбриг Н.Н. Воронов, в Испании я не слышал ни от кого, ведь многие из нас, а особенно кадровые военные, находились там под другими фамилиями. Николай Николаевич Воронов, как я потом узнал, был известен как Вольтер.
Об участии Н.Н. Воронова в национально-революционной войне в Испании я смог узнать уже значительно позже.
После моего «исчезновения» и возвращения из Испании на Родину я остался в Москве. Естественно, я носил гражданскую одежду и мягкую шляпу, приобретенные за границей. Время от времени приезжал в Ленинград, чтобы навестить моих уже стариков родителей.
В один из подобных приездов, собираясь вернуться в Москву, я направился в здание бывшей Думы, для того чтобы по выданному мне военному литеру получить железнодорожный билет. Перед окошком военной кассы стоял какой-то военный. Голос его был знаком, но я не мог точно предположить, кто же это. Он, оформив билет, повернулся, чтобы удалиться, и я узнал в нем Николая Николаевича Воронова. В военной форме с тремя ромбами вместо одного, который он имел до своего «исчезновения». На груди у него красовались и другие боевые ордена, их, как выяснилось позже, он заслужил за боевые действия в Испании. После возвращения в Москву Н.Н. Воронов вскоре был назначен начальником артиллерии Красной армии.
При нашей первой встрече в Ленинграде в 1938 г. я был, как указывалось, в штатском, к чему Николай Николаевич не привык. Молча сняв с моей головы мягкую шляпу, посмотрев на имеющуюся на ее подкладке этикетку, товарищ комкор все понял и крепко обнял меня. Фирменная этикетка сыграла роль визитной карточки.
Мы прошли в модное в то время заведение на углу Невского и канала Грибоедова и провели в нем несколько часов за кружкой пива «Вена». Мы вспоминали о нашем участии, правда, в разное время, в национально революционной войне в Испании, о боях. Николая Николаевича очень интересовало многое: последние новости из полюбившейся нам Испании, о тех, с кем мне пришлось встречаться из наших добровольцев. Конечно, он подробно интересовался моим непосредственным участием. Услышав, что в Испании я был на подводной лодке адъютантом командира, имел звание лейтенанта республиканского флота, мой собеседник удивился, зная, что я служил в частях ПВО в Ленинграде. Он поинтересовался и тем, какую правительственную награду я получил за те операции, в которых участвовал. Я честно признался, что пока еще никаких наград у меня нет, но мне объявили, что я к ним представлен. В то время ни Николай Николаевич, а тем более я не знали, что вскоре И.В. Сталин примет решение о прекращении награждения участников испанских событий, которые вернулись в Советский Союз в конце 1938 г. и позднее, в связи с поражением Испанской республики! К великому сожалению, как мне известно, до сего времени никто из числа тех, кто был представлен, не получил наград.
К сожалению, с Николаем Николаевичем Вороновым я виделся еще только один раз в Москве до войны.
Боюсь показаться непоследовательным, однако вернусь к моему преподавательству. Мне часто вспоминаются мои просчеты во время лекций. Например, мое выступление перед учителями школ Нарвского района. Это был примерно 1933-й год. На улице Стачек, 5, находилась средняя школа, если не ошибаюсь, № 6 (сейчас это школа № 384). Меня направили в эту школу, чтобы я прочел лекцию на тему об опасности новых войн, их характере и задачах укрепления обороноспособности нашей страны. Я должен был на нескольких занятиях коснуться и вопроса, как избежать будущей мировой войны, а если и Советскому Союзу не удастся это, то как наряду с укреплением обороноспособности страны подготовить наш город и его население к возможной противовоздушной и противохимической обороне.
В новом прекрасном здании школы, в уютном зале собрались учителя и работники школ района. Здесь были молоденькие учительницы, только что окончившие пединститут, их сверстники, молодые парни, и седые преподаватели. Я немного нервничал – не думал, что будет так много народа.
Когда я подошел к кафедре и приготовился к чтению лекций, зал, совершенно неожиданно для меня, замер. Молодой еще, в форме командира Красной армии, я заметил, что являюсь центром внимания собравшихся. Лекция была посвящена теме «Угроза новой войны и ее характер».
В те времена докладчики и лекторы имели возможность пользоваться довольно обильной литературой, посвященной «Подготовке второго тура революции и войн». Сейчас эта трактовка звучит, возможно, необычно, но тогда это было вполне допустимо.
Я уже тогда любил свои лекции, выступления, добросовестно готовился, приводил в них соответствующие цитаты, цифры, ссылки на источники и т.д. Так и на этот раз: я дал марксистско-ленинское определение войны, рассказал достаточно подробно об империалистическом лагере, о Версальском мирном договоре и его современном восприятии, о нашей армии и проводимой политике мира, остановился на доктрине Джулио Дуэ, касающейся «молниеносной войны». Пользуясь последними новинками литературы, пытался доказать реальную подготовку повой, второй мировой войны, определение фашизма как высшей формы воинственного империализма. Я делал попытку описать сам характер возможной войны.
Признаюсь, я верил в то, что добросовестно относился к моим обязанностям лектора, и именно поэтому меня любили слушать. Однако должен признаться, что, участвуя впоследствии в двух войнах, я понял, насколько в те годы сам знал о них еще довольно мало.
Окончив лекцию, я попросил ответственную за ее организацию молодую учительницу Ольгу И. подписать мой наряд. Своим внимательным отношением она обратила на себя внимание еще во время моей лекции. Не только потому, что она была молода и очень хороша собой, но именно потому, что была сосредоточенна и, как мне казалось, не хотела пропустить ни одного сказанного мною слова.
Олечка И., так звали мою новую знакомую, написала очень хороший отзыв. Весело улыбаясь, она попросила меня прочитать для их коллектива еще несколько лекций, более подробных. Ее просьбу поддержали и другие оказавшиеся рядом: я принял ее предложение.
Мы попрощались со слушателями и вдвоем медленно направились к Нарвским воротам. Совершенно неожиданно моя попутчица вдруг обратилась с вопросом:
- Вы не обидитесь, если я сделаю вам замечание?
Мне пришлось выслушать оказавшееся для меня очень ценным замечание. Моя собеседница сказала, что даже учителя, проводя занятия, могут в отдельных случаях употребить неправильно то или иное слово. У меня тоже был этот недостаток... Я неоднократно употреблял слово «средства». «Нет, – успокоила меня моя доброжелательница. – Вы его употребляли всегда к месту. Недостаток заключался в неправильно поставленном при произношении ударении». Не замечая, оказывается, я ставил ударение на окончании этого слова, например «средства», «средствам», «средствами». Это не только безграмотно, но очень плохо воспринимается слушателями. Надо говорить: «средство», «средства», «средствами» и «средствам». Я вежливо поблагодарил за сделанное мне замечание, но сам сильно переживал.
Через несколько дней состоялось совещание в части № 1173. Вел совещание комбриг, если не ошибаюсь, его фамилия была Фрейлих. Он тоже в своих выступлениях употреблял слово «средства». Поскольку он ко мне очень хорошо относился, после окончания совещания я выждал, когда все разошлись, и рассказал ему о случившемся со мной во время лекции. Он посмеялся и сказал, возможно несколько несдержанно:
- И ты не нашелся, что ответить этой дуре?! Она сама неграмотная, тоже мне, учительница. Пора бы ей знать, что в военной терминологии употребляется именно слово «средства».
