Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Однажды, когда в Ленинград прибыл командарм 2-го ранга Александр Игнатьевич Седякин, заместитель начальника штаба РККА и начальник Управления ПВО РККА, Понеделин меня вызвал к себе. У него в кабинете находились Волков и редактор газеты «За оборону». Им очень хотелось организовать встречу с А.И. Седякиным, что, по их мнению, было нелегким делом. Именно это побудило их обратиться ко мне. Они знали, что я работал до поступления в институт на разных должностях в штабе ПВО Кировского района и хорошо знаком с начальником ПВО ЛВО Космачевым. Связавшись с ним, я с его помощью смогу встретиться с начальником Управления ПВО РККА и получить у него интервью.
Действительно, тов. Космачев оказал мне необходимую помощь в организации встречи с А.И. Седякиным. Правда, меня несколько удивило, что встреча была назначена на вечер (это меня весьма устраивало, я мог избежать каких либо неприятностей в институте) в номере гостиницы «Астория».
Он был относительно молод, мне уже казался по тому времени стариком. Ему было немногим более 40 лет. В Коммунистическую партию он вступил примерно в 24 года, принимал участие в Первой мировой войне, был штабс-капитаном и дивизионным инженером. Во время Гражданской войны стал уже известным человеком в соответствующих кругах. Он занимал различные посты. Был и комиссаром дивизии, командиром бронепоезда, стрелкового полка и бригады, даже комиссаром штаба Южного фронта. Я знал, что для ленинградцев он представляет особый интерес, так как принимал непосредственное участие в подавлении Кронштадтского мятежа, а с 1921 г. был комендантом Кронштадтской крепости. Для меня он после всего того, что я о нем узнал, стал особо привлекательным человеком.
Я с большим удовольствием и нетерпением направился к нему в гостиницу. С первой минуты встречи меня все поражало в этом человеке. Едва войдя в номер гостиницы, Александр Игнатьевич познакомил меня со своим тестем, тоже очень приятным человеком. Оба они были в приподнятом настроении и сразу же решили поделиться своей радостью. Им удалось в Ленинграде довольно дешево купить прекрасную хрустальную люстру. Они мне её продемонстрировали.
Очень скоро удалось получить ответы на все предварительно согласованные с Понеделиным и Волковым вопросы. Мне не хотелось задерживать своим присутствием столь доброжелательно встретивших меня людей. Я узнал, что на следующий день они уже уезжают в Москву.
В то время мое интервью с Александром Игнатьевичем должно было быть оформлено начисто и завизировано самим А.И. Седякиным. Встреча была назначена на следующий день. Я еще не успел предупредить о желании перенести ее на вечер, как сам А.И. Седякин сказал мне, что он занят, и назначил встречу в поезде на Московском вокзале. Быстро просмотрев подготовленный текст составленного мною интервью, начальник Управления ПВО РККА одобрил его и завизировал. Интервью опубликовали в газете за моей подписью. Понеделин и Волков были довольны. В то время я, конечно, не мог и предположить, что этот весьма заслуженный человек тоже станет вскоре, в 1938 г., жертвой не оправданных ничем репрессий.
За публикуемые в газете материалы я получал соответствующий гонорар, а также гонорар я получал и за передаваемые по ленинградскому радио мои беседы по противовоздушной и противохимической обороне населения. Это тоже увеличивало мой вклад в семейный бюджет.
Хочу упомянуть еще об одном материале, появившемся в газете уже в конце 1937 г. Тогда в Доме обороны на улице Декабристов было организовано собрание актива «Осоавиахима» района. Я был членом президиума районного совета этого добровольного общества. Зная о том, что с юных лет я поддерживал знакомство с видными артистами города, меня попросили организовать хороший концерт. Не могу теперь уже перечислить всех приглашенных мною артистов, но один из них мне хорошо запомнился. Это был Владимир Иванович Касторский, известный и любимый артист Академического театра оперы и балета им. С.М. Кирова.
Пользуясь тем, что у меня уже был хороший фотоаппарат, я заснял Владимира Ивановича и некоторых других артистов. Особенно удался большой снимок самого В.И. Касторского. Отчет об этом собрании был опубликован в газете «За оборону». Уже несколько позднее я узнал, что Владимир Иванович обратился в газету с благодарностью и просьбой выслать ему его фотографии. Меня уже в это время в Ленинграде не было, я находился по пути в Испанию. Редакция газеты просьбу артиста выполнила и выслала ему несколько экземпляров газеты и несколько специально отпечатанных фотографий.
До Второй мировой войны я был связан довольно прочно с печатью. В числе органов печати, с которыми я поддерживал связь, была и газета Центрального совета «Осоавиахима» «На страже». Редакция помещалась недалеко от Красной площади в Москве. Я там бывал довольно часто еще до моего участия в национально-революционной войне в Испании, и уже в конце 1938 г., вернувшись в Советский Союз, я снова побывал в редакции этой газеты. И вот однажды я встретился там с незнакомым мне еще журналистом, вернувшимся из Японии. Это был Кирилл Симонов, тогда только начинающий журналист. Он еще не был известен общественности как Константин Симонов. Знакомство было приятным... Однако наши отношения несколько омрачали, что стало мне позднее известно, его связи с артисткой Серовой. Артистка эта была женой Героя Советского Союза Анатолия Константиновича Серова. Его я знал как участника национально- революционной войны в Испании, соратника. Не знаю, был ли его брак счастливым. Не уточняя все имеющиеся слухи, я к Симонову как человеку стал относиться недружелюбно.
Продолжительное время мне приходилось часто встречаться и совместно работать с Ленинградским журналистом Юрием Зеньковским. Очень порядочный человек и хороший профессионал. Мы с ним встречались и после моего возвращения из Испании. Он очень интересовался событиями, происходящими в этой географически далекой, но по духу близкой нам стране. Там работала в качестве переводчицы и его жена, которую я много лет знал. Сам Юрий погиб на фронте во время Великой Отечественной войны. Все, знавшие его, очень переживали эту утрату.
Являясь студентом института, я продолжал работать в комиссии военной секции Ленсовета РКиКД по проверке готовности Ленинграда к противовоздушной обороне. В состав этой комиссии я был введен по рекомендации штаба ПВО города. Председателем был начальник 1-й артиллерийской школы комбриг Николай Николаевич Воронов. Мы с ним очень подружились, я был его ближайшим помощником.
Приведу только один пример наших дружеских отношений. Однажды увидев меня в плохонькой шинели, он предложил мне воспользоваться имевшейся при школе и перешить буденовку, которую я тогда носил. Я с большим удовольствием принял его предложение. Правда, оно мне могло дорого стоить. Как-то, прогуливаясь по Невскому проспекту в этой шинели, я был остановлен дежурным военной комендатуры, предъявившим мне свое удостоверение и потребовавшим объяснение, почему на моей длинной «артиллерийской шинели» имеются общевойсковые петлицы и на голове перешитая буденовка. Меня направили в военную комендатуру на углу Садовой и Инженерной улиц. Придя в комендатуру я не растерялся, попросился на прием к комдиву Федорову. Он меня хорошо знал. Я рассказал ему все, что случилось, и объяснил причину нарушения. Федоров рассмеялся и сказал: «Если вас еще остановят, скажите, что я разрешил вам носить эту форму».
С Николаем Николаевичем мы проработали примерно до сентября 1936 г. И вот совершенно неожиданно меня вызывают в Смольный. Неожиданно, потому что совсем недавно у нас состоялось очередное заседание комиссии. Секретарь военной секции абсолютно спокойно пояснил, что в связи с отсутствием Николая Николаевича мне придется, пока не подберут нового председателя комиссии, замещать его.
На мой вопрос, где же Николай Николаевич, последовал ответ, что место его пребывания в настоящее время неизвестно! Что это могло означать? Я невольно подумал, что и этот человек, казавшийся мне не только умным, но и весьма грамотным, добрым и внимательным к людям, очень скромный, который был для нас уже несколько лет примером преданности Родине, отличавшийся высоким патриотизмом, неужели и он так умело скрывал от всех, в том числе и от курсантов артиллерийского училища, так уважавших и любивших его, что он «враг народа»? С такими тяжелыми мыслями я покинул Смольный.
Хочу подчеркнуть, что в беседе с секретарем я высказывал сомнение, что я, юноша, смогу заменить председателя. В нашей комиссии были люди гораздо старше меня, которые занимали достаточно высокие и ответственные должности. Только после довольно продолжительного собеседования я согласился.
И вот наступил день, когда я, студент института, комсомолец, общественник, много лег пользовавшийся доверием не только моих товарищей, но и ряда видных руководящих партийных и советских работников Ленинграда, внезапно, без всяких объяснений с моей стороны, исчез тоже. Во всяком случае, мое «исчезновение» могло у многих вызвать подобное неприятное чувство. В те годы никто не мог в достаточной степени понять, что происходило вокруг, сколько нас окружало «врагов народа». Это сейчас можно эти два слова поставить в кавычки, а тогда многие, пожалуй, даже большинство, верили в правильность действий органов государственной безопасности.
