Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
«Солженицын, – писал по этому поводу Л.З.Копелев, – оставил мне свои конспекты по Далю, по истории и философии, несколько книг, среди них растрепанный томик Есенина – подарок жены с надписью «Все твое к тебе вернется». По свидетельству Л.З.Копелева, «конспекты» и книги Александра Исаевича он передал на волю вместе с одним из освободившихся заключенных (58)
Если исходить из воспоминаний Н.А.Решетовской, то самое ценное из своих бумаг ее муж доверил одной из сотрудниц МГБ по имени «Анечка» (59).
«Анечка» фигурирует и в воспоминаниях Л.З.Копелева. «Лабораторией, – пишет он, имея в виду 1949 г., – по-прежнему руководил капитан Василий Николаевич…А его непосредственной помощницей стала старший техник-лейтенант Анна Васильевна»…На шарашку она пришла в 1949 г. сразу после окончания института связи…Некоторое время она была помощницей Солженицына – бригадиром артикуляторов и дикторшей. И, разумеется, влюбилась в него» (60).
Каторга
В Бутырскую тюрьму Д.М.Панин и А.И.Солженицын были переведены 19 мая 1950 г. (1). Из воспоминаний Дмитрия Михайловича остается неясно, как долго они пробыли там (2). По свидетельству Александра Исаевича, в день их отправки в лагерь на Казанском вокзале по репродуктору они «услышали о начале корейской войны» (3). А поскольку эта война вспыхнула 25 июня 1950 г. (4), то из Москвы их могли отправить не ранее названной даты.
Как явствует из «Архипелага», «за Рязанью» в поезде Александр Исаевич встретил «красный восход», «больше месяца» пришлось «загорать» «на Куйбышевской пересылке», затем «Омская тюрьма,…потом Павлодарская», восемь часов по «ухабам» и – Степной лагерь (5).
Карточка заключенного А.И.Солженицына, обнаруженная в Информационном центре прокуратуры Карагандинской области, свидетельствует, что 18 августа 1950 г. Александр Исаевич был доставлен в Караганду и в тот же день определен в 9-е лагерное отделение Степлага МВД СССР (6), который входил в состав треста «Иртышуглестрой» города Экибастуза Павлодарской области, а поэтому имел еще одно название Экибастузский лагерь (7).
«Экибастузский лагерь, – пишет А.И.Солженицын, – был создан за год до нашего приезда – в 1949 году, и все тут так и сложилось по подобию прежнего, как оно было принесено в умах лагерников и начальства. Были комендант, помкоменданта и старшие бараков, кто кулаками, кто доносами изнимавшие своих подданных. Был отдельный барак придурков, где на вагонках и за чаем дружески решались судьбы целых объектов и бригад. Были (благодаря особому устройству финских бараков) отдельные «кабины» в каждом бараке, которые занимались по чину, одним или двумя привилегированными зэками. И нарядчики били в шею, и бригадиры – по морде, и надзиратели – плетками. И подобрались наглые мордастые повара. И всеми каптерками завладели свободолюбивые кавказцы. А прорабские должности захватила группка проходимцев, которые считались все инженерами. А стукачи исправно и безнаказанно носили свои доносы в оперчасть. И, год назад начатый с палаток, лагерь имел уже и каменную тюрьму, – однако еще не достроенную и потому сильно переполненную, очереди в карцер с уже выписанным постановлением приходилось ожидать по месяцу и по два – беззаконие да и только» (8).
Из своих новых знакомых А.И.Солженицын называет Павла Баранюка и Владимира Гершуни (9). «Мы, – вспоминает Александр Исаевич, – четверть сотни новоприбывших, большей частью западные украинцы, сбились в одну бригаду, и удалось договориться с нарядчиком иметь бригадира из своих – того же Павла Баранюка. Получилась из нас бригада смирная, работающая…Дней несколько мы считались чернорабочими, но скоро объявились у нас каменщики – мастера, а другие взялись подучиться и так мы стали бригадой каменщиков» (10).
В «Хронографе» Н.А.Решетовской приводится фрагмент из письма Александра Исаевича от 14 марта 1952 г., в котором говорилось: «По приезде осень, зиму и весну работал я каменщиком, натерпелся горюшка от холода (лютая была зима), но зато научился хоть одной трудовой специальности» (11). Вначале А.И.Солженицын осваивал профессию каменщика на строительстве жилого дома, потом их бригаду перебросили на строительство БУРа (барак усиленного режима) в самом лагере. Здесь Александр Исаевич работал в сентябре-октябре 1950 г. (12). Затем его перевели на строительстве ТЭЦ (13), а оттуда не позднее 19 января 1951 г. – в Автомастерские, в бригаду Д.М. Панина (14). «В бригаде Панина… – вспоминал С.Бадаш – ходил зэк – нормировщик постоянно с папочкой нормативных справочников, – это был Саша Солженицын» (15). После того, как Д.М.Панина перевели на инженерную должность, по одним данным, весной (16), по другим – «с начала лета Саня работал уже бригадиром» (17).
Казалось бы, заброшенный в далекий Экибастуз, оторванный от своих товарищей по «шарашке», Александр Исаевич должен был установить с ними переписку. Причем поскольку «шарашку» покинул он – и, следовательно, он знал их адрес, а они его нет, – первым должен был написать А.И.Солженицын. Однако, насколько известно, находясь в Экибастузе, ни с Н.Д.Виткевичем, ни с Л.З.Копелевым он не переписывался (18). Что же касается Н.А.Решетовской, то она получила из Экибастуза всего шесть писем: одно в 1950 г., два в 1951, два в 1952 г. и одно в 1953 г. Это было связано не только с теми порядками, которые существовали в лагере, но и с тем, что в 1952 г. Наталья Алексеевна вступила в Рязани в гражданский брак с Владимиром Сергеевичем Сомовым (19).
Летом 1951 г. в лагерь прибыло около двух тысяч бандеровцев, общая численность заключенных достигла пяти тысяч. По свидетельству А.И.Солженицына, сразу же после этого началась охота за осведомителями, по лагерю прокатилась волна убийств (20).
«На пять тысяч человек было убито с дюжину – читаем мы в «Архипелаге», – но с каждым ударом ножа отваливались и отваливались щупальцы, облепившие, оплетшие нас. Удивительный повеял воздух! Внешне мы, как будто, по-прежнему были арестанты и в лагерной зоне, на самом деле мы стали свободны – свободны, потому что впервые за всю нашу жизнь, сколько мы ее помнили, мы стали открыто, вслух говорить, все, что думаем!…А стукачи – не стучали…До тех пор оперчасть кого угодно могла оставить днем в зоне, часами беседовать с ним – получать ли доносы? давать ли новые задания?…Теперь если оперчекисты и велели кому-нибудь остаться от развода, – он не оставался!» (21).
Откуда зэка* А.И.Солженицын мог знать, как вели себя те, кого оставлял в лагере «кум», и, тем более, что стукачи перестали стучать? Или приведенное свидетельство – это авторская фантазия, или же следует признать, что Александр Исаевич опирался на откровения лагерного «кума».
*В.Т.Шаламов писал: “К глубокому сожалению, по выдумке Солженицына, не знающего лагерей, везде зеки и зек – чего нет в жизни, а есть только в повести Солженицына. Слово зэка не имеет множественного числа как слово пальто и т.д.” (В.Шаламов. Из записных книжек. Публикация И.Сиротинской // Знамя. 1995. №6. С.172).
К концу декабря Степлаг был разделен высоким, четырехметровым забором на две зоны, после чего в воскресенье, 6 января 1952 г., началась пересортировка заключенных. В одной зоне было оставлено около двух тысяч украинцев, в другую переведены остальные, среди них и Александр Исаевич. В этой второй зоне находился БУР. Сюда стали переводить бандеровцев, подозревавшихся в убийствах. По свидетельству А.И.Солженицына, для получения необходимых сведений их избивали, крики избиваемых разносились по лагерю и способствовали электризации настроений среди заключенных (22).
В таких условиях вечером 22 января было совершено нападение на БУР. В ответ заговорили пулеметы. В зону вошли автоматчики и стали загонять заключенных в бараки. Все, кто не успел попасть в бараки до их закрытия, были арестованы как участники беспорядков. В это время Александр Исаевич и возглавляемая им бригада находились в столовой и участия в волнении не принимали (23)
Давая хронику тех событий, А.И.Солженицын пишет: «Стрельба охраны по безоружному лагерю и избиение беззащитных 22 января 1952 г…23 января – частично начали забастовку те бараки, где есть убитые». В этот день на работу вышла только бригада А.И.Солженинцына, которая трудилась в механических мастерских. На следующий день она тоже осталась в бараке, в результате чего забастовка стала всеобщей. «24-25-26 января – продолжает Александр Исаевич, – три дня голодовки – забастовки всего лагпункта. 27-го – мнится победа, администрация заявляет, что требования будут выполнены. 28-го – опрос требований и собрание бригадиров» (24).
А когда 29 января бараки были открыты и заключенные вернулись на работу, Александр Исаевич исчез.
«Это, – пишет он, – был мой последний бригадирский день, у меня быстро росла запущенная опухоль, операцию которой я давно откладывал на такое время, когда, по-лагерному, это будет «удобно». В январе и особенно в роковые дни голодовки опухоль за меня решила, что сейчас – удобно, и росла почти по часам. Едва раскрыли бараки, я показался врачам и меня назначили на операцию» (25). Позднее он напишет: «29-го января я ухожу в больницу на операцию раковой опухоли» (26)
