Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
Покинув Москву, осенью 1949 г. Н.А.Решетовская стала доцентом Рязанского сельскохозяйственного института (36), а через некоторое время возглавила здесь кафедру химии (37). Обосновавшись на новом месте, она получила две комнаты в трехкомнатной коммунальной квартире в 1-м Касимовском переулке и перевезла сюда свою мать Марию Константиновну (38).
А пока Н.А.Решетовская улаживала свои дела, в марфинской шарашке произошло следующее событие. Как пишет Л.З.Копелев, «поздней осенью 1949 года» он был вызван к Антону Михайловичу, который ознакомил его с записью нескольких подслушанных органами госбезопасности телефонных разговоров. В ходе одного из них неизвестный сообщил в американское посольство, что в США направлен советский разведчик для получения сведений об атомной бомбе, и указал возможное место его встречи со своим американским партнером (39).
Для идентификации голоса этого неизвестного и установления его личности срочно была создана специальная секретная лаборатория, научным руководителем которой стал Л.З.Копелев. О том, как развивались события дальше, мы имеем две версии.
По одной из них, исходящей от Л.З.Копелева, «в первый же день» он познакомил с полученным им заданием А.И.Солженицына (40). «Солженицын, – вспоминал Лев Зиновьевич, – разделял мое отвращение к собеседнику американцев. Между собой мы называли его “сука”, “гад”, “блядь” и т.п.» (41). Установив общность взглядов в данном вопросе, Л.З.Копелев привлек Александра Исаевич к выполнению этого государственно важного и сверхсекретного задания (42). В результате на свет появились «два больших толстых тома», которые содержали «отчет о сличении голосов неизвестных А-1, А-2, А-3, А-4 (три разговора с посольством США и один с посольством Канады), неизвестного Б. (разговор с женой) с голосом подследственного Иванова», позволившем изобличить изменника (43).
А вот что писал А.И.Солженицын Сергею Николаевичу Никифорову, вместе с которым находился в Марфино: «Дорогой Сережа. Очень благодарен тебе за твою информацию о содержании двух толстых книг Копелева (“Утоли мои печали” и “Хранить вечно” – С.Н.). Я и не думал их читать: и по толщине, и по тому, что никак не предполагал найти в них что-нибудь разумное или душеполезное. Сейчас ты мне заменил чтение. Просто волосы дыбом становятся от этих высказываний, которые он сам и выкладывает. Значит, он посылал доносы через оперов – а как же иначе? Врет он, что я “увлеченно участвовал в его игре”. Дело было, как описано в “Круге” (имеется в виду роман «В круге первом» – А.О.): он открыл мне тайну, чтобы завлечь меня в его группу, а я отказался наотрез. Но у меня в тот самый момент сверкнуло, что это – потрясающий сюжет для романа, и я расспросил его о подробностях, сколько он мне сказал (Фамилии “Иванов” не назвал). Итак черноты его падения – я не знал до вот этого твоего письма. А обрисовал (в “Круге”) его – как твердолобого марксиста искреннего в убеждениях, а в отношениях к людям доброго. Ты, может быть сообщишь мне главные страницы Копелева, на которых все это содержится? (Сообщил – С.Н.). Поссорились мы с ним осенью 1973. В 1983-85 обменялись несколькими письмами на Западе, и снова поссорились уже навсегда…Крепок жму руку. Солженицын. 4 февраля 1993 г.» (44).
Кому же верить?
Для того, чтобы понять это, необходимо учесть – в письме С.Н.Никифорову А.И.Солженицын кривил душой, будто бы только от него узнал, что Л.З. Копелев называл его своим соучастником по разоблачению «дипломата Иванова». Чтобы убедиться в этом откройте ту часть воспоминаний А.И.Солженицына «Зернышко», которая появилась на свет в 1987 г., т.е. за шесть лет до письма С.Н.Никифорову (45), и вы узнаете, что А.И.Солженицын и Л.З.Копелев поссорились в 1983-1985 гг. как раз из-за того, что последний предал огласке данный эпизод (46).
*Воспоминания Л.З.Копелева о его пребывании в шарашке были опубликованы в 1981 г. (Копелев Л.З. Утоли мои печали. Анн-Арбор, 1981).
Через некоторое время после этой истории в жизни Александра Исаевича произошел резкий поворот. 14 мая 1950 г. он писал жене: «Я живу по-прежнему, здоров, бодр, изменений в жизни пока никаких» (47), а 19-го его перевели в Бутырскую тюрьму, а затем отправили в лагерь (48).
Что же произошло?Н.А.Решетовская, явно со слов мужа, писала, что в «шарашке» Александр Исаевич стал все больше и больше заниматься своими делами в ущерб государственным. Это было замечено, и его отправили в лагерь: «Монотонная работа, – утверждала она, – которую Саня должен был выполнять год за годом, – становилась постылой, забрасывалась. Он все больше внимания уделял своим делам…А какому начальству нужен такой зэк? В результате…муж убыл на восток» (49). Во-первых, выполняемая в «шарашке» работа была не «монотонной», а творческой, а во-вторых, можно подумать, что работа в лагере была интереснее и приятнее.
Сам А.Солженицын предложил три версии своего расставания с «шарашкой», что уже само по себе показательно.
Одна из них нашла отражение в «Архипелаге»: «…Я вдруг потерял вкус держаться за эти блага. Я уже нащупывал новый смысл тюремной жизни… Дороже тамошнего сливочного масла и сахара мне стало – распрямиться», и я «казенную работу нагло перестал тянуть» (50). Оказывается, в лагерях не нужно было «тянуть» «казенную работу» и можно было «распрямиться». Правда, это видел и понимал только А.И. Солженицын. Остальные заключенные, которым был доступен только старый «смысл тюремной жизни», называли лагеря «каторгой», а «шарашки» – «райскими островами». Непонятно лишь, зачем открывший «новый смысл тюремной жизни» Александр Исаевич написал свой «Архипелаг»?
По другой версии, которая нашла отражение в воспоминаниях Л.З.Копелева (см. также роман «В круге первом»), в 1950 г. А.И. Солженицыну было предложено перейти в из акустической лаборатории в математическую группу, он отказался и за это вообще был удален с шарашки (51). Это объяснение тоже вызывает сомнения. Во-первых, вряд ли бы А.И. Солженицын, который был и математиком, и библиотекарем, и техническим экспертом, и переводчиком, стал рисковать своим положением по такому поводу, а во-вторых, не следует забывать, что одновременно с ним из шарашки были удалены еще несколько человек, в частности, Перец Герценберг (52) и Дмитрий Панин (53).
Уже в эмиграции А.И.Солженицын предложил третью версию: «…я в артикуляционной группе лепил безжалостные приговоры престижным секретным телефонным системам и за то загремел в лагеря» (54). Эта версия представляется более правдоподобной. Однако она тоже вызывает сомнения, так как оставляет без объяснения, каким образом в одной связке с Александром Исаевичем оказались П.Герценберг и Д.Панин*?
* В связи с этим, вероятно, следует обратить внимание на то, что П.Герценберг стал прототипом одного из героев романа «В круге первом» – раскаявшегося осведомителя Руськи Доронина, который был изгнан из «шарашки» за то, что не только раскрыл факт своего сотрудничества, но и провалил еще нескольких осведомителей.
Видимо, сознавая несерьезность этих объяснений, Н.Д. Виткевич выдвинул еще одну версию. По его утверждению, подобная перетасовка в шарашках была обычным явлением и вызывалась необходимостью сохранения секретной информации, к которой были допущены заключенные, для чего их за три года до освобождения отстраняли от секретов и переводили на общие работы или отправляли в ссылку (55). Почему же тогда некоторые заключенные (например, Л.З.Копелев) из шарашки сразу же выходили на волю? (56).
Обилие версий свидетельствует о стремлении Александра Исаевича и его товарищей скрыть реальную причину его отправки в лагерь. Подтверждением этого является недавно вышедшая книга Н.А. Решетовской «В круге втором». Из цитируемых в ней писем А.И. Солженицына на волю, мы узнаем, что отъезд из Марфино был для него неожиданным, уезжать оттуда он не хотел, а когда покинул ее, пытался добиться возвращения в рыбинскую шарашку (56а), где, как мы помним, его использовали по специальности – математиком.
Описывая в романе «В круге первом» отъезд Глеба Нержина из шарашки, А.И.Солженицын отмечает, что он вынужден был уничтожить все свои записи, которые были сделаны им до этого (57). А какова судьба собственных записей автора романа?
«Солженицын, – писал по этому поводу Л.З.Копелев, – оставил мне свои конспекты по Далю, по истории и философии, несколько книг, среди них растрепанный томик Есенина – подарок жены с надписью «Все твое к тебе вернется». По свидетельству Л.З.Копелева, «конспекты» и книги Александра Исаевича он передал на волю вместе с одним из освободившихся заключенных (58)
Если исходить из воспоминаний Н.А.Решетовской, то самое ценное из своих бумаг ее муж доверил одной из сотрудниц МГБ по имени «Анечка» (59).
«Анечка» фигурирует и в воспоминаниях Л.З.Копелева. «Лабораторией, – пишет он, имея в виду 1949 г., – по-прежнему руководил капитан Василий Николаевич…А его непосредственной помощницей стала старший техник-лейтенант Анна Васильевна»…На шарашку она пришла в 1949 г. сразу после окончания института связи…Некоторое время она была помощницей Солженицына – бригадиром артикуляторов и дикторшей. И, разумеется, влюбилась в него» (60).
