Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток - Майкл Манн
На Гаагском трибунале офицер Деронич, боснийский серб, признал себя виновным в зверствах в мусульманской деревне Глогова, где в мае 1992 г. он хладнокровно убил 60 человек, сжег десятки домов и отдал приказ депортировать женщин и детей. Офицер сказал, что известил о своих действиях лидеров боснийских сербов, включая Караджича и Младича. Оба отреагировали на это с восторгом (ICTY, IT-02-61).
В Косове карательные операции проходили уже более организованно. Танич, выступая свидетелем на процессе Милошевича, утверждал, что в середине 1997 г. сербский президент отказался от переговоров с албанскими лидерами и встал на путь кровавых репрессий. Его план, по утверждению Танича, заключался в следующем: уничтожить часть населения, сжечь их дома, вынудить косоваров к эмиграции, снизить их численность с полутора миллионов до миллиона и меньше, заселить освободившуюся территорию сербами. Когда начальник югославского Генштаба генерал Персич начал протестовать против этого плана, Милошевич снял его с должности и создал Особое управление под личным контролем. Свидетели, включая английских миротворцев и британского политика Пэдди Эшдауна, утверждают, что к 1998 г. все косовские деревни были разгромлены (ICTY, IT-02-54, март — апр. 2002). Армия освобождения Косова (АОК) взялась за оружие. Милошевич поклялся уничтожить повстанцев любыми средствами. На переговорах в Рамбулье Милошевич не сделал никаких уступок (следует признать, что и ему не шли навстречу). Сербского лидера поставили в известность, что НАТО готов к бомбардировкам Сербии, но Милошевич решил (и на это у него были основания), что европейские страны не начнут военную операцию, которая повлечет массовые жертвы среди мирного населения. Он недооценил серьезность намерений НАТО и в марте-апреле 1999 г. продолжил свою самоубийственную политику.
Десятки свидетелей по делу Милошевича сошлись в своей оценке действий сербской армии против деревень.
Вначале населенный пункт брали в кольцо и проводили короткую артподготовку. Затем появлялись полицейские и добровольческие части, людей выгоняли из домов, строили в колонну, некоторых мужчин убивали. Потом поджигали дома. Была заметна высокая слаженность действий. Было убито около 10 тысяч албанцев, в основном мужчин, от 500 до 800 тысяч жителей бежали за границу. Строгий статистический анализ подтверждает, что большинство беженцев погибло от руки сербов, а не от натовских бомбардировок (Ball et al., 2002: Ball evidence at the Milosevic trial, IT 02–54, 13 марта 2002; Physicians for Human Rights, 1999: 40–42). НАТО решил довести дело до конца, чему способствовало и общественное мнение в Европе, возмущенное кровавыми чистками Милошевича, а не воздушными атаками атлантических союзников. Президента Сербии вынудили подписать унизительный мир. Через два года это привело к его падению.
ОБЫЧНЫЕ СЕРБЫ
Невозможно определить, сколько обычных сербов приняло участие в этнических чистках. Один из свидетелей событий утверждал, что 30 % боснийских сербов не были согласны с этой политикой, а 60 % «либо активно ее поддерживали, либо шли на поводу у 10 % вооруженных активистов и тех, под чьим контролем было телевидение. Этого было достаточно». Журналист, бравший это интервью, процитировал Эдмунда Бёрка: «Бездействие добрых людей — вот то единственное, что нужно для победы зла» (Maas, 1996:106–108). Мюллер (Mueller, 2000) полагает, что небольшая банда вооруженных головорезов может с помощью террора навязать свою волю большой группе людей. В Вышеграде отряд Милана Лукича (см. далее) состоял лишь из 15–20 человек. Город был раздавлен страхом того, как они убили заместителя секретаря СДП, который помог мусульманам спастись бегством. В городе Власеница местный имам рассказал о том, как сербский православный священник вначале помогал мусульманам, а потом перестал, опасаясь за свою жизнь. Сербов, которые поддерживали своих друзей-мусульман, часто избивали, а иногда и убивали. В концлагере Омарска содержались и сербские политические заключенные, один из которых был убит. Одна сербская женщина в Сребренице рассказывала, что экстремисты «звонили мне по телефону каждую ночь, уговаривали нас уехать, чтобы мусульмане не смогли нас убить. Но мусульман я не боялась, я боялась этих сербов». Мусульманский заключенный говорил, что те охранники, которые «были хорошими, честными сербами», оставались недолго, их быстро отправляли на фронт. Эта практика вошла в систему и на той, и на другой стороне. Офицеры враждующих армий были наделены правом расстрела на месте за отказ подчиниться преступному приказу. Несогласие жило в душе у многих, но боялось высунуться наружу. Сербский тюремщик признавался заключенным мусульманам: «Я бы вас выпустил, но мне страшно. Я никогда не хотел этой войны. У меня соседи были мусульмане. Но когда я сказал, что не хочу воевать, меня избили» (Judah, 1997: 237; Scharf, 1997: 129; Sikavica, 1997: 142; Udovicki & Stitkova, 1997: 188, 209; Vreme, 20 авг. 1992; ICTY, Nikolic and Erdemovic trials).
Журналист Питер Маас приехал, чтобы воочию увидеть эти страшные события. «Я был далеко не единственным, кто осуждал сербов, тех сербов, которые своим молчанием потакали этой грязной войне. Окажись я на их месте, я бы не промолчал. Так я думал, пока не оказался на их месте». Питер вместе с двумя другими журналистами разыскивали секретный концентрационный лагерь. Сербские солдаты, приказали им убираться, пока целы, но въедливые репортеры продолжили поиски. До зубов вооруженный сербский патруль остановил их машину. Когда их вели в придорожное кафе, журналистам было не по себе. Командир блокпоста с позывным Воя Четник увидел пожилого мусульманина, спокойно пьющего кофе. «Пошел вон отсюда, кусок дерьма!» — заорал серб и начал избивать старика вначале бутылкой, потом кулаками. Он прижал дуло винтовки к окровавленной груди босняка и снял предохранитель. Но вдруг вбежала его жена и заслонила своим телом истекающего кровью мужа. Похоже, что это несколько охладило гнев Вой. Он дал ему еще несколько пинков и равнодушно отвернулся в сторону. Старик начал отползать в поисках укрытия. А что же Маас и его два спутника? Они и пальцем не шевельнули, чтобы помочь несчастному. «Мы поступили в точности, как сербы, на чьих глазах расстреливали их соседей», — скорбно подытоживает журналист (Maas, 1996: 20–21).
Сладость обладания оружием имеет далеко идущие последствия. Когда пришли тяжелые времена, местные общины дружно начали вооружаться. В распоряжении торговцев
