Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)
- Мнение твое обо мне всем известно, Поликарп Матвеевич. И бюро уже закрыто. До свидания, а ты, Василий Поликарпович, останься. С тобой я хочу еще поговорить. Ну, что ты стоишь, Поликарп Матвеевич? Всё с тобой.
Кружилин, поглядев на сына, повернулся и вместе с другими вышел, сгорбив спину. Пока люди выходили, Полипов приводил в порядок бумаги на своем столе. Потом спросил как ни в чем не бывало у Василия:
- Как думаешь, не напрасно мы так мягко с Савельевым? Может, стоило ему еще один выговорок? Для симметрии?
- А ловко ты это моего отца при мне, его сыне, - усмехнулся Василий. - С ним, значит, все?
- Василий Поликарпович! Партийная работа не игра в бирюльки. Приходится иногда жестко поступать.
- Ну да, ну да, - оглядывая с каким-то любопытством Полипова, вяло произнес Василий. - Партийная работа... Выговорок для симметрии...
- Ничего, хватит ему одного. Теперь покладистее оба будут. Все равно скот зимой кормить будет нечем.
Василий все смотрел, смотрел на Полипова.
- Ты чего это? - не выдержал наконец тот.
- Ничего, Петр Петрович. Думаю вот, что отец-то мой, с которым "всё", был прав.
- В чем? - насторожился Полипов.
- Да он еще весной догадался, чем попахивает вся эта история с кукурузным полем.
- Чем попахивает? Какая еще история?
- Отец предсказывал, что, если будет трудно с кормами, ты будешь еще настойчивее трясти из них увеличенный план мясопоставок.
- Вот как! - Полипов усмехнулся. - Действительно, догадливый. - И прибавил холодно: - Еще что он тебе предсказывал?
- Кажется, больше ничего. Вот только однажды у меня разговор был любопытный с одним колхозником. Есть там, в "Красном партизане", такой неприметный мужичок Аркадий Молчанов. Он так рассуждает: на своем личном хозяйстве многие колхозники все силы кладут, а на общественных работах - так себе, с перекуром да дремотцой, по принципу: хоть пень колотить, лишь бы день проводить. "И я, говорит, иной раз так же норовлю".
- Лодырь он, этот твой мужичок.
- Во-во! Я ему примерно так и сказал. Он тогда мне прямо в лоб: "А кто виноват? Я, что ли?"
- Час от часу любопытнее становится, - скривил губы Полипов. - Значит, он лодырь, а кто-то виноват? И что ты ему ответил?
- Ничего не ответил. Не знал тогда, что и как ему можно ответить. А вот сейчас ответил бы: виноват ты, Петр Петрович. Виноваты такие, как ты...
Полипов как-то странно повел вбок головой, одновременно пожимая плечами. Потом сильно забарабанил пальцами по столу, но, словно опомнившись, прервал этот стук и опять переложил с места на место свои бумаги.
- А с тобой занятно говорить, Кружилин. Очень занятно и даже весело. Выходит, я виноват?
- Выходит, - подтвердил Василий. - Сколько их, таких мужичков, как Молчанов, наплодили по всей стране? И как?
- Ну-ну, любопытно! Как же мы их наплодили? Объясни, пожалуйста.
- Очень просто. Сколько можно колхозников бить по рукам? Р-раз - весь фураж выгребают, что ни осень, заставляют коров вырубать. Тебе слава: как же, умеет Полипов дело поставить, вон сколько зерна и мяса каждый год дает район государству. А этому Молчанову приходится дыры в колхозе латать... А оно доходу ему дает все меньше да меньше... Вот так год, другой, третий - и ему в самом деле ничего не остается, как пень колотить, чтобы приберечь силы для работы на собственном огородишке. Тебе подавай только славу, а что из-за твоей славы многие колхозы района начинают приходить в упадок, это тебе нипочем. Так государство и "богатеет".
- Все высказал? - спросил Полипов, когда Кружилин умолк.
- Можно и еще.
- Да нет уж, дорогой, хватит. Слушал я тебя терпеливо. Но хватит. Ну что же, много ты нагородил тут чепухи. Вот начнем хотя бы с государства, которое "богатеет"... Знаешь литературных классиков, хвалю. Ишь ведь как ты... с каким подтекстом. А оно, государство, какой бы подтекст у тебя ни был, действительно богатеет. Весь мир удивляется нашим экономическим успехам. Наши рабочие и колхозники, рядовые советские люди, совершают чудеса. Но что до этого таким идейно незрелым и... сомнительным людям, как твой Молчанов, который, кажется, в свое время сидел по политическому делу! Ему лишь бы опорочить наш образ жизни... Запомни, Кружилин, подобные разговоры о нас, коммунистах, ведутся уже полвека. Судят о нас и так и сяк... Особенно там, за рубежом. Но страшнее свои, доморощенные демагоги. Они заметили какой-нибудь отдельный недостаток в нашей работе - и пожалуйста, готов вывод: не умеем хозяйствовать, наплодили лодырей. Но нам-то с тобой надо не только недостатки видеть, надо понимать историю, видеть все перспективно...
- А вы... перспективно видите? - спросил Кружилин, невольно перейдя на "вы". Полипов откинулся на спинку стула. - Вы-то историю понимаете?
Тогда Полипов медленно начал подниматься из-за стола.
- Что-о?!
- Вы сами-то глубоко ли плаваете? Вы-то, Петр Петрович, идейно созрели, несмотря на ваш возраст?
В пальцах Полипова хрустнул карандаш. Этот негромкий звук как бы вернул Василия Кружилина к действительности. Он даже удивленно поглядел вокруг - нет, в кабинете они были одни.
- Мальчишка! - крикнул Полипов и швырнул в корзину для бумаг обломки карандаша.
Василий тяжело сел, а секретарь райкома прошел к окну и стал смотреть, как сыплется и сыплется на землю тяжелый, крупный снег.
Наконец он вернулся на свое место и сказал:
- Зрелый я или... ты волен иметь по сему поводу какое угодно мнение. А вот мне сейчас стало ясно: зря мы простили только что твое это... индивидуальное оп-позиционерство.
- Чего-чего? - приподнял голову Кружилин. - Это что-то новое в марксистско-ленинской теории?
- Не паясничай! - повысил голос Полипов. - Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ведь только слепой не видит, что твоя газета взяла Савельева под защиту.
- Это газета райкома партии...
- Но у райкома-то, кажется, несколько иное отношение к Савельеву в связи... с некоторыми важнейшими вопросами сельскохозяйственной политики. И практики.
- Я бы уточнил - у секретаря райкома. Ну, допустим, у райкома. А если отношение это неправильное?
- Что-о? - опять уперся было руками в стол Полипов, собираясь встать. Но не встал. Стул заскрипел под ним, грозя развалиться. - Во-он как! И что же ты намереваешься делать? Вербовать себе сторонников? Давай вербуй. Выступай в открытую против линии райкома. И вообще против линии...
Сказать "против линии партии" Полипов все же не осмелился.
- Что буду делать, пока не знаю. Но можешь быть уверен, Петр Петрович, молчать не буду.
Василий Кружилин, сын старого большевика Поликарпа Матвеевича Кружилина, встал, усмехнулся.
- И еще можешь быть уверен в одном: опрометчиво, до тех пор, пока не изучу сути дела, самой его сердцевины, высказываться не стану. Только уж наверняка. Я помню твой дружеский совет. Спасибо за него.
- Так-с, - ледяным голосом произнес Полипов. - А рога не сломаешь?
- Это что, угроза?
- Ну, зачем же! Еще один дружеский совет.
- Как сказал еще один классик литературы: за два совета я вам благодарен вдвое.
- Хорошо, ступай...
Когда Василий был уже у дверей, Полипов будто с сожалением произнес:
- Эх, Кружилин, Кружилин! А я-то хотел спросить сегодня, как ты насчет того, чтобы нынче в члены бюро райкома тебя... Что ж, думал, предупредим на сегодняшнем бюро обо всех его завихрениях, посмотрим, как он отнесется к нашим дружеским советам, да и...
- Теперь, выходит, не спросишь?
- Не знаю, не знаю... - протянул Полипов и, словно в недоумении, развел руками.
* * * *
"Сломал рога" Василий Кружилин очень просто. К весне его вызвали в сектор печати обкома партии и предложили редактировать газету другого, более крупного района. Он сразу понял, в чем тут дело.
- Это что, повышение или как? - спросил Кружилин. - Полиповская протекция?
- Будем надеяться, что такой протекции из нового района вам не будет, ответили ему. - Секретарь райкома там парень молодой, но толковый. Сейчас обком повсюду укрепляет районные партийные кадры.
- А может, на учебу разрешили бы мне, а? Ведь годы уходят... Когда-то мечтал поступить в автодорожный институт. Потом - на факультет журналистики. А сейчас появилось желание - сельскохозяйственный.
- Жалко вас отпускать, - откровенно сказали ему. - Хороших газетчиков у нас не хватает. Но в сельскохозяйственном ведь заочное отделение есть...
3
Жизнь человеческая как недолговечный костер. Вспыхнет он, отгорит, отполыхает, освещая вокруг себя большой или малый кусочек вечного и беспредельного пространства, рано или поздно огонь обессилеет, увянет окончательно, дрова превратятся в золу. Потом и прах этот развеется по земле, зарастет кострище травой, и эту траву будет волновать тот же ветер, который раздувал когда-то огонь...
Еще четыре раза падал на землю снег, засыпал летние холодные кострища и четыре раза по весне таял, оставляя после себя по косогорам, по степным увалам сибирские подснежники, самые ранние цветы. Белые, синие, желтые, как цыплята, и так же, как цыплята, покрытые шелковым пушком, бесхитростные цветы эти ослепительно горели под весенним солнцем, и, если их было в одном месте много, казалось всегда, что снег там еще не стаял.
