Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович
В таком свѣтѣ нѣсколько по иному приходится разсматривать то, что происходило, по разсказу Суханова, в Исп. Ком. в связи с преніями по поводу поѣздки Родзянко на встрѣчу Царя. По утвержденію другого участника Совѣщанія, члена Гос. Думы Скобелева, Керенскій прибыл на засѣданіе не по собственной иниціативѣ, а был вызван Исп. Ком., который был освѣдомлен желѣзнодорожниками[56] о том, что готовится по требованію Врем. Ком. экстренный поѣзд. По словам Скобелева, Керенскаго вызвали для того, чтобы узнать, кто в сущности поѣдет к Царю. Керенскій усмотрѣл в этом недовѣріе к себѣ, контроль над его дѣйствіями, отвѣчал "вызывающе"... В концѣ концов, мы не знаем, что именно говорилось в Исп. Ком., но приходится усомниться, что Керенскій доказывал необходимость послать Родзянко для того, чтобы добиться отреченія Николая II. Болѣе правдоподобно предположить, что Керенскій мотивировал аргументом противоположным, т. е. тѣм, что поѣдет не Родзянко, склонявшейся к компромиссной тактикѣ. Приписывать Родзянко мысль поѣхать к Царю с предложеніем отречься от престола, как это дѣлает Шидловскій, невозможно, — днем перваго марта он психологически даже не был подготовлен к подобному радикальному рѣшенію. Какой путь намѣчал Родзянко? Вот что записал англійскій посол перваго марта: "Великій князь Михаил, проживавшій на частной квартирѣ около посольства, попросил меня зайти к нему. Он сказал мнѣ, что, несмотря на случившееся в Бологом, он все-таки ожидает, что Государь пріѣдет в Царское около 6-ти вечера, и что Родзянко предложит Его Вел. для подписи манифест, дарующій конституцію и возлагающій на Родзянко избраніе членов новаго правительства. Сам он вмѣстѣ с вел. кн. Кириллом приложили свои подписи к проекту манифеста, чтобы придать просьбѣ Родзяпко больше вѣсу"[57]. Это был тот самый проект отвѣтственнаго министерства, который был составлен 28 февраля в квартирѣ в. кн. Павла Александровича и вручен перваго марта Врем. Комитету "под расписку" Милюкова. Конечно, не только Родзянко во Врем. Ком. сочувствовал такому именно разрѣшенію государственнаго кризиса, и поэтому нѣт основанія приписывать ему особую "собственную политику" как это сдѣлал Щеголев в довольно развязно написанном этюдѣ "Послѣдній рейс Николая Второго[58]. Недаром в. кн. Павел в письмѣ к своему племяннику Кириллу 2 марта отмѣчал "новое теченіе", которое накаyнѣ к вечеру стало намѣчаться во Врем. Комитетѣ. Он писал: "Ты знаешь, что я через Н. И.[59] все время в контактѣ с Госуд. Думой. Вчера мнѣ ужасно не понравилось новое теченіе, желающее назначить Мишу регентом. Это недопустимо и возможно, что это только интрига Брасовой. Может быть, это — только сплетни, но мы должны быть на чеку и всячески, всѣми способами сохранить Ники престол. Если Ники подпишет манифест, нами утвержденный, о конституціи, то вѣдь этим исчерпываются всѣ требованія народа и Времен. Правительства. Переговори с Родзянко и покажи ему это письмо"[60].
Ночной разговор Родзянко с Рузским по прямому проводу довольно отчетливо рисует психологію, на почвѣ которой родилось то "новое теченіе" во Врем. Комитетѣ, о котором говорится в письмѣ кн. Павла. Первостепенное значеніе имѣет то обстоятельство, что разговор мы можем воспроизвести не в субъективном воспріятіи мемуаристов, а по объективному документу, который передает стенографическую запись телеграфной ленты. Значеніе документа тѣм большее, что это единственный источник, свидѣтельствующій о непосредственных переговорах Родзянко с командным составом арміи сѣвернаго фронта — никаких "безконечных лент разговоров со Ставкою", о которых сообщает Шульгин, не было. Имѣющійся в нашем распоряженіи документ анулирует легенды, в изобиліи пущенныя в обиход безотвѣтственными сужденіями мемуаристов, и потому надлежит напомнить содержаніе хорошо уже извѣстнаго разговора. Рузскій передал Родзянко, что Царь согласился на отвѣтственное министерство, что порученіе образовать кабинет дается Родзянко, что спроектирован манифест, который может быть объявлен немедленно, если намѣренія Царя найдут соотвѣтствующій отклик. — "Очевидно, что Е. В. и вы не отдаете отчета в том, что здѣсь происходит. Настала одна из страшнѣйших революцій, побороть которую будет не легко... Государственной Думѣ вообще и мнѣ в частности оставалось только попытаться взять движеніе в свои руки и стать во главѣ для того, чтобы избѣжать такой анархіи при таком разслоеніи, которая грозила гибелью государству. К сожалѣнію, это мнѣ не удалось... Народныя страсти так разгорѣлись, что сдержать их вряд ли будет возможно, войска окончательно деморализованы; не только не слушают, но убивают своих офицеров, ненависть к Государынѣ Императрицѣ дошла до крайних предѣлов; вынуждеп был, во избѣжаніе кровопролитія, всѣх министров, кромѣ военнаго и морского, заключить в Петропавловскую крѣпость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитація направлена на все, что болѣе умѣренно и ограничено в своих требованіях. Считаю нужным вас освѣдомить, что то, что предлагается вами, уже недостаточно и династическій вопрос поставлен ребром. Сомнѣваюсь. чтобы возможно было с этим справиться". На замѣчаніе Рузскаго, что "на фронтѣ" до сих пор обстановка рисовалась "в другом видѣ" и что необходимо найти средства "для умиротворенія страны", так как анархія "прежде всего отразится на исходѣ войны", Родзянко добавлял: "еще раз повторяю, ненависть к династіи дошла до крайних предѣлов, но весь народ, с кѣм бы я ни говорил, выходя к толпам, войскам, рѣшил твердо войну довести до побѣднаго конца и в руки нѣмцам не даваться... нигдѣ нѣт разногласія, вездѣ войска становятся на сторону Думы и народа, и грозное требованіе отреченія в пользу сына при регентствѣ Мих. Алекс. становится опредѣленным требованіем"... "Присылка ген. Иванова с георгіевским батальоном, — заключал Родзянко, — только подлила масла в огонь и приведет только к междоусобному сраженію... Прекратите присылку войск, так как они дѣйствовать против народа не будут. Остановите ненужныя жертвы".
"Этот вопрос ликвидируется", — пояснил Рузскій: "Иванову нѣсколько часов тому назад Государь Император дал указаніе не предпринимать ничего до личнаго свиданія... Равным образом Государь Император изволил выразить согласіе, и уже послана телеграмма два часа тому назад, вернуть на фронт все то, что было в пути", Затѣм Рузскій сообщил проект заготовленнаго манифеста. Как реагирует Родзянко? — "повторяю вам, что сам вишу на волоскѣ. и власть ускользает у меня из рук; анархія достигает таких размѣров, что я вынужден сегодня ночью назначить временное правительство. К сожалѣнію, манифест запоздал, его надо было издать послѣ моей первой телеграммы немедленно... время упущено и возврата нѣт".
Несомнѣнно в этом разговорѣ поставлен вопрос об отреченіи, но, впервые, как "требованіе" гласа парода[61]. Для самого Родзянко все-таки вопрос еще окончательно не рѣшен. "Послѣднее слово, скажите ваше мнѣніе, нужно ли выпускать манифест?" — настойчиво допрашивает Рузскій. "Я, право, не знаю, — говорит Родзянко с сомнѣніем, — как вам отвѣтить? Все зависит от событій, которыя летят с головокружительной быстротой". Едва ли Родзянко мог бы дать такой уклончивй отвѣт, если бы еще утром перваго марта с готовым проектом манифеста об отреченіи собирался ѣхать навстрѣчу Николаю II?
Легко усмотрѣть в информаціи, которую давал Родзянко Рузскому, рѣзкую двойственность — переход от крайняго пессимизма к оптимистическим выводам. "Молю Бога, чтобы Он дал сил удержаться хотя бы в предѣлах теперешняго разстройства умов, мыслей и чувств, но боюсь, как бы не было еще хуже". И тут же, "наша славная армія не будет ни в чем нуждаться. В этом полное единеніе всѣх партій... Помогай Вам Бог, нашему славному вождю, в битвах уничтожить проклятаго нѣмца". "Насильственный переворот не может пройти безслѣдно", — замѣчает Рузскій: "что если анархія, о которой говорите вы, перенесется в армію... подумайте, что будет тогда с родиной нашей?". "Не забудьте, — спѣшит подать реплику Родзянко, — переворот может быть добровольный и вполнѣ безболѣзненный для всѣх и тогда все кончится в нѣсколько дней, — одно могу сказать: ни кровопролитія, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу". Самоувѣренность преждевременная в обстановкѣ, которая могла грозить самому Родзянко, по его мнѣнію, Петропавловской крѣпостью! Информація полна преувеличеній в обѣ стороны. — то в смыслѣ нажима педали я сторону "анархіи" , то роли, которую играет в событіях предсѣдатель Думы: "до сих пор вѣрят только мнѣ и исполняют только мои приказанія". Говорил Родзянко не по шпаргалкѣ, заранѣе обдуманной, — это была импровизація, непосредственно вытекавшая из разнородных переживаній в сумбурную ночь c 1-го на 2-е марта. Суханов, может быть, до нѣкоторой степени и прав, указывая, что Родзянко описал положеніе дѣл под впечатлѣніем той бесѣды, которая была прервана вызовом предсѣдателя Думы для разговора по прямому проводу со Псковом. Родзянко был взволнован наличностью параллельной с думским комитетом силы. Мемуарист, по обыкновенію, сгущает краски, когда разсказывает, что Родзянко требовал от делегатов Совѣта предоставленія ему охраны или сопровожденія его самими делегатами во избѣжаніе возможности ареста. Родзянко, чуждый предреволюціонным заговорщицким планам, должен был почувствовать с развитіем событій, как почва из-под ног его ускользала даже во Временном Комитетѣ. Довольно мѣтко эту эволюцію, выдвигавшую на авансцену "лѣвое" крыло думскаго комитета[62] в противовѣс его "октябристскому" большинству, охарактеризовали составители "Хроники февральской революціи": "октябристы были в первые же два дня отстранены от власти, и Милюков, бывшій 27-го только суфлером Родзянко, 28-го негласным вождем, уже 1-го марта без всякой жалости разставался с Родзянко". В лихорадочной сутолкѣ, может быть, Родзянко не отдавал себѣ яснаго отчета или не хотѣл признать крушеніе своего компромисснаго плана. Отсюда преувеличенія, которыя давали повод говорить о "диктаторских" замашках и личных честолюбивых замыслах предсѣдателя Думы. Была и доля сознательной тактики в нѣкоторых из этих преувеличеній: говорил Родзянко с явной цѣлью воздѣйствовать на верховное командованіе, от котораго, дѣйствительно, в значительной степени я этот момент зависѣло "безболѣзненное" разрѣшеніе государственнаго кризиса. Родзянко, однако, проявил себя реалистом. Ночное бдѣніе, когда "ни у кого, — по утвержденію Милюкова, — не было сомнѣній, что Николай II больше царствовать не может", убѣдило Родзянко в неизбѣжности отреченія от престола царствовавшаго императора, и в утренніе часы 2-го марта, как мы знаем, с одной стороны, он настаивал на завершеніи переговоров с лѣвой общественностью, а с другой, писал в. кн. Михаилу: "Теперь, все запоздало. Успокоит страну только отреченіе от престола в пользу наслѣдника при Вашем регентствѣ. Прошу Вас повліять, чтобы это совершилось добровольно, и тогда сразу все успокоится. Я лично сам вишу на волоскѣ и могу быть каждую минуту арестован и повѣшен(?!— очевидно, словоупотребленію Родзянко в то время не надо придавать большого значенія). Не дѣлайте никаких шагов и не показывайтесь нигдѣ. Вам не избѣжать регентства"...
