Игорь Князький - Император Траян
И вот результат: «Соблюдается уважение законов, общественная безопасность ни в чём не нарушается, никому не прощается его вина, но за каждую налагается возмездие, и изменилось только то, что страх внушают не доносчики, а законы». Так описаны важнейшие перемены в римской жизни, благодаря усилиям Траяна наступившие, в «Панегирике»
Плиния Младшего.[217]
Картина, конечно же, явно идеализированная, но значительные перемены к лучшему, в правосудии римском случившиеся, сомнению не подлежат.
Надо отметить и радость многих и многих богатых римлян в связи с тем, что прекращение политических преследований обезопасило и их завещания. Ранее иные вынужденно из страха перед властителем вносили в свои завещания имя императора, которому предназначалась немалая доля. Надежда была таким способом владыку умилостивить, а часть наследства сберечь для родных людей.
Особое значение получило то обстоятельство, что после расправы над явными доносчиками и наступившего полного пренебрежения любителями доносов тайных хозяева рабов почувствовали себя в безопасности. Некогда Калигула прямо позволил рабам доносить на своих господ. Поступок, очевидно приблизивший его погибель. Последующие императоры прямо подобных указов не издавали, но при необходимости рабскими доносами не брезговали. Теперь же война рабов против хозяев стала невозможной. Более того, Траян усилил действие изданного ещё в 10 г. до Р.Х. указа Августа, согласно которому все рабы, проживавшие во время убийства хозяина его рабом под одним с ним кровом, подлежали казни. В 57 г. в начале правления Нерона особым постановлением сената эта беспощадная мера была подтверждена, а вскоре, после убийства в 64 г. префекта Рима Педания Секунда его любовником – рабом 400 человек, бывших собственностью покойного, по воле того же сената римского народа, одобренной принцепсом, были казнены. Теперь закон, по – видимому, распространили и на малолетних рабов.[218] Не избегали кары и либертины убитого, которых высылали на острова.
Плиний Младший в одном из своих писем, написанном, кстати, вскоре после произнесения им благодарственной речи Траяну, произведшего славного литератора и друга в консулы (она и стала основой изданного позднее знаменитого Панегирика), рассказывает о гибели от рук своих рабов некоего Ларция Македона.[219] Был убитый ранее к своим рабам господином, как свидетельствует сам Плиний, неприступным и жестоким.[220] Тем не менее, человек своего времени и своего круга Плиний расправу над рабами – убийцами полностью одобряет, ужасаясь при этом их беспощадной жестокостью к хозяину. Любопытно, что Македон, будучи изувечен, несколько дней ещё прожил и умер, утешенный знанием, что отомщён: рабов наказали так, как за убитого господина. Впрочем, судьи могли понимать, что Ларций Македон уже не жилец.
Мрачную пикантность происшедшему придаёт происхождение самого погибшего: он был сыном либертина, бывшего раба. Такая вот злая ирония судьбы.
Суровость Траяна в рабском вопросе естественна. Война рабов против господ, если допускается доносительство на хозяев, – безусловный вред государству. Снисходительность к рабам – убийцам – также дело, совершенно невозможное. Потому смягчить действующий закон нельзя, а, с учётом стремления к укреплению порядка в государстве, можно и в меру необходимости усилить.
К населению же свободному политика нового императора была решительным образом полна благосклонности и заботы. Зажиточные радовались, что уходит в прошлое практика конфискаций имущества. Малоимущие ликовали, поскольку Траяну удалось быстро наладить снабжение Рима хлебом, раздачи которого были основой существования сотен тысяч жителей столицы. Впервые Рим перестал зависеть от хлебных поставок из Египта. Более того, когда вскоре в Египте был неурожай, то помощь хлебом пришла на берега Нила с берегов Тибра. Государство при Траяне взяло на себя заботу о воспитании сирот и детей неимущих родителей. Продолжая политику Нервы, Траян также старался поддержать мелкие и средние землевладения в Италии. Был учреждён так называемый алиментарный государственный фонд. Из него выдавались ссуды землевладельцам под залог участков земли под небольшой процент: 5 % годовых. Полученные фондом проценты шли на помощь малоимущим. Дети бедноты получали денежное вспомоществование: мальчики по 16, а девочки по 12 сестерциев в месяц. Были благотворительные фонды, которые пополнялись пожертвованиями богатых людей, что приветствовал и справедливо поощрял сам Траян. Одним из самых щедрых жертвователей стал Плиний Младший.[221] Он выделил родному городу Комо полмиллиона сестерциев на содержание бедных детей. Важно то, что подобные фонды создавались не только в Риме и Италии, но и в провинциях Империи. Неудивительно. Ведь царил на Палатине впервые в римской истории провинциал. Хотя, будем справедливы к предшественникам Траяна, уже со времён Августа и особенно Тиберия римская власть смотрела на провинции как на части государства, в заботе её нуждающиеся, а не только как на источник дохода для Рима и Италии.
Впрочем, Италия естественным образом продолжала быть объектом особой заботы высшей власти. Не зря ведь Траян потребовал, чтобы сенаторы не менее трети своих земельных владений имели в Италии. Это, несомненно, способствовало бы росту стоимости италийских земельных угодий и, соответственно, благополучию важнейшей части Империи.
Заботы Траяна о процветании державы проявилась и в строительстве новых дорог, обустройстве гаваней. Это способствовало развитию торговли, росту городов, упрочению связей между землями Империи.
Таким образом, очевидно, что правление Траяна с самого начала выглядело безусловным благом для Римской державы. Очевидные перемены к лучшему могли заметить и ощутить, по сути, все слои населения Империи. Свободные слои, разумеется. Но в одной сфере никаких перемен не произошло. Ведь что Траян изменил в отношениях с сенатом по сравнению с Домицианом? Исключительно формы, жесты, поклоны – всё то, что льстило самолюбию сенаторов. Но что касательно самого объёма императорской власти, то он остался прежним, неприкосновенным. Даже прекращение политических преследований, показательная расправа с известными явными доносчиками – свидетельство её могущества и реальной неограниченности. Сенат получил от Траяна всё возможное уважение и доброжелательство, но ни крупицы реальной власти. Правда, будем справедливы, он на неё и не претендовал. «Patres conscripti», «отцы, внесённые в списки», то есть, римские сенаторы были счастливы тем, что им боле не грозят процессы «за оскорбление величия», нет конфискаций, не требуются разорительные завещания в пользу принцепса. Можно свободно вести речи, при прежних императорах опасные для жизни, даже писать sine ira et studio – без гнева и пристрастия – о временах давнего и недавнего прошлого, не забывая восторгаться настоящим. А власть? В Империи уже сменилось несколько поколений сенаторов, смирившихся с сугубо декоративной ролью сената. Хотя и встречались ещё в их рядах те немногие, что тосковали по давним временам, когда сенат подлинно был Сенатом Римского Народа. Но то была лишь тоска по безвременно ушедшему… Потому искренне сенаторы восхищались столь милосердным принципатом, не претендуя ни на то большее. В сравнении со всеми без исключения предшественниками Траян действительно был наилучшим принцепсом, в чём «отцы отечества» реально убедились.
Образцовости Траяна как римского императора способствовала и его внешность. Вот одно занятное наблюдение историка: «Траян, первый испанский император, представлял собой классический образ героя. Желая следовать данному образцу, он точно так же, как Юлий Цезарь, Август и все остальные римские императоры до него, был чисто выбрит, коротко пострижен, а волосы носил, зачесав вперёд».[222] Другой автор, опираясь на скульптурные же портреты, увидел Траяна как «мощно сложенного человека, с толстой шеей, длинным носом и волосами, тяжёлой бахромой обрамляющими лицо».[223]
Рассказ о том, в каких достойных делах воплощалось «дней Траяновых прекрасное начало» будет неполон, если не сообщить в нём о возвращении из ссылки философов. Домициан, следуя то ли примеру отца, то ли сам не жалуя мыслителей, неизбежно склонных к зловредному для властей вольнодумству, вновь разослал по окраинам государства или же просто подальше от Италии философов, ранее возвращённых в Рим его добродетельным братом Титом. Среди них был и знаменитый уроженец города Прусы в Вифинии Дион Хрисостом. Его ссылка оказалась, возможно, самой дальней, ибо он побывал даже на окраине античного мира – в Ольвии на берегах Днепра и Южного Буга. Собственно, изгнание его отменил ещё Нерва, но, оказавшись в Риме в 100 г. при Траяне мудрый философ именно его восславил как своего благодетеля, тем более, что Траян с почётом его принял. Благодарность Диона оказалась воистину «царской», ибо заключалась в написании и публикации четырёх речей – всего за свою долгую жизнь философ записал и издал их 79 – «О царской власти». В них нарисован облик идеального правителя, доброго и справедливого, коему сами боги, избрав его для правления, дали силу достойно выполнять свой долг перед государством.
