Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.
В письме императору от 22 апреля Николай Михайлович пытается предложить себя в качестве участника будущей послевоенной мирной конференции, но делает это крайне робко: «К сожалению, на сей раз я хочу поделиться с тобой некоторыми мыслями, прямо де меня не касающимися, но в связи с которыми связано мое личное ходатайство», – начинает он свое письмо, которое традиционно идет без обращения[218].
Отметим здесь две характерные особенности, которые будут развиваться на протяжении переписки. Во-первых, это попытки найти поддержку собственного мнения у императрицы Марии Федоровны и великой княгини Ксении Александровны – матери и сестры Николая II. Последняя являлась не только его племянницей, но и невесткой, будучи замужем за родным братом Николая Михайловича Александром. Во-вторых, это общая характеристика предполагаемых членов комиссии: «Эти избранники (вероятно, 5 или 6 человек) не должны быть ни бюрократами, ни бумагомарателями, ни люди с душой чиновника. Для такой почетной задачи нужны люди самостоятельные, имеющие образовательный ценз в широком смысле этого слова, и лица смелые, не боящиеся мнения ни газет, ни различных сфер нашей болотной столицы»[219]. Независимость и образованность останутся для Николая Михайловича главными чертами идеальных государственных деятелей. Правда, пока в качестве таковых он никого не предлагал (кроме себя), ожидая принципиальной поддержки своего царственного племянника.
Такую поддержку Николай II оказал ему уже на следующий день, после личной беседы с великим князем. Из анализа последующих писем следует, что во время встречи Николай Михайлович впервые назвал по крайней мере одну кандидатуру – Н.Н. Шебеко, который был до войны русским послом в Австро-Венгрии. Предлагая его, великий князь предвидел возражения со стороны министра иностранных дел С.Д. Сазонова, но не считался с этим[220].
После встречи с Николаем II великий князь Николай Михайлович немедленно написал С.Д. Сазонову «как главе наших интересов… на будущем конгрессе» письмо, где предложил ему свое членство в подобной комиссии под началом министра. 24 апреля последний дал в письме великому князю отрицательный ответ на его предложения, но тем не менее пригласил Николая Михайловича в здание министерства у Певческого моста. Во время личной встречи с великим князем министр обосновал свое несогласие.
Во-первых, он заявил, что его второстепенная роль в комиссии, равно как и несение ответственности, не подобает великому князю, особенно когда «все великие князья не пользуются любовию и уважением русского общества»[221]. Очевидно, что С.Д. Сазонов боялся провала столь важного дела, поскольку «пугал» великого князя Николая Михайловича тем, что тот потеряет свое доброе имя историка, а иностранцы посмотрят на него косо. Во-вторых, министр возражал против столь раннего выбора лиц на послевоенный конгресс. В-третьих, даже в случае если назначение такой комиссии все-таки последовало бы, министр и великий князь не сошлись в подборе других кандидатур для нее. Так, министр настаивал на введение в комиссию представителем своего ведомства российского посла в Великобритании графа П.К. Бенкендорфа. В этой «длинной беседе» затрагивалась не только работа будущей комиссии, но и польский вопрос[222].
Несмотря на неудачу в МИДе, Николай Михайлович написал 28 апреля новое письмо Николаю II. Отметив, что у «представителей иностранной политики» «отсутствует божественная искра, а преобладает рутина, ослепляющая всякий проблеск вдохновения» и что «милейший Сазонов «, у которого он надеялся «встретить более широкие и ясные кругозоры», «не всегда обладает даром предвидеть»[223], великий князь прямо перешел к обсуждению конкретных кандидатур для комиссии. За неделю, прошедшую со времени написания предыдущего письма, он осмелел настолько, что открыто стал критиковать министров, как бывших («известная канарейка со своей нескончаемой трелью В.Н. Коковцев», «самодовольный снобизм величавого Извольского»), так и находившихся на тот момент в должности («язвительный анализ Поливанова»). Ранее подобные характеристики он позволял себе лишь в частных беседах и по вопросам, не имеющим отношения к политике.
Некоторый свет на размышления Николая Михайловича проливают рекомендации, которые он давал собственным кандидатам. Так, своего кандидата от военного ведомства – генерала Ф.А. Головина – он выделил за «смелые мысли», которые «напугали нашу академию генерального штаба». Характеризуя адмирала Канина, он ссылался на анонимные «хорошие отзывы», которые «менее единодушны» о другом вероятном представителе морского ведомства – адмирале А.И. Русине. Финансовый вопрос великий князь предоставил решать «самому» министру финансов П.Л. Барку и государственному контролеру Н.Н. Покровскому[224]. При выборе этих кандидатур Николай Михайлович остался верен себе: независимость и образованность для него стояли выше других качеств, но одновременно это служило причиной нереальности его планов, поскольку предлагавшиеся им лица ни серьезным влиянием, ни достаточным политическим весом, за исключением, может быть, П.Л. Барка, не обладали. Решение о создании комиссии для подготовки мирной конференции Николай II отложил. Итогом этой апрельской недели как отправной точки эволюции взглядов Николая Михайловича стало то, что Николай II стал по крайней мере выслушивать его советы и рекомендации.
К идее подготовки послевоенной мирной конференции Николай Михайлович вернулся лишь в письме от 26 июля, то есть после увольнения «Сазончика», как он едко назвал бывшего министра иностранных дел. На этот раз великий князь изменил тактику и, не заговаривая более о своем членстве в комиссии, пытался при случае продемонстрировать свою компетенцию в вопросах внешней политики. Так, в письме от 26 июля он писал о плане работ на будущей конференции[225], в письме от 13 августа критично оценивал союзных послов в Петербурге, с которыми встречался[226], а 20 августа, то есть после вступления в войну Румынии, он отправил императору записи своих бесед с политическим руководством этой страны в 1912(!) г.[227] Свои мысли по поводу будущей конференции и впечатления от встреч с дипломатами великий князь излагал и в письмах от 27 августа и 17 сентября[228].
На этом втором этапе плодом его размышлений стали не только вышеперечисленные письма, но и записка, представленная им Николаю 21 сентября. Эта записка – важнейший пункт его эволюции на пути к ноябрьской беседе с Николаем II. Во-первых, он изложил в нем подробный план работы комиссии состоявший из 17 пунктов. Они включали в себя все основные вопросы, обсуждавшиеся спустя полтора года в Версале, но уже без участия России.
Во-вторых, несколько изменился состав членов, предлагавшихся от министерств: «хорошо обо всем осведомленный и ныне вполне свободный» генерал М.А. Беляев, адмирал А.И. Русин или адмирал М.Н. Муравьев от флота, С.Г. Федосьев от министерства финансов, Н.Н. Шебеко или князь Григорий Трубецкой от министерства иностранных дел. Эти кандидатуры были более приемлемы для высшей власти, да и выбирались они теперь по принципу «симпатичности» царю[229].
В-третьих, – и это главное изменение – он предложил ввести в состав комиссии по два лица как от Государственного совета, так и от Государственной думы. Выбор Николая Михайловича говорит о его полной неосведомленности об отношении Николая II к этим политическим деятелям. Это подтверждается и собственными словами великого князя («не ведаю, насколько они тебе симпатичны»)[230]. Предложенные им от Государственного совета А.Д. Самарин и А.Н. Наумов были уволены императором под давлением его супруги и Г.Е. Распутина. Предлагавшийся от Думы Н.Н. Львов, будучи близким Николаю Михайловичу, не вызывал подобных чувств у императора, а В.В. Шульгин, несмотря на то что был националистом, тесно сотрудничал с «революционером» П.Н. Милюковым, о чем царской чете было также известно.
Тем не менее подобная форма совместной работы комиссии, в которой сотрудничали бы члены как от правительства, так и от «общества», могла стать прообразом «ответственного министерства», которое великий князь предложил Николаю II ввести спустя полтора месяца. Более того, почти все кандидатуры Николая Михайловича вскоре стали играть заметную роль на политическом небосклоне: 30 ноября М.А. Беляев стал военным министром, а С.Г. Федосьев – государственным контролером. Тогда же предлагавшийся им ранее как финансист Н.Н. Покровский стал министром иностранных дел. Примечательно, что как достоинство вышеназванных кандидатов Николай Михайлович отмечал то, что все они – русские. Такое замечание могло быть намеком на неблагоприятное отношение общественного мнения к «немецкости» Б.В. Штюрмера.
