Александр Торопцев - Двенадцать подвигов России
К сожалению, нашествие Орды смело великим ураганом все, что было создано прекрасного русскими людьми в южных областях Киевской Руси. Поэтому судить о мастерстве живописцев XI — первой половины XIII веков можно только по иконам Новгорода и некоторых северных городов, куда не дотянулась рука пришельцев из Дикой степи.
До наших дней дошли, например, иконы собора Святой Софии в Новгороде. Они поражают монументальностью, большими размерами (174x122, 236x147 см). Здесь, на русском Севере в отличие от храмов Киева не сразу стали украшать Софийский собор фресками и мозаикой, поэтому иконы, являясь единственными в храме, несли очень важную смысловую нагрузку. Из Византии на Русь приезжали крупнейшие художники, они возносили искусство иконописи на высокий уровень, но этот уровень не пугал, а радовал русских мастеров, быстро перенимавших у своих учителей секреты мастерства, православного учения и столь же быстро выходивших на свои творческие пути, поражая учителей и радуя их.
Во второй половине XI века началась многовековая распря русских князей. Помимо всего прочего, она сыграла роль строгого проверяющего: как поведет себя русский человек, вынужденный в той или иной степени участвовать в постоянных междоусобных войнах, по отношению к православной вере, к идеалам православной веры? Да, это была проверка на прочность. Вспомним, как быстро русский народ забыл языческого Перуна, которого, кстати, привез в Киев тот же Владимир Красное Солнышко, который чуть позже крестил Русь по православному обряду. Забыли Перуна, забудут Иисуса Христа? Нет, не забыли. Распря шла напряженная. Много энергии и сил отнимала она у князей, бояр, воев, дружинников, простолюдинов. Некогда единое, сильное государство распадалось на удельные княжества. Повторюсь, не прошло и ста лет с момента крещения Руси. Всего сто лет! Земля русская, распадавшаяся на многочисленные небольшие княжества-государства, оставалась тем не менее единой духом, единой верой. Верой православной. Каждый удельный князь основывал новые города, в городах строил храмы, украшал их иконами. Русские иконописцы продолжали учиться у заезжих греческих мастеров, привозивших с собой величайшие произведения мировой живописи, которые становились эталонами для местных иконописцев. Из знаменитого Влахернского монастыря в Константинополе в Киев привезли икону Богородицы, ставшую главной в каменной Успенской церкви Киево-Печерского монастыря, освященной в 1089 году. Приблизительно в 1132 году в Киев привезли ещё две иконы Богородицы. Одну из них поместили в Вышгороде, неподалеку от столицы, в княжеском дворце. Позже Андрей Боголюбский перевезёт её в город Владимир, и она получит название «Владимирской». Для другой иконы под названием «Пирогощая» в Киеве построят специальную церковь. Эта икона, к сожалению, не сохранилась. Этот список можно продолжать долго.
Во второй половине XI века жил в Киево-Печерском монастыре монах Алипий (Алимпий). Он исполнил несколько мозаик в Успенском соборе монастыря и несколько икон, которые не дошли до наших дней. Умер мастер в 1114 году. В житии, составленном Поликарпом, говорилось следующее. Алимпий, помимо таланта, обладал прилежанием и трудолюбием. Деньги, получаемые им за работу, он делил на три части: на одну часть покупал материалы для работы, другую часть отдавал бедным, а третью — монастырю. Работал Алимпий, «не даяша себе покоя день и нощь». И таких иконописцев, подвижников, становилось на Руси все больше.
Человеку, не знакомому с православным канонами, с историей и особенностями православной иконописи, достаточно взглянуть на русские иконы XII–XIII веков, чтобы понять одну житейскую истину, которую они несли в русский народ: иконы успокаивали мечущиеся в огне междоусобицы души русских людей и, успокаивая их, они, иконы и их творцы, исподволь призывали русский люд замириться, укротить воинственный дух свой.
Не получилось. Распря оказалась сильнее. Потому что распря та русская была частью мировой распри XI–XV веков. Это было глобальное явление земношарного масштаба, а значит, земношарных же причин. Выйти из нее не дано было ни одному крупному народу в те сложные века.
В первые десятилетия после нашествия на Русь татаро-монголов русская иконопись, а значит, и русские иконописцы сыграли роль воистину великую и, на мой взгляд, недооцененную историками.
Мы уже говорили, что в первые полвека после нашествия Батыя на Руси не было построено ни одной каменной церкви. Но деревянные-то строились. А деревянный храм фреской или мозаикой не украсишь. Только иконой. Уже этот факт говорит о том, какую важную задачу выполняли иконописцы в те сложные для русского народа времена. И они выполняли эту задачу на высочайшем художественном уровне — ну, это уже само собой разумеющееся и, главное, исходя из совсем другой социально-политической ситуации. Я не люблю словосочетание «татаро-монгольское иго». На мой взгляд, оно не отвечает тем взаимоотношениям, которые сложились между Русью и Золотой Ордой. Мне кажется, что эти взаимоотношения лучше характеризовать выражением «данная зависимость». Русские разрозненные княжества оказались в жесткой данной зависимости от Орды. Чем сильнее была Золотая Орда, тем труднее было русским княжествам справляться с этой самой данью. Ордынские ханы изымали все излишки, все то, что русский народ мог потратить на строительство каменных храмов, на дорогостоящее их украшение. Но такие люди, как Алипий (Алимпий) на Руси не перевелись. И не могли перевестись. Они, живя впроголодь, питаясь лишь святым духом, строили-таки деревянные храмы и украшали их прекрасными творениями иконописного искусства. И в иконах того периода чуется сила духа народного, непреклонность, несокрушимая мощь, уверенность в том, что Русь жива, что время освобождения от данной зависимости от Золотой Орды придет.
Если кому-то покажется, что автор данных строк кривит душой, то ему легко будет убедиться в своей неправоте: для этого нужно купить альбом русской иконописи XI–XV веков и внимательно посмотреть шедевры XIII–XIV веков. Разве хоть из одной иконы той поры исходит страх? А может быть, неверие? А может быть, подобострастие? Нет этого и в помине! А ведь храм, пусть и деревянный, украшенный такими иконами, играл роль идеологическую. Здесь собирались люди русские, здесь молились они, здесь они чувствовали себя единым народом, не сломленным. Используя терминологию двадцатого века, можно сказать (да простят меня люди верующие!) и так: храмы те деревянные, да священнослужители, да иконописцы играли роль замполитов. Очень тонких и мудрых замполитов. В XIII веке — и это очень важно! — более активно формируются особенности русской иконописи. Мы есть народ. Нам очень сложно жить, отдавая в виде дани излишки своего труда. Нам очень сложно сохранять в такой ситуации одно из главных своих богатств: духовное качество, русский дух. Но мы его сохраняем. Мы не забыли русский язык, мы сочиняем былины, песни, мы пишем иконы — русские иконы, мы формируем свое направление в мировой живописи. Это — народ! Это — сильный народ.
ЖЕСТ МАКАРИЯ ЕГИПЕТСКОГО
Великие завоевания ордынцев в XIII веке застали многие народы мира в момент расцвета градостроительства, архитектуры, живописи, скульптуры, поэзии, философии… Страшный удар нанёс мировой культуре степной ураган, всесокрушающими волнами прокатившийся по Евразии.
Конечно же, в том могучем урагане был и живительный смысл. В некоторых странах ордынцы, если так можно сказать, взрыхлили почву, омолодили стареющие нации, влили в них свежую степную кровь. Об этом с гордостью говорят сами ордынцы. Вы, мол, погрязли во внутренних дрязгах, в распре, а мы помогли вам излечить болезнь хирургическим путем. Очень «добрые» врачи сокрушили великолепие таких городов, как Киев, Владимир, Паган в Индокитае, Хорезм в Средней Азии и так далее. Да, Киевская Русь, например, нуждалась в мудром врачевателе, но только не в степном волке, быстро дичающем от победы к победе.
Если подсчитать все разрушенное и уничтоженное ордынцами на территории только Древнего русского государства в первые десятилетия после нашествия Батыя, то можно представить, какой ущерб нанесли они всей мировой цивилизации. После таких опустошительных погромов многие народы часто напрочь забывали о творениях предков, рвалась преемственность поколений, погибали великолепные сады мировой цивилизации, целые народы.
Знаменитый византийский художник Феофан родился в тридцатые годы XIV столетия, когда мало кто из иностранцев, возвращавшихся из Восточной Европы в Византию, мог предположить, что Древнерусское государство способно восстановить былую мощь, былое великолепие, сохранить все прекрасное, что содеяли русские люди в IX–XIII веках. Заезжие купцы и редкие гости думали о том, как бы получить от поверженного народа побольше прибыли, и редко кто из них обращал внимание на беды и печали русских людей.
