Андрей Мелехов - 22 июня: Никакой «внезапности» не было! Как Сталин пропустил удар
Писатель и поэт
Заглянем в дневники известного писателя К. Симонова: «Двадцать первого июня меня вызвали в Радиокомитет и предложили написать две антифашистские (!) песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности, все ждали, очень близка. О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Все утро 22 июня писал стихи и не подходил к телефону. А когда подошел, первое, что услышал: война. Сейчас же позвонил в Политуправление…» («100 суток войны», с. 5). Между прочим, написанием соответствующих новой ситуации песен занимались не только в Москве, но и в Берлине. После целой недели доработок Геббельс в своих дневниках 30 июня 1941 года с облегчением констатирует: «Новая песня для России (прим. автора: на тему войны с СССР) готова. Музыкальная аранжировка Шульце лучше, чем у Ниля. Так что выбрали первого. Анакер и Тислер спорят по поводу авторства текста. Я заставил их достичь компромисса…» («The Goebbels Diaries. 1939—1941», с. 438). Но вернемся к дневнику Симонова…
Из последующих пояснений автора дневника становится ясно, что приближение войны он чувствовал давно и обостренно: «За месяц до войны, 16 мая 1941 года, мне пришлось участвовать в обсуждении этой пьесы («Парень из нашего города». – Прим. авт.) в Доме актера. Пьеса была неровная, с большими слабостями, но на обсуждении меня больше хвалили, чем ругали, видимо, потому, что главные герои пьесы были военные (наверное, про будущих персонажей тоже в Радиокомитете подсказали. – Прим. авт.), уже воевавшие и, если надо, готовые снова сражаться люди. Появление таких людей на сцене тогда встречалось с особым сочувствием, и в этом тоже сказывалась тревожная атмосфера времени, ожидание вот-вот готовой разразиться войны, о которой, как мне вспоминается, тогда много думали, хотя и не часто говорили вслух… На этот раз после обсуждения пьесы я сказал, отвечая выступавшим: «Что бы вы ни писали, не надо забывать о том, что если не в этом году, так в будущем нам предстоит воевать. Нам скоро воевать!» («100 суток войны», с. 298). Удивительные прозорливость и смелость в высказываниях! Впрочем, не надо забывать, что цитируемый писатель был молодым, да ранним – орденоносцем и любимцем товарища Мехлиса – одного из самых преданных, доверенных и свирепых сталинских подручных. Добавим, что в июне 1941 года двадцатипятилетний Симонов с десятками собратьев по перу вернулся со специальных сборов для «творческих работников» в Кубинке, где их обучали азам военного дела и по окончании присвоили военные звания. Поэтому, заслышав о начале войны, новоиспеченный «военный интендант» принялся звонить не в родные «Известия», а в Политуправление. Интересно, кто-нибудь слышал о подобных военных сборах для корреспондентов в какой-либо другой стране мира?..
Чтобы получить более ясное представление, откуда К. Симонов и прочие творческие работники СССР черпали вдохновение (а заодно и немалые материальные блага), процитируем секретное послание германского посла в Москве графа Шуленбурга от 6 сентября 1939 года (сборник «Канун и начало войны»): «…неожиданное изменение политики Советского правительства после нескольких лет пропаганды, направленной… против германских агрессоров, все-таки не очень хорошо понимается населением. Особенные сомнения вызывают заявления официальных агитаторов о том, что Германия больше не является агрессором. Советское правительство делает все возможное, чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как подменили. Не только прекратились все выпады против Германии, но и преподносимые теперь события внешней политики основаны в подавляющем большинстве на германских сообщениях, а антигерманская литература изымается из книжной продажи и т. п… При анализе здешних условий важно принять во внимание, что прежде Советское правительство всегда искусно влияло в желаемую ему сторону на свое население, и в этот раз оно также не скупится на необходимую пропаганду» (с. 153). В общем, как становится понятным из комментария посла Шуленбурга, после всех его антифашистских усилий Советскому правительству, конечно, придется потрудиться над вдалбливанием сути новых международных реалий в головы своего туго соображающего населения. Тем не менее новые «камераден» обязательно справятся и с этой задачей! Любопытно отметить, что та же проблема «разъяснения» неожиданных поворотов внешней политики Рейха волновала и германское руководство. Во всяком случае Геббельс неоднократно высказывал в своих дневниках озабоченность этим вопросом накануне германского вторжения. Прошло всего два года после официального замирения с германцем, и Советское правительство задалось целью растолковать своему народу логику очередного разворота своего внешнеполитического курса на сто восемьдесят градусов. Как тут Оруэлла не вспомнить: «Мир – это война»…
Кино на страже Родины
Найденная мной в Интернете интереснейшая статья В.А. Невежина «Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны» проливает дополнительный свет на источник «прозорливости» молодого да раннего писателя К. Симонова. Российский историк, в частности, сообщает, что еще в марте 1941 года «прошло совещание у начальника Главного управления политической пропаганды (ГУПП) Красной Армии А.И. Запорожца. На нем присутствовали кинорежиссеры С. Эйзенштейн, Г. Александров, сценаристы В. Вишневский, А. Афиногенов и др.». Уж и не знаю, какой информацией поделился с ними политупровец Запорожец, но в ходе указанного форума деятели культуры предложили создать… «Оборонную комиссию Комитета по делам кинематографии при СНК СССР». Специально указываю архивные источники, использованные В. Невежиным: РГАЛИ, ф. 1038, оп.1, д.2183, л. 91—93; РЦХИДНИ, ф. 17. оп. 125, д.71, л.103.
Первое заседание комиссии состоялось 13 мая 1941 года. «Вс. Вишневский, – пишет автор, – оставил краткие записи о нем. Среди записей имется и такая: «Обстановка. Дело идет явным образом к войне (РГАЛИ, ф. 1038, оп.1, д. 2183, л. 95 об.). На следующий день он направил в ЦК ВКПБ (б) записку о мобилизационных (!) мерах в Комитете по делам кинематографии и о плане выпуска (!) оборонных фильмов 1941—1942 гг. Как явствует из краткой записки Вишневского по ходу заседания 13 мая, до представителей Оборонной комиссии этого комитета была доведена задача готовить фильмы о действиях различных родов войск Красной Армии против вероятных противников, то есть немцев… Писатель называл также темы «полнометражных сценариев о будущей войне», которые, считал он, можно было экранизировать. Среди них: «Прорыв укрепленного района у германской границы», «Парашютный десант в действиях против них (укрепленных районов)», «Действия нашей авиации. Дальние рейды и пр.», «Рейды танков и конницы во взаимодействии с авиацией» (там же, д. 1459, л. 4). Еще один возможный сценарий Вишневского – «Форсирование рек (Сан, Висла и пр.)», которые, как совершенно правильно подсказывает В. Невежин, являлись пограничными. Не ищите упоминаний о подобных фильмах – вроде «Форсирования Днепра войсками СС» в дневниках Геббельса: даже в фашистской Германии отношения между правительством и «творцами» были все же более деликатными!
Тогда же – 13 мая 1941 года – В. Вишневский сделал дневниковую запись о сути знаменитой речи И. Сталина перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 года (полная стенограмма этой откровенно милитаристской и агрессивной речи пока так и не найдена): «СССР начинает идеологическое и практическое наступление». От себя партийный писатель добавил: «Впереди – наш поход на Запад. Впереди – возможности, о которых мы мечтали давно» (РГАЛИ, ф. 1038, оп.1, д. 2079, л. 31).
Специально отвлекусь, чтобы вспомнить про антифашистские кинофильмы, о которых писал в своих мемуарах адмирал Кузнецов: «…в упомянутых проектах директивных материалов можно найти также список кинофильмов, рекомендованных к показу только среди красноармейцев. В их числе – снятые с проката по соображениям политического порядка после подписания Пакта Риббентропа – Молотова антифашистские ленты «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм» (РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 125, д. 27, л. 63). И именно эти фильмы, судя по дневниковой записи Вс. Вишневского от 2 июня 1941 г., начали демонстрировать в воинских частях». Выходит, что антифашистские фильмы про проф. Мамлока и семейство Оппенгеймов советским гражданам крутили до подписания Московских договоров в августе 1939 года. Потом эти фильмы положили на полку, и вновь они оказались востребованы весной 1941 года – но уже исключительно для военнослужащих.
В. Невежин сообщает, что этот новый поворот советской пропаганды «…уже в мае 1941 г. был замечен германской стороной. Немецкая агентура докладывала, что пропагандистская и воспитательная работа в частях Красной Армии ведется в духе наступательных военных действий против Германии… В июне 1941 г. информация такого рода наряду с данными о подготовке СССР к мобилизации, переброске к границе новых частей Красной Армии, развертывании военно-патриотической работы продолжала поступать в Берлин». Любопытно, что, судя по дневниковой записи Вс. Вишневского от 21 мая 1941 года, уже с конца апреля ровно тем же самым – антисоветской пропагандой – начали заниматься и немцы. То же, свидетельствует В. Невежин, сообщал в Москву из Берлина и корреспондент ТАСС (он же резидент разведки) И.Ф. Филиппов.
