Олег Гончаренко - Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы
Именно с Красновым было необходимо начинать переговоры, ибо из всех располагавшихся на Дону сил, включая германские, донцы для Добровольческой армии оставались наиболее естественными и близкими по задачам союзниками. Прогерманская ориентация Краснова существенно отягощала взаимоотношения штаба Деникина и донского атамана. Генерал А. П. Богаевский подверг резкой критике заигрывания избранного атамана с германцами. Его стараниями первое письмо Краснова германскому императору было опубликовано и вызвало возмущение в военной и политической среде, а Кубанская Рада, упомянутая в этом письме как единомышленник, поспешила от него отказаться. Однако экономические соображения взяли верх над политикой, и Деникин командировал генерала Алексеева 15 мая 1918 года как главного концептуалиста движения на встречу с Красновым, в которой помимо них приняли участие кубанский генерал Александр Петрович Филимонов и генерал Африкан Петрович Богаевский в станице Маныческая. Встреча эта был прозвана в Добровольческой армии «Тильзитом». Краснов сразу же заявил Алексееву, что не в состоянии разрешить казакам полностью влиться в добровольческие вооруженные формирования, поскольку это может найти негативный отклик в Германии, отношениями с которой Краснов подчеркнуто дорожил. Более того, размещенные по соседству с территорией ВВД германские части ввиду такого поворота событий могли расценить слияние двух армий как потенциально опасное для своего присутствия в регионе, а провоцировать какие-либо вооруженные столкновения с германцами атаман не желал. На вопрос Алексеева «что же делать?», Краснов предложил: «…Дон даст средства, но тогда Добровольческая армия должна подчиниться мне». «Добровольческая армия, — парировал Алексеев, — Не нанимается на службу. Она выполняет общегосударственную задачу и не может поэтому подчиниться местной власти, над которой довлеют областные интересы». Краснов предложил в ответ добровольцам двинуться на Царицын, однако Алексеев практической цели подобного марша не понимал и попытался понять суть предлагаемого Красновым плана.
Идея атамана состояла в том, чтобы, придав Добровольческой армии донские части, стоявшие в Нижне-Чигирском и Великокняжеском районах, направить ее в Саратовскую губернию, где против большевиков начинались массовые волнения. На волне существующего народного гнева захватить у коммунистической власти контроль над артиллерийскими складами и заводами, закрепиться в промышленном центре и получить выход на воссоединение с уральскими казаками атамана Дутова.
При всей смелости и важности замысла Краснова Алексеев понимал, о чем он и сказал донскому атаману, что существует несколько соображений, по которым этот блестящий план на данный момент неосуществим: в тылу у добровольцев при их движении навстречу дутовским казакам останется 200-тысячная Красная армия, дислоцированная на Северном Кавказе. Случись этой силе ударить в тыл наступавшим на Царицын добровольцам, зажатая меж двух огней армия может погибнуть. Далее, указал Алексеев, главнокомандующий Добровольческой армией дал слово кубанцам, сражавшимся в его армии, что вернется на Кубань и поможет им очистить свою землю от большевиков. Кроме того, считая себя связанным союзническими обязательствами с Антантой, главнокомандующий Добровольческой армией считал себя не в праве, о чем просил Алексеева довести до сведения атамана, своим походом расчищать для германских частей дорогу к Волге и создавать на фланге Восточного фронта Антанты вероятную угрозу удара ее противника по Великой войне. Кроме того, объективно Добровольческая армия еще не была готова ко второму значительному походу по чисто техническим и человеческим соображениям: люди нуждались в отдыхе, а части Добровольческой армии еще нужно было переформировывать с учетом влившихся в нее в последнее время отрядов и отдельных войсковых подразделений белых ополченцев, партизан, казаков.
Краснов принял доводы Алексеева с пониманием, придерживаясь принципа «худой мир лучше доброй ссоры», однако от дальнейших встреч обе стороны уклонялись, продолжив общение друг с другом главным образом в письмах.
Штаб Деникина перешел к разработке нового удара, нацеленного на Кубань, дав около четырех недель армии для того, чтобы восстановить силы и укрепить боевой дух перед новым походом. Кроме того, перед Алексеевым стояли и сложные задачи финансового обеспечения армии. 30 июня 1918 года он писал Деникину, что если ему не удастся достать 5 миллионов рублей на следующий месяц, то через 2–3 недели «придется поставить бесповоротно вопрос о ликвидации армии…»[55]. Вопросы финансового обеспечения армии были остры как никогда. Подпольные центры в Москве не дали армии ни копейки. Антанта, после долгих колебаний через подпольный координационный «Национальный центр» в Москве выделила Добровольческой армии кредит в размере 10 миллионов рублей, оказавшийся первой и последней финансовой помощью, поступившей Деникину. Любопытно, что для получения этого кредита, которого едва хватало на полутора-двухмесячное содержание добровольцев, представитель «Национального центра» был вынужден буквально выпрашивать наличные у руководителей ростовских коммерческих банков. Деникин отмечает: «…Все капиталисты, а также частные банки держатся выжидательной политики и не очень уверены в завтрашнем дне…»[56]. Главнокомандующий писал, что даже несмотря на невероятную активность Алексеева существование армии из-за устойчивого нежелания банков предоставлять кредиты буквально висело на волоске. Он, в частности, описывает эту безысходность, владевшую Алексеевым в его попытках обеспечить армии сносное существование: «Бывали минуты, когда казалось, что все рушится, и Михаил Васильевич (Алексеев. — Авт.) с горечью говорил мне: — Ну что же, соберу все свои крохи, разделю их по-братски между добровольцами и распущу армию…»[57] Не лучше обстояло дело и с амуницией и боеприпасами. Трофеи, которые Дроздовский привез с собой в добровольческую армию — несколько тысяч снарядов и около миллиона патронов, — казались Деникину сказочным богатством. Несколько полевых пушек, 2 мортиры и одна гаубица составляли артиллерийский парк. Отбитый у большевиков бронеавтомобиль «Смерть кадетам и буржуям», пострадавший во время его захвата, был отремонтирован инженерными офицерами и переименован в «Генерала Корнилова», оказался важным дополнением к имеющимся трем бронеавтомобилям — не вполне исправному «Добровольцу», «Верному» и «Корниловцу», числившимся на балансе армии. В составе дивизии под командованием Маркова была и своя эскадрилья. Три старых аэроплана были получены от немцев, а еще один привели бежавшие из Киева летчики. Были пересмотрены и вопросы передвижения с большими обозными частями, зачастую не только сковывающими армию во время маршей, но и невольно создающими особую тыловую среду, в которой происходило накопление лиц, живущих своей собственной жизнью, не желавших участвовать в боевых действиях, но претендующих на равное довольствие и считающих себя частью армии. Главнокомандующий был вынужден издать приказ, положивший начало «чистке» обозов и обозного состава:
«В то время, когда рядовые бойцы, истекая кровью, защищают каждый шаг армии, есть и такие, которые малодушно скрываются в обозе, предавая находящихся впереди. Замечено также, что при обозе ездят люди, не занимающие никаких должностей в армии и только отягчающие ее передвижение. Поэтому приказываю: 1) Всем лицам, ведущим самостоятельное существование, такое прекратить, вступив в строевую часть армии. 2) Назначаю комиссию под председательством генерала Маркова для проверки всех находящихся в обозе и, 3) Всех уклоняющихся, а равно не желающих вступить в армию вопреки моему приказу, вывести за околицу и плетьми отогнать в сторону противника»[58].
Северо-Кавказская Красная армия являлась огромной вооруженной силой, однако имела плохую подчиненность центрам большевизма в Москве и Петрограде, а также географически располагалась на территориях самостоятельных республик Ставропольской, Терской, Кубанской и Черноморской, что осложняло ее взаимоотношения с представителями местных властей, полагавшими себя единственно правомочными руководить вооруженными силами. Главнокомандующий красных Автономов и поддержавший его Сорокин находились в состоянии постоянной борьбы с ЦИК Кубанско-Черноморской республики. Спор между сторонами шел путем издания многочисленных воззваний и приказов по армии, содержавших резкие выпады друг против друга (…). Московское большевистское правительство решило эти разногласия путем перевода Автономова в «почетную ссылку» инспектором и организатором войсковых частей Северного Кавказа. Вместо Автономова московская власть временно назначила перешедшего к красным генерал-майора генерального штаба Снесарева, расположившегося в Царицыне, а фактическое руководство было передано в руки бывшего подполковника императорской армии Калинина, латыша по национальности, обосновавшего свой штаб в Тихорецкой. Сорокин был объявлен большевиками «бандитом и провокатором» (кем по сути дела и являлся), однако оставлен в покое до дальнейших распоряжений.
