Андрей Буровский - Пётр Первый - проклятый император

И вот тут я рискну дать ответ… вернее, вариант ответа, который может вызвать разные эмоции у читателей… А кто вам сказал, что Петр Алексеевич хотел быть царем?! Вопрос кажется каким–то даже диким; тем более после того, как перед читателем проходит целая вереница людей, способных на что угодно, в том числе на преступление, лишь бы посидеть на троне или хотя бы постоять возле него. Но ведь из этого не следует, что ВСЯКИЙ человек, в том числе и всякий, родившийся в царской семье, непременно этого хочет.

Алексею Михайловичу быть царем явно нравилось. Петру Алексеевичу с той же определенностью — НЕ нравилось. Ему не хотелось встречать в Грановитой палате послов иностранных государств, «сидеть» с боярами, принимать ответственные решения, жить в торжественной пышности, имеющей обратную сторону — принятие ответственности за всю страну, за судьбу войны и мира, за настоящее и будущее Московии.

Не говоря ни о чем другом, он слишком был не готов ко всему этому. Слишком дикий и маловоспитанный, чтобы чувствовать себя естественно в обществе иностранных послов, слишком невежественный для принятия судьбоносных решений, слишком не подготовленный к «роли» правителя, царя, он естественным образом убегал из действительности, где ему отводилась только эта роль. Убегал туда, где его роль «Петрушки Алексеева», рядового «бомбардира», «протодиакона» или «шкипера» соответствует его уровню компетенции, знаний, общей культуры. Может, он и хотел быть не царем, а рядовым бомбардиром? Может, потому даже в Германии и Голландии он пытался копировать не образ жизни владетельных князей, а матросов и младших офицеров, средних слоев мещанства? Может, потому и сборища его придворных больше похожи на пирушки ремесленников, чем на чинные собрания царедворцев?

А злое высмеивание того винограда, что оказался Петру «зелен», и создало похабные пародии на Церковь и на властную структуру. Может быть, кстати, от того же и нелюбовь Петра к представителям старинных родов, к людям умным, компетентным и образованным?

РОМАНОВ ЛИ ОН?

Впрочем, был ли еще Петр фактическим сыном царя?

Да, именно такой вопрос задавали себе уже современники. В какой–то степени это вопрос из той же серии, что и вопрос — а не антихрист ли он?

«В Неметчине царя подменили!» — кричал в 1696 году некий подьячий, и его крики находили полное понимание у множества «простых» людей, а в какой–то мере — и у боярства. Старец Александр передает убеждение очень многих священников и крестьян, что Петр родился от

«нечистой девицы»

Такие слухи вполне могли пойти просто потому, что царь был откровенно «не такой», и логика их очень ясна — раз царь «неправильный», неправедный — значит, подменыш!

Но считать Петра «не настоящим» Романовым были и гораздо более серьезные основания… Уже хотя бы физический облик Петра. Все Романовы, начиная с первого царя Михаила и его отца Филарета, были, грубо говоря, маленькие и толстые. Дети Алексея Михайловича от Милославской тоже росли типичными Романовыми — маленькими, упитанными, психологически стабильными, добродушными. Можно, конечно, сказать, что Пётр пошел в родню по матери… Вроде бы он взрослым стал похож на одного из родных братьев матери, Федора Нарышкина. От Нарышкиных же некоторые историки производили и его бойкость, в том числе бойкость мысли. Ведь из Нарышкиных происходили несколько остряков XVIII века (но, говоря по правде, трудно найти остроумие у Петра).

Но и Нарышкины не были ни рослыми, ни особо сильными.

Так в кого же тогда пошел тяжелый невротик Петр — ростом в 2 метра 9 сантиметров, который мог свернуть в трубку серебряную тарелку или перерезать острым ножом кусок сукна на лету?

Интересно, что вообще–то в семье Романовых до Петра никогда не было людей «с отклонениями»… как говорят в народе, «с приветом». Не было и в те времена, когда «худородные» Романовы сидели «ниже» Воротынских и Морозовых и ни о каком царском венце и не мечтали. Люди они были разные, но, во всяком случае, не ниже средней умственной и психологической нормы. Люди как люди.

Принято считать, что первого царя из династии Романовых, Михаила, избрали как раз «за возраст» и за «тихий нрав»: привыкшие ворочать судьбами страны и престола бояре сочли, что тихий 17–летний парень им никогда не вырастет в помеху.

Но Михаил Федорович был и далеко не глупый, и хорошо образованный, по понятиям того времени, юноша, и вырос он в достаточно самостоятельного царя. В меру «советчивого», а в меру и властного, решительного, уверенного в себе.

О высоких, явно выше среднего, интеллектуальных качествах Алексея Михайловича и его детей от Милославской говорили все, кто был знаком с этой семьей. И еще одно, в чем как раз не ошиблись бояре, выбирая Михаила Романова на престол, — Романовы до Петра были очень спокойной, добродушной семьей. Кличка Тишайший дана Алексею Михайловичу не случайно. Да, он панически боялся заговоров, ведьм и колдунов. Да, он порой сурово расправлялся с теми, на кого показывали как на колдунов или заговорщиков. Да, он любил сказки, всерьез относился к приметам и вообще был изрядно суеверен. Под горячую руку царь мог покарать того, кто вызывал «дурную примету» — например, начинал на воде, при плавании на лодке, говорить что–то про «потонем». Да, он сгноил в боровской земляной тюрьме боярыню Морозову и её сестру, княгиню Урусову (и не только этих двоих, а многих «упорствующих в расколе»).

Но, во–первых, все это суеверие, эта жесткость в делах религии — очень уж в духе времени. Не на одной Руси ловили колдунов и ведьм, и совсем не Руси принадлежит пальма первенства по части пойманных и сожженных «слуг сатаны». На фоне германских инквизиторов и даже большинства германских курфюрстов и герцогов Алексей Михайлович выглядит и гуманистом, и интеллектуалом. А уж сравнивать страсти по расколу и что выделывали в той же Германии католики с протестантами и наоборот просто не хочется.

Во–вторых, Алексей Михайлович вполне заслужил свою кличку Тишайшего — и спокойным, степенным поведением, и «кротким» ведением государственных дел, и полным отсутствием личной злобности. Бывал Алексей Михайлович и жестким, даже жестоким, и очень уж в большой степени сыном своего жестокого, недоброго века… но о нем можно уверенно сказать: это был добрый человек. Человек, не любивший казнить, наказывать, ссылать, причинять страдания. Человек со здоровым жизнелюбием, он любил вкусную еду, соколиную охоту и умную беседу. Любил дарить, кормить, устраивать пиры и свадьбы, радовать неожиданными милостями.

При Алексее Михайловиче никогда не было преследования невинных. Царь не раз прекращал следствие, если были основания считать подследственного даже и виновным, но не очень.

Странно думать, что Пётр — сын умного, проницательного Алексея Михайловича, умевшего понимать людей, ценившего умную книгу и умную беседу… наконец, весьма умеренно пившего спиртное. Удивления достойно, что не очень–то похвального названия Антихриста удостоился сын царя, прозванного Тишайшим.

Еще более странно, что Пётр — младший брат царя–интеллектуала Фёдора Алексеевича, одного из умнейших и образованнейших царей за всю историю Руси. Фёдор, кстати, тоже был человек «тихий». Он был человек жестких убеждений, мог настаивать на своем, не гнулся, если считал что–то принципиальным. Но очень не случайно, что все его реформы построены не на запрете чего–то, а почти исключительно на умном разрешении или допущении чего–то, раньше запретного или считавшегося ненужным.

Кстати, и царь–дурачок Иван тоже был добрым и «тихим», лишенным агрессии и злобности. Он и в глупости был, по крайней мере, совершенно не опасен для окружающих.

Пётр до такой степени не похож на отца и старших братьев, что тут вовсе нет никакой уверенности, что его происхождение не от Алексея Михайловича вполне может быть не просто дворцовой байкой, то ли придуманной Милославскими назло Нарышкиным, то ли сплетней, пущенной завистниками, чтобы опорочить молодую царицу. Слишком уж упорно говорили об этом, называя к тому же разных «настоящих отцов» Петра. Многие из этих историй настолько похожи на правду, что историки и правда начинают проводить антропологические изучения патриарха Иоакима и Петра…

Остается предположить, что не было дыма так уж и без огня. Видимо, поведение царицы Натальи позволяло делать такого рода предположения. Ведь ни о любовных забавах на стороне Марии Ильиничны Милославской, ни предположений, кто бы мог оказаться «побочным» отцом царевича Федора или царевны Софьи, никогда не делалось. А ведь если речь шла о неком тайном идеологическом оружии Милославских, то что, казалось бы, мешало Нарышкиным распускать ответные сплетни — мол, все царевичи, рожденные от Милославской, «не настоящие»? По–видимому, репутации у двух жен царя были весьма различными.