Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы
Но шведы все же были встревожены. Чтобы успокоить и отвлечь их, Петр направил в Стокгольм посольство князя Якова Хилкова, который был 19 августа 1700 года принят королем в лагере под Ландскроной. Посол вручил Карлу грамоту Петра с дежурными заверениями в дружбе. Судьбе было угодно, чтобы в тот же день – 19 августа – и, возможно, в тот же час в Москве было официально объявлено о разрыве со Швецией и начале войны. Собственно, война Северного союза со Швецией уже началась: 2 февраля 1700 года саксонские войска Августа II без объявления войны вторглись в Лифляндию и попытались сразу же (и неудачно) захватить Ригу. Через месяц датский король Фредерик IV вторгся в Голштейн-Готторпское герцогство, воспользовавшись тем, что шведы, вопреки прежним договорам, ввели туда свои войска. И в том и в другом случае военные действия союзников оказались неудачными. Август не сумел овладеть Ригой, и ему пришлось начать правильную осаду ее крепостных сооружений. Датчане также надолго засели под стенами голштинской крепости Ренебург. И вот тогда лев под тремя коронами будто проснулся: шведская эскадра летом 1700 года бомбардировала Копенгаген, а затем 14 июля король Карл высадился на датском берегу и окружил датскую столицу. Датчане запросили мира. Недалеко от Любека, в замке Травендаль, начались и быстро закончились мирные переговоры: Дания вышла из войны, отделавшись лишь легким испугом и даже не потеряв основы своего могущества – флота. Столь мягкими условиями мира с противником, ранее не знавшим к датчанам пощады, Фредерик был обязан морским державам, заинтересованным в мире на севере, – Англии и Голландии, которые вскоре наняли за 4 миллиона талеров 18-тысячную датскую армию, и она отправилась на поля сражений войны «за Испанское наследство». Впрочем, справедливости ради отметим, что в Европе было принято сдавать армии в аренду, и в 1702 году Петр в духе своего времени предлагал голландцам нанять контингент русских войск и 4 тысячи матросов для войны с Францией.
Выведя Данию из войны, Карл решил так же быстро расправиться и с другими участниками Северного союза. События поздней осени 1700 года разворачивались по тем временам стремительно. Август, узнав о Травендале, опасался, что шведский король двинется прямо в Дрезден, в столицу Саксонии, и поступит с ним гораздо хуже, чем с Фредериком. Поэтому накануне высадки шведов в Лифляндии саксонцы сняли осаду с Риги, которая до этого шла крайне неудачно, ибо захватить с ходу крепость не удалось, а к длительной осаде и штурмам армия Августа оказалась неподготовленной. В итоге при появлении шведов саксонцы отступили.
В ноябре Карл высадился в Перноу (Пярну) и форсированным маршем двинулся к Нарве, 18 ноября он был уже на подходе к осадному лагерю русских. 19 ноября, воспользовавшись пассивностью сидящих в палисаде русских войск и плохой погодой, он успешно атаковал вчетверо превосходящую армию противника. На следующий день русская армия капитулировала и, сложив знамена и оружие, отошла на правый берег Наровы. Врагу досталась вся артиллерия, были взяты в плен почти все русские генералы. В поражении, которое потерпели союзники, была известная закономерность. С самого начала они заняли пассивную, выжидательную позицию в развязанной ими войне, сидя под стенами осажденных ими крепостей. Инициатива оказалась в руках Карла XII, чьи военно-стратегические способности были явно недооценены его противниками. К тому же у союзников не было планов совместных действий на случай попыток шведов деблокировать осажденные крепости. Наконец, пассивность, столь несвойственная Петру, объяснялась той подчиненной ролью, которая была предназначена ему в союзе с Августом: в неудобное для себя время он отправился не в Ингрию, непосредственно примыкавшую к русским владениям, а к Нарве, чтобы выполнить второстепенную задачу по отвлечению шведских сил от Риги. Это не позволяло ему действовать самостоятельно и активно в собственных интересах. Впрочем, русская армия под Нарвой не была готова к тем действиям, которых от нее следовало ожидать. Это стало очевидно ночью 19 ноября 1700 года и было следствием не только ошибочной стратегии и тактики, но и пороков всей государственной системы, частью которой была армия.
«Искать неприятеля опровергнуть»
Петр не увидел поражения своей армии – его уже не было в лагере под стенами Нарвы: буквально накануне сражения он уехал в Новгород, захватив с собой своего фаворита Алексашку Меншикова и главнокомандующего армией Ф. А. Головина. Конечно, то обстоятельство, что царь бросил армию накануне решающего сражения, не украшает великого полководца. Но этот поступок не был свидетельством трусости или слабодушия. В нем проявился присущий Петру жесткий рационализм, трезвое признание надвигающегося неминуемого поражения, желание выжить, чтобы с удвоенной энергией продолжить борьбу. Впоследствии, много лет спустя после Нарвского сражения, Петр, заполняя свой знаменитый «Журнал, или Поденную записку», пришел к мысли не только о неизбежности тогда, в 1700 году, поражения, закономерности этого позора, но и даже о той несомненной пользе, которую принесла злосчастная Нарва всему начатому делу: «И тако шведы над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно; но надлежит разуметь, над каким войском оную учинили? Ибо только один старый полк Лефортовский был (который перед тем называли Шепелева); два полка гвардии только были на двух атаках у Азова, а полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не видали. Прочие ж полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые самым были рекруты, как выше помянуто, к тому ж за поздним временем великой голод был, понеже за великими грязьми провианта привозить было невозможно, и единым словом сказать все то дело, яко младенческое играние было, а искусство ниже вида; то какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску над такими неискусными сыскать викторию? Правда, сия победа в то время зело была печально чувственная и яко отчаянная всякие впредь надежды и за великий гнев божий почитаемая. Но ныне, когда о том подумать, воистину не гнев, но милость Божию исповедати долженствуем, ибо ежели бы нам тогда над шведами виктория досталась, будучи в таком неискусстве во всех делах, как воинских, так и политических, то в какую бы беду после нас оное щастие вринуть могло, которое оных же шведов, уже давно во всем обученных и славных в Европе (которых называли французы бичами немецкими) под Полтавою так жестоко низринул, что всю их максиму низ к верху обратило, но когда сие нещастие (или лучше сказать – великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала, и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила с которым опасением искусством как час от часа сия война ведена, то явно будет из следующей при сем истории». Конечно, мысль о пользе поражения на начальном этапе войны, вдали от жизненно важных центров страны пришла потом, а в первые дни после «нарвской конфузии» он думал о другом: как бы сохранить то, что осталось, и не поддаться панике и отчаянию, ибо действительно победа шведов была тогда «печально чувственной» для Петра. В письме в Псков командующему кавалерией Б. П. Шереметеву 5 декабря 1700 года он со скрытой угрозой писал: «Неr! Понеже не (с)лет (не следует. – Е. А.) есть при несчастии всего лишатися, того ради вам повелеваем при взятом и начатом деле быть, то есть над конницею Новгородскою и Черкаскою (запорожцы. – Е.А.), с которыми, как мы и прежде наказывали (но в ту пору мало было людей), ближних мест беречь (для последующего времени) и итить в даль, для лутчаго вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем, понеже людей довольно, также реки и болота замерзли, неприятелю невозможно захватить. О чем паки пишу не чини отговорки ничем, а буде болезнию, и та получена меж беглецами, которых товарищ, майор Л., на смерть осужден. Протчее же в волю всемогущему предаю. Рiter. Из Новгорода, декабря в 5 день 1700».
Использование сохранившейся части дворянской конницы, которой командовал Шереметев, для набегов на шведские владения в Прибалтике – это была лишь часть планов Петра, которая касалась непосредственно военных действий. Серьезнее были внутренние дела: после Нарвы Петр отчетливо осознал, что русская армия оказалась не готова к борьбе со своим противником – шведской армией Карла XII. Для многих читателей допетровская армия ассоциируется прежде всего с необученной массой дворянской конницы и полками строптивых стрельцов. Такое представление ошибочно. Данные Разрядного приказа, ведавшего в XVII веке большей частью вооруженных сил, свидетельствуют, что стрельцов в середине XVII века было 16 полков (16 900 человек), а дворянская конница составляла 9700 человек. В то же время существовало 38 солдатских полков (59 200 человек) и 25 рейтарских полков (29 800). Иначе говоря, в середине XVII века из 115 тысяч человек (не считая иррегулярных частей казаков, татар, калмыков и т. д.) более трех четвертей, 76%, составляли полки пехоты и конницы «нового строя».
