Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга II. 1054—1462
Из приведенных памятников мы видим, что имущество жены было отдельно от имущества мужа; жена не могла продать своего приданого без согласия мужа, продавали они его вместе, причем имя жены стоит прежде имени мужа. Видим, что жена продает свое имение мужу. Мы видели, что, по Русской Правде, за известные преступления преступник выдавался князю на поток со всем семейством; без сомнения, это правило имело силу и в описываемое время. Но отвечала ли жена за долги мужа, за нарушение им частных прав? В первом договоре новгородцев с немцами положено было, что должник-неплательщик отдается заимодавцу в рабство со всем семейством; во втором договоре эта статья изменена так: если жена поручалась за мужа, то в случае неплатежа отдавалась в рабство; если же не поручалась, то оставалась свободною. Но из этой статьи договора с немцами следует ли заключить, что подобное же правило соблюдалось и внутри России? Не имея других доказательств, мы считаем себя вправе сомневаться, ибо в договоре с немцами затрагивались особого рода интересы: важно было ограничить вывод людей из Новгородской области в чужую сторону, православных к иноверцам. В Русской Правде, например, было положено, что жена и дети холопа не выдаются за преступление мужа и отца, если они не участвовали в этом преступлении; но здесь дело не в том, что они не отвечают за преступление, ибо в переходе от одного господина к другому для них нет еще наказания; здесь дело в том, что господин за преступление одного из своих холопей не должен лишаться нескольких, следовательно, здесь правило устанавливается вследствие влияния особого интереса.
Что касается юридических понятий в Юго-Западной, Литовской Руси, то земскою привилегиею великого князя Казимира Ягайловича 1457 года постановлено, что никто из князей, панов и мещан не казнится смертию и не наказывается по чьему-либо доносу, явному или тайному, или по подозрению, прежде нежели будет уличен на явном суде в присутствии обвинителя и обвиненного. За чужое преступление никто другой, кроме преступника, не наказывается, ни жена за преступление мужа, ни отец за преступление сына и наоборот, также никакой другой родственник, ни слуга. Иностранцы не могут получать должностей и земель в Литве. Относительно положения жены по смерти мужа находим такое же распоряжение, какое мы видели в Псковской судной грамоте и в новгородских духовных: вдова остается в имении мужа, пока не выйдет замуж; в этом случае имение переходит к детям или родственникам покойного; если же последний назначил жене из своего имения какое-нибудь вено, то оно остается при ней и в том случае, когда она вступит во второй брак.
Из правых грамот видим, что и на юго-западе споры о границах владений решались так же, как и на северо-востоке: свидетельство старцев общих в Литовской Руси имеет такое же значение, как свидетельство знахарей, старожильцев в Руси Московской. Галицкая купчая 1351 года по форме сходна с купчими в Северо-Восточной Руси.
Относительно народного права мы видим, что война ведется с таким же характером, как и прежде, если еще не с большею жестокостию. Нижегородцы, взявши пленных у мордвы, затравили их собаками. Смольняне во время похода своего на Литву младенцев сажали на копья, других вешали стремглав на жердях, взрослых давили между бревнами и проч.; ругательства псковичей над пленными ратниками Витовтовыми мы отказываемся сообщить нашим читателям; во время похода московских войск на Улу-Махмета ратники по дороге грабили и мучили своих, русских; митрополит Иона говорит о вятчанах, что они во время походов своих с Шемякою много православных перемучили, переморили, иных в воду пометали, других в избах пожгли, иным глаза выжигали, младенцев на кол сажали, взяли пленников более полуторы тысячи и продавали татарам. Военные жестокости, следовательно, могли доходить до ужасных крайностей; но всегда ли доходили — это вопрос; можно думать, что приведенные случаи были исключениями, которые условливались особенными обстоятельствами, особенным ожесточением, и потому заслужили быть упомянутыми в источниках, хотя, с другой стороны, не имеем права предполагать вообще мягкости в поступках ратных людей в земле неприятельской.
При заключении мира князья Северо-Восточной Руси договариваются возвратить всех пленных и все пограбленное во время войны, с поручителей свести поруку, с давших присягу свести крестное целование, все пограбленное отдается по исправе; если же не будет исправы, то требующие возьмут по крестному целованью; не возвращается съестное и то, что взято у неприятеля во время боя. Если в продолжение войны в отнятой у неприятеля земле отнявший князь сажал своих волостелей, то по заключении мира обязывался исследовать их поведение — и что взято право, то взять, а что взято криво, то по исправе отдать. Иногда встречаем условие, что князья обязываются отыскать, выкупить и возвратить даже тех пленных, которые были запроданы за границу; иногда князья уговариваются не требовать друг с друга ничего взятого во время войны, кроме людей, и тех без взятого у них имущества: «Что взято в наше размирье, тому всему погреб», или «тому всему дерть на обе стороны». В случаях столкновения между подданными двух княжеств был общий суд: «Между нами судить суд общий людям старейшим»; если общие судьи не смогут решить дела, то должны передать его на решение третьего: на кого третий помолвит, виноватый перед правым поклонится и взятое отдаст; чьи же судьи на третий не поедут или обвиненный третьим не захочет исполнить приговора, то правый может силою отнять свое, и это не должно считаться нарушением мира; об общем и третейском суде обычное выражение: «Обидному суд без перевода, а судьям нашим третий вольный; в суд общий нам (князьям) не вступаться; судьям садиться судить, поцеловавши крест, что им судить вправду, по присяге». Иногда, впрочем, третий обозначается именно на лице; иногда условливаются: «Кто хочет, тот назовет три князя христианских, и из этих одного выбирает тот, на ком ищут» или: «Если судьи наши не смогут решить дела, то зовутся на третий, берут себе третьего из моих бояр великокняжеских, двух бояр, и из твоих большого боярина одного; третьего назовет тот, кто ищет, а тот берет, на ком ищут; если же не выберут себе третьего из этих троих бояр, то я им третий, князь великий: пусть придут перед меня, я им велю выбирать из тех же троих бояр, и если не захочет тот, на ком ищут, то я его обвиню». Относительно суда встречаем еще следующий уговор: «Если случится разбой, или наезд, или воровство из твоей отчины на моих людей великокняжеских, то суда общего не ждать, отослать нам своих судей и велеть дать управу без перевода; если же ты не дашь мне управы или судьи твои судом переведут, то я свое отниму, и это не будет считаться нарушением мира». Понятно, что условия изменялись вследствие обстоятельств, при которых заключался договор, вследствие того, между какими князьями он заключался.
Князья условливались вывода и рубежа не замышлять, а кто замыслит рубеж, то рубежника выдавать по исследовании дела: выдавать также но исследовании дела холопа, рабу, поручника, должника, вора, разбойника, душегубца; кто приедет из одного княжества в другое за холопом или должником, поймает его сам без пристава, но поставит перед князем, наместником или волостелем, тот не виноват; но если выведет из волости и перед волостелем не поставит, будет виноват; если холоп станет с кем тягаться, но поруки по себе не представит, то холопа обвинить и выдать господарю, причем обыкновенно определяется, сколько платить пошлины за одного холопа и за целую семью; определяются также и все другие судные издержки, которые обязан платить истец; если же холоп или раба не станут тягаться, то пошлин нет. Если по должнике не будет поруки, то его обвинить. Вора, разбойника, грабежника душегубца судить там, где поймают, если же станет проситься на извод, то пускать. Новгородцы договорились с Тверью, что если из новгородских волостей явится обвинение на тверского вора или разбойника и тверичи скажут, что такого у них нет, то пусть его не будет и после в Тверских волостях; если же явится в них, то выдать его без суда.
На северо-востоке мы встречаем известие об убиении посла, отправленного от одного князя к другому. Встречаем известие об убийстве татарских послов в Нижнем; в 1414 году немцы убили псковского посла в Нейгаузене, псковичи убили дерптского. Мы видели, что в войнах псковичей с литовцами был обычай отдавать пленных на поруки.
На юго-западе под 1229 годом встречаем замечательное известие об условии, заключенном между Конрадом мазовецким и Даниилом галицким: если когда-нибудь начнется между ними война, то полякам не воевать русской челяди, а русским — польской. Потом и здесь встречаем также известие о возвращении пленных после войны. В договоре Василия Темного с королем Казимиром находим условие: «А которые люди с которых мест вышли добровольно, ино тым людем вольным воля, где хотят, тут живут». В договорах великих князей литовских с Новгородом и Псковом встречаем условие: если великий князь захочет начать войну с Новгородом или Псковом, то обязан прислать разметные грамоты и может начать войну только спустя месяц после этой присылки. Витовт, которого по справедливости русский летописец называет неверником правде, чтоб напасть врасплох на псковичей, послал в 1406 году разметную грамоту не во Псков, а в Новгород под предлогом старой зависимости первого от последнего, а сам вступил в Псковскую область. Для предотвращения впредь подобного коварства псковичи, заключая договор с Казимиром, обязали его в случае разрыва отсылать разметную грамоту не в Москву и не в Новгород, но положить ее во Пскове. Новгородцы, заключая договор с тем же Казимиром, условились, чтобы литовские послы по Новгородской волости подвод не брали, а новгородские — по Литовской. Но как видно, между Москвою и Литвою не было условий относительно подданных одного государства, находившихся в областях другого во время разрыва между ними, ибо под 1406 годом находим известие, что при разрыве Витовта с Василием Димитриевичем в Литве перебили москвичей.
