Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
IV фаза (865-890), «призвания князей» поколения Рюрика, его «братьев» и «руси», начинается именно с этого катастрофического пожара и проявляется в возобновлении строительной активности на Староладожском поселении не ранее рубежа десятилетий (868 г. на Варяжской улице, 871 г. — на Земляном городище). Застройка VI яруса («ок. 865-890-е гг.» по С. Л. Кузьмину) на «городищенской» части поселения предельно утилитарна: «большой дом», восстановленный в привычном центре селитьбы, кузница; но при этом осваивается и мысовая скала крепости, прибрежная часть правого берега Ладожки распланирована по образцу датского Рибе (Kirpichnikov, Nazarenko 1993:20), здесь начинает действовать ювелирно-литейная мастерская, используя привозные шведские образцы фибул и других изделий из латуни. Варяжская улица застраивается сооружениями VII горизонта (870-890), поставленными неупорядоченно, но интенсивно: хозяйственный сруб, производственный комплекс, «шалашеобразное сооружение» из двух рядов кольев, большая постройка VII-5, связанная с береговой линией Ладожки «мостовой, верхнюю часть которой составляли доски корабельного борта» (Петренко 1985:93). Серия погребений в сопках, датированных «ІХ-Х вв.» (3-III и 4-II в Заморье, 14-І на Победище, 15-II и 15-V на Княщине, 10-ІІІ над Плакуном и 11-III, п. 2, 3 в Плакуне), могла быть совершена именно в это время; безусловно, насыпались и курганы Плакуна, с сожжениями в ладье, а к концу этой фазы появилось и погребение в камере кургана №11.
Ладога этого времени впервые засвидетельствована в русской летописи под своим славянским именем; но для скандинавов это уже — Aldeigjuborg, крепость на Ладоге (срубиша городъ Ладогу, — констатирует летопись это преобразование, может быть, торжища или места межплеменного веча, — придоиш к словеномъ первое, а отсюда уже — к веси и чуди, на Белоозеро и в Изборск). Это время подъема активности Сясьского городища (Алаборга?), появления первых курганов, а может быть, и сложения основных черт приладожской курганной культуры «колбягов» междуречья Сяси-Паши, Сязниги, Тихвинки (Назаренко, Селин 2001: 235), появления скандинавских вещей и самих варягов на городище Крутик в Белозерье (Седов 1999:208). Сокрытие огромного Тимеревского клада дирхемов (в том числе с руническими граффити) и сооружение первых скандинавских курганов Ярославского Поволжья (Дубов 2001:131-139), как и расцвет жизни на Сарском городище «ростовской мери», где, «как свидетельствуют вещевые находки скандинавских типов, в том числе культовые амулеты, немалую роль играли выходцы из Скандинавии» (Седов 1999:208), документируют уверенный выход «Руси Рюрика» на Волжский путь. Вверх по Волхову, к югу от Ладоги появляются сравнительно богатые погребения в сопках и растет посад городища Дубовик над Волховскими Порогами, путь по Волхову завершается в Рюриковом городище, укрепленной княжеской резиденции над берегом Ильменя, которая с этого времени контролирует движение «восточного серебра» на Балтику с Волги, по основному речному маршруту, рекам Приильменья, Мете и Поле, к истоку Волхова (Носов 1998:58-61); очень быстрый «переход» Рюрика из Ладоги в Новгород (по двою же літу) — показатель направленного предпочтения «призванного» князя и его «руси», именно — словен, из всего «альянса» племен наречных путях Восточной Европы; интерес в данном случае совпадал в том, чтобы вытеснить с восточных рынков «Булгара и Хазарана» верхневолжских и волгоокских «първиих насельниць — в Ростові меря, в Бьліозері весь, в Муромі мурома» (ПВЛ, 862, 1926, 19; ср. Рабинович 2000: 342-348).
Изборск в пограничье «словен» и «чуди» этого времени характеризуется обновленными укреплениями (земляной вал перекрыл первоначальную конструкцию, был, по-видимому, усилен каменной стеной по гребню и частоколом со стороны рва). Эти укрепления, однако, были разрушены (частокол сожжен); при наличии серии находок IX в. (бусы «ладожского круга», фризский гребень с S-видным узором), обращает на себя внимание полное отсутствие раннегончарной керамики (Седов 2002: 39-47, 72-74, 88-89).
С. В. Белецкий полагает на этом основании, что в конце IX в. центр управления краем с Изборска переносится на место Псковского Крома (Белецкий 1996:22-54), где выявлен горизонт пожара 862 г. (Белецкий В.Д., Белецкий С.В. 1993: 9). Во всяком случае, изменения в соотношении центров «Псковского градообразования» — Труворово городище, Кром, Камно — указывают на растущий контроль тех же сил, что в Ладоге и Новгороде, над «западной линией» рубежей и путей Верхней Руси (Лебедев 1999: 313-323).
При всей дискуссионности проблематики Гнездовского археологического комплекса на верхнем Днепре (Авдусин 1991: 12-19, Жарнов 1991: 216, см. прим. 34), не вызывает сомнений, наряду с ранними скандинавскими памятниками у д. Новоселки, сам факт сложения «в ранний период Гнездова» (конец IX — первая половина X в.) населения, включавшего в свой состав скандинавские семьи (оставившие серию женских погребений) в этом ключевом центре Верхнего Поднепровья с выходами и на Западнодвинскую, и на Ловатско-Волховскую речные магистрали (Жарнов 1991:216).
В Среднем Поднепровье к этому времени относят клад из Киева 1913 г., в Шестовицком могильнике под Черниговым «начиная с второй половины IX в. скандинавские вещи сопровождаются предметами византийского и восточного производства», где исследователи склонны видеть особый, по сравнению с «верхнерусским», путь возникновения «такого феномена, как “русы” восточных и византийских авторов» через «синкретизм хазарских, славянских и скандинавских традиций» (Андрощук, Зоценко 2002: 8-10). Безусловно, выход на Днепр, к «Руси Аскольда» в эти десятилетия не был «приоритетом» Ладоги, хотя обнаруживаемый «разрыв» в процессе указанного «синтеза» (демонстрированного в первой трети IX в. Петергофским кладом) оставался проблемой 860-890-х гг., и проблема эта была решена рейдом Олега из Ладоги и Новгорода — в Киев, по летописи, в 882 г.
Центр в низовьях Волхова, однако, сначала стремился решить, и решал на этом этапе, иные задачи: стабилизируется вывоз в Скандинавию монетного серебра, как отмечал В. М. Потин, «увеличение притока восточныхмонет на Готланд в 860-870-х годах, весьма вероятно, отражает то укрепление политических, а возможно, и экономических связей Руси со Скандинавией, которое в старой русской историографии получило название «призвания варягов»». Клады этого времени стабильно дают (по десятилетиям) по 800-1000 монет, притом, что русские клады того же времени представлены вдвое большим количеством серебра (Потин 1970: 68-69).
V фаза (890-920), Ладога Олега Вещего и «волжской торговли русов». Расцвет Староладожского поселения начинается с этой поры, когда «стольным городом» Верхней Руси, безусловно, был Новгород, княжеский и вечевой город «Руси Рюрика». Ладога Рюрика и Олега, однако, не уступала ему по значению, хотя и первый, и второй из «варяжских князей» настойчиво сращивает свою «русь» со славянской знатью и в Новгороде, и в Киеве, где сплотившиеся вокруг Олега «Варязи и Словти и прочи прозвашася Русью» (ПВЛ, 882,1926: 23).
Ладога, очевидно с деревянною цитаделью крепости Альдейгьюборга над гаванью (которую сожжет в конце столетия ярл Эйрик), застраивается спешно и дружно: «большой дом» купеческой артели возведен из разобранного корабельного дерева (как в Константинополе, распродав товар, «русы» продавали часть своих судов «на дрова»), в VI горизонте Варяжской улицы «впервые отчетливо проступает планировка — ряды сооружений, вытянутых по линии север-юг», параллельно берегу Волхова, строго по сохраняющейся с тех пор уличной трассе (Петренко 1985:92). Плакунекий курган № 6 организует вокруг себя пространство «дружинного некрополя», в цепочке сопок над Плакуном совершено погребение (?) с ритуальным захоронением коня, с уздою, украшенной 39 серебряными накладками (Петренко 1994: 123), по-видимому, в это время всего более совершено захоронений в ладожских сопках, и в Заморье (3-III, 4-II,), и на Победище (14-1), и на Княщине (15-V), и, наконец, центральное из погребений на вершине сопки Плакуна (11-III, п. 4).
Это захоронение, безусловно, превосходило по ритуальному рангу самые представительные «камеры типа F» (воина с конем) появляющиеся в это же время в Бирке. И по количеству (две, а не одна), и по положению лошадей — не в ногах, внутри камеры, а снаружи и вдоль борта (Носов 1985:152, рис. 5; Петренко 1994: 84, рис. 45; ср. Михайлов 1995:50-55); по «княжескому» набору стрел (соответствующему «стандартам» Венделя и Вальсъерде), как и составу разрозненного, но представительного убранства, погребение сопоставимо если с «камерами», то разве что «ладейно-камерной» королевской могилы Хайтабу этого же или чуть более позднего времени. «Византийский след» в виде поясной пряжки не требует комментариев; а для «Карлы, Инегельда» и прочих послов «великаго князя рускаго» погребение вождя в ладье с конями вполне соответствовало бы именно рангу этого их конунга.
Ладога выступает эпицентром и первоисточником ряда процессов, развернувшихся на этой фазе от Бирки до Константинополя, отображенных в появлении иерархии камерных могил «русов Бирки» или в договорах византийских басилевсов с киевскими послами и «великим князем руским». Археологические проявления этих процессов — это подъем Алаборга и расцвет курганной культуры Приладожья (где в Усть-Рыбежне воздвигнут еще один курган знатного воина с мечом и оружием и поставленной над останками кремации не сожженной ладьей для посмертного плавания), появление серии «скандинавских» погребений мужчин и женщин в Тимеревском и Михайловском могильниках Ярославского Поволжья, Владимирских курганах Волго-Окского междуречья; «военный лагерь» под вадами Сарского городища (уступающего с той поры место Ростову). Завершающему десятилетию этой «фазы» принадлежат первые из варяжских «больших курганов» Гнездова (с сожжениями в ладье), появление «верхнерусской» деревянной застройки Подола в Киеве и, по-видимому, отдельной «княжеской крепости» Самбат (на Лысой горе) с варяжским могильником у подножья (Булкин, Дубов, Лебедев 1978: 137-145; Лебедев 1985: 255; Дубов 2001: 141-155).
