Дмитрий Егоров - 1941. Разгром Западного фронта
Многим из тех, кто уцелел в боях на оборонительных рубежах, не остался навсегда под Августовом, Бельском, Кольно, Щучином, вышел живым из мясорубок на переправах через Зельвянку и Щару, счастье не погибнуть и выйти к своим не улыбнулось. К исходу дня 29 июня 4-я и 9-я немецкие полевые армии, невзирая на ожесточенные атаки во все стороны, которые предпринимали прорывавшиеся из окружения советские части, все же соединились севернее Слонима. В тот же день моторизованные корпуса 2-й и 3-й танковых групп после взятия Минска замкнули кольцо восточнее него. Пути отхода войск белостокского выступа, 21-го стрелкового корпуса, а также части сил 13-й армии были полностью перерезаны. Это была уже не агония армий и корпусов: распадались и перемешивались, превращаясь в неорганизованные толпы, полки, батальоны и роты. Единый военный организм более не существовал, не стало единого командования, отсутствовали порядок и дисциплина. Паника и хаос, смертельный ужас и единственное желание — как угодно выжить, вырваться из этого кошмара. Десятки тысяч, не представляющие уже реальной военной силы, заполняли леса между Новогрудком и Минском; в центре этого «котла», который позже будут называть «минским» (либо «новогрудским»), находилась обширная Налибокская пуща. В Новогрудке, в здании бывшего воеводского управления, до 22 июня находились штаб 27-й танковой дивизии 17-го мехкорпуса и опергруппа штаба 13-й армии. Есть упоминание о том, что узел связи армии, развернутый в подвале здания, послужил также и командованию 3-й армии, но подробности отсутствуют. Лишь в оперсводке № 10 штаба фронта, составленной на 20:00 29 июня, указывается: «Точных данных о положении частей 3-й армии нет. По отрывочным данным делегата, известно — штаб армии 27.6.41 г. был в Новогрудок, штаб 4-го корпуса 25 и 26.6.41 г. — в Скидель». Начштаба 58-го железнодорожного полка НКВД капитан Грицаев так писал в докладе своему комдиву: «Следующая остановка была в районе между Слонимом и Зельвой. Дальнейший маршрут на Новогрудок. В районе одного из урочищ нач[альник] штаба 3-й армии взял руководство всеми колоннами на себя, но в районе Новогрудок части РККА распылились и его руководство стихийно отпало».
Высоты Новогрудской гряды были весьма удобным местом для сбора людей и занятия круговой обороны, но не нашлось силы, способной вновь поставить их в строй. После 5 июля началась массовая сдача в плен. Отдельные очаги сопротивления решительно и без промедления ликвидировались. 6 июля части вермахта вошли в Новогрудок, и на этом организованное сопротивление советских войск западнее Минска закончилось. З. П. Рябченко, 38-й эскадрон связи 6-й КД, вспоминал: «Потом, не доезжая до Минска (мы не знали, какое число), обратно мы попали на минскую дорогу, а там все так же брели солдаты. Лошади у нас устали, мы их взяли, пустили в лес, а сами пошли с толпой. Не доходя до Минска 2–3 км — там был какой-то колхоз или совхоз, — а там несметное количество солдат в леске, пройти некому, просто негде присесть, — началась стрельба, солдаты начали стрелять молодняк быков. Кто сколько мог отрежет, в жестянках начали варить. Немцы это разнюхали и начали из пушек расстреливать лес, вот где была настоящая мясорубка: кишки на ветках, на земле тоже мокро. И вдруг с западной стороны двинулись бронетранспортеры, стреляя на ходу, и весь народ колыхнулся из леса на Минск. Они не подгоняли. Вышли из леса, а Минск — на глазах, 1–2 км. Наступил вечер. Мы начали входить в Минск, на обочине дороги с обеих сторон стояли 2 танка. Нас обыскали, все, что было у нас, то и бросали в кучу. Всю ночь нас вели по Минску, к утру привели на другую окраину города, в поле, а там уже сидят сидьмя несчетное количество солдат». Г. Т. Косов, 48-й кавполк, рассказывал: «…немцы обнаружили нас и бросили большую по численности авиацию, которая начала сильную бомбежку. В этот момент я был контужен волной от взрыва бомбы и с головы до колен засыпан землей. Как долго я пролежал в этом состоянии, я не знаю. Со слов очевидцев (потом мне рассказали), когда пришли немцы после бомбежки, они увидели мои ноги и рядом немецкий автомат, стали брать автомат и в этот момент извлекли из земли и меня. Я был живым, но в шоковом состоянии. Немцы взяли меня за руки и ноги, забросили на свою автомашину и привезли в лагерь военнопленных в г. Минск. Неопределенное время я еще не понимал, что со мной и где нахожусь». А. Ф. Марышанов, 48-й ЛАП 13-й дивизии: «К Слониму бойцы разных подразделений все были перемешаны. Из нашего подразделения оставалось несколько человек в массе солдат, отступающих на Минск. К Минску шли только отдельные, случайно соединившиеся группы, прорывающиеся через окружение и массовые обстрелы. Чем дальше прорывались, тем дальше уходил фронт». У. А. Билецкий, 444-й корпусной артполк, писал: «Тяжелая и печальная была дорога на восток. Отступая на Волковыск, Любичи, Столбцы, стремились к Минску. Считали, что старая граница крепилась не один десяток годов и враг будет остановлен. И когда пришли к Минску, то узнали, что неделю уже Минск в руках немцев и мы окружены. С окружения выходили группами. Наша группа была обнаружена и обстреляна, я был ранен в ногу и выйти из окружения не смог, попал в плен». Г. Г. Рак из 2-го дивизиона полка вспоминал, что под Минском немцы по ночам освещали местность зенитными прожекторами и расстреливали всех, кто пытался проскочить заслон. Ему было поручено уничтожить хотя бы один прожектор. Рак сумел подобраться вплотную к зенитчикам и бросил две гранаты: одну — в окно избы, где находились немцы, вторую — в автомашину с прожектором. Но самому Григорию Раку избежать плена не удалось. В лагере он встретил многих сослуживцев, в том числе замполита 444-го КАП батальонного комиссара Попова. Попов был выдан предателем, жестоко избит и, согласно пресловутому «приказу о комиссарах», расстрелян.
Как маленький штришок, для полноты картины, приведу и это видение происходившего в Белоруссии в конце июня 41-го. Единственным штурмовым полком ВВС Красной Армии, который был полностью переоснащен машинами Ил-2, был 4-й ШАП майора С. Г. Гетьмана 49-й дивизии Харьковского военного округа. Переданный в состав ВВС Западного фронта, он 26 июня покинул свой аэродром и взял курс на Минск. Когда все пять его эскадрилий сели на Быховский аэродром, бывший на их маршруте промежуточным, оказалось, что лететь им дальше, собственно говоря, некуда. Герой Советского Союза В. Б. Емельяненко, служивший в этом полку, писал, что наводить справки по поводу дальнейшего перелета пришлось у командиров других частей, которые прилетели в Быхов раньше. Как узнали штурмовики, это были остатки полков армейской авиации, подвергшихся ударам в первые же часы войны. И тут выяснились весьма невеселые подробности.
«Гетьман и Рябов разговаривали с очень усталым на вид летчиком с тремя шпалами в голубых петлицах… Гетьман спросил у подполковника:
— От вас связь со штабом ВВС есть?
— Нет…
— А где он располагается, в Минске? — спросил Гетьман. „Если нельзя связаться по телефону, — подумал он, — возможно, придется самому слетать туда, чтобы доложить о прибытии. Медлить нельзя“.
— В Минск уже ворвались немецкие танки, — огорошил подполковник.
— А не провокационные ли это слухи? — спросил Рябов. Но подполковник проявил полное безразличие к этому вопросу. Если бы Рябов знал, что он разговаривает с командиром части, которая несколько дней назад базировалась в приграничной зоне и на рассвете 22 июня от бомбежки потеряла большую часть самолетов, то такого вопроса он бы не задал.
— Сам туда летал не раз, видел… — сказал подполковник.
— Как же сейчас проходит линия фронта? — поинтересовался Гетьман. По укоренившейся привычке он уже взял планшет с картой, чтобы нанести обстановку, которую, безусловно, должен знать этот хорошо осведомленный подполковник.
— Никакой линии фронта нам никто пока не давал… То, что самим пришлось наблюдать с воздуха, похоже на слоеный пирог: западнее Минска дерутся наши части, а много восточнее по дорогам движутся на восток немецкие моторизованные колонны».
* * *1–2 июля части германского вермахта крупными силами вышли к Березине в районе Борисова. Группа войск корпусного комиссара И. З. Сусайкова оказалась не в состоянии удержать город и переправы, как не удержали их импровизированные отряды восточнее и юго-восточнее Минска. Не сумела остановить врага, а лишь замедлила его продвижение и срочно переброшенная к Борисову гордость Красной Армии — «Пролетарка», она же 1-я Московская Пролетарская мотострелковая дивизия 7-го мехкорпуса МВО. Впрочем, это можно было предугадать. Из-за слабости наспех сколоченных подразделений и несогласованности их действий из-за принадлежности к разным ведомствам (армия, пограничные, конвойные и железнодорожные войска НКВД) устойчивой обороны не получилось. Гордиться тут нечем, вероятно, поэтому в послевоенные годы «березинскую» тему никто не разрабатывал. А жаль, те, кто погиб на Березине (и в междуречье Березины и Днепра), достойны Памяти, ибо они погибли за свою Родину. Среди тех, кто пытался остановить врага на этом рубеже, были военнослужащие из остатков частей 3, 4, 10 и 13-й армий, подразделения 4-го воздушно-десантного корпуса, 226-го конвойного полка и отдельных батальонов 42-й конвойной бригады войск НКВД, бойцы 9-й железнодорожной дивизии НКВД, бронепоезда 73-го и 76-го полков 3-й ЖДД НКВД и 12-го отдельного дивизиона бронепоездов РККА. Боевыми группами в боях на рубеже Березины командовали лично начальник войск Белорусского пограничного округа генерал-лейтенант И. А. Богданов, его заместитель комбриг А. П. Курлыкин, начальник Минского областного управления НКВД капитан госбезопасности А. Е. Василевский. Все имеющиеся силы авиации фронта были брошены к Березине, с 28 по 30 июня было потеряно 187 самолетов. Только 96-й дальнебомбардировочный полк лишился восьми экипажей: капитана А. И. Слепухова, старшего политрука И. Ф. Суковицына, старшего лейтенанта В. А. Кононова, лейтенантов А. Д. Чередниченко, В. К. Максимова, Д. А. Белорукова и Ф. Е. Губенкова. Рост потерь означал также не только высокий накал воздушного сражения, но и то, что фронтовые ВВС получили значительное пополнение из глубины страны (с 25 июня по 16 июля на Западный фронт прибыло 709 боевых самолетов).
