Лев Гумилев - PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник)
Вы скажете, что это был изменник своего народа, отщепенец, который перешел к французскому королю служить, мог бы и к английскому. Нет, он был бретонец и остался бретонцем. Когда после победы над англичанами Бертран дю Геклен стал коннетаблем Франции, то есть вторым лицом после короля, то получил вдруг приказ подавить восстание своих земляков, бретонцев. Он отказался. Король заявил, что если он отказывается выполнять миссии, на него возложенные, то будет лишен звания коннетабля. Дю Геклен бросил меч коннетабля – знак своего достоинства, сел на коня и уехал в Испанию. За ним побежали вслед, чтобы упросить остаться. Ведь это был национальный герой Франции! Но вернуть его не успели, потому что по дороге он схлестнулся с какими-то разбойниками и разбил их, но они его убили в стычке. Этнический принцип, как видите, соблюдался и тут.
Бретань в этой катавасии между Англией и Францией занимала промежуточное место. Там были партии проанглийская и профранцузская, хотя гораздо точнее будет иначе – антианглийская и антифранцузская, потому что и те и другие воевали за свою Бретань и за своих бретонцев, а не за англичан и не за французов. Блуа были противниками англичан, Монфоры были противниками французов, причем хотя и те и другие были французского происхождения, но войска их состояли из бретонцев, потому что бретонцы в это время были тоже весьма пассионарным этносом.
Акматическая фаза продолжалась во Франции до конца XIV в. Последовавший затем спад пассионарности был неизбежен, поскольку убыль пассионариев в ходе кровопролитий уже не восполнялась естественным приростом. Итог этого периода был подведен в XV в.: Франция была объединена Людовиком XI, который прикончил всех феодальных вождей, снова подчинил себе Бургундию и создал единое королевство, в котором, как говорили после него: «Одна вера, один закон, один король».
Буйство ума и сердца
Несколько иначе сложилась ситуация в Византии. Там пассионарный перегрев не сопровождался территориальной дивергенцией. Территориальное распадение заменилось на идеологическое. Произошло это следующим образом. После декрета Константина христианство стало официальной религией. Цель многолетней борьбы была достигнута, гонения с христиан перенесены на язычников.
Но пассионарность продолжала расти, пассионарии стремились действовать, а действовать стало негде и незачем. Поэтому признак этот стал проявляться в весьма уродливых формах. Началось это еще с Константина. Константин сказал, что, конечно, он церковь допускает. Допускает, чтобы соборы собирались, всё обсуждали, но он как император желает присутствовать на этих соборах, для того чтобы смотреть, чтобы не было какого-нибудь государственного беспорядка. А он же язычник, его нельзя было допустить. Тогда ему дали чин дьякона, самый младший чин церковной иерархии, чтобы на этом основании имел право быть допущенным на собор император всей империи Римской. Константин был человек практичный, он сказал: «Мне все равно, ладно». А африканские христиане, наиболее горячие, заявили: «Ничего подобного. Какое дело императору до церкви? Мы сами по себе. В гражданских делах мы ему подчиняемся, а к нам пусть не лезет». Это кричал дьякон карфагенской церкви Донат, поэтому его последователи назывались донатистами. Так как умеренные были, как всегда, в большинстве, то программа Доната не прошла и создала первый раскол в христианской церкви. Донатисты заявили, что новый, слишком благополучный порядок их не устраивает – мученической смерти-то уже нет, значит, затруднено спасение в загробной жизни, поэтому они создали свои группы, или банды, которые ходили по дорогам около Карфагена, ловили какого-нибудь путника, окружали его и говорили: «Убей нас во имя Христа». Тот говорил: «Да вы что! С ума, что ли, спятили, чтобы я людей убивал, уйдите от меня». – «Э-э-э! – говорили ему. – Тебе мало не будет, мы из тебя сейчас котлету сделаем, если ты нас не убьешь во имя Христа!» И ему ничего не оставалось делать, как брать у них из рук дубину и бить по темени, и они покорно падали и умирали, считая, что идут в рай.
Менее трагические уродливые формы эта повышенная пассионарность при определенной конфессиональной доминанте приняла в Египте. Там, правда, не требовали, чтобы их убивали, но говорили: «Нет, мы откажемся от всей жизни, которая нас привлекает. Мы всего хотим. Мы хотим эти вкусные финики, мы хотим это сладкое вино, мы хотим этих милых женщин, мы хотим наслаждаться поэзией, а ведь это же все грешно! Все! Уходим в пустыню!» Уходили в Фиваиду, в Верхний Египет, и сидели там на крайне постной пище – кусок хлеба и немножко воды, чтобы убить свою плоть, подавить желания. Даже сами себя наполовину в землю закапывали, чтобы избежать соблазнов, если те будут. Так родилось монашество и аскеза. Было ли это плохо или хорошо? Я бы сказал с точки зрения нашей, географической, то есть с точки зрения охраны природы, это было очень хорошо, потому что если бы этих страшных, оголтелых пассионариев да выпустить на природу или на людей напустить, так они бы дров наломали. И подумать страшно! И это-то реальное ослабление пассионарности всей системы спасло Византию от полного распада, хотя от неполного не спасло. Пассионарный взлет увел у Византии Закавказье, которое ей принадлежало, Сирию с Месопотамией, всю Африку и Сицилию. Удержать эти земли оказалось невозможно, удержалась только Малая Азия и южная часть Балканского полуострова (северная часть Балкан тоже была потеряна – славяне захватили). Южная часть Балканского полуострова – относительно маленькая территория, имевшая, естественно, меньше пассионариев, – могла организовать их в систему защиты.
Те, кто не сидел в Фиваиде, немедленно развивали бурную деятельность, которая отнюдь не пошла на пользу ни им, ни церкви, ни Византийской империи – вообще никому. Они начали проповедовать разные учения. Вот, например, в Александрии появился один пресвитер, священник Арий, очень образованный человек, который сказал, что есть в Троице Бог Отец и Бог Сын, значит, отец раньше, сын позже, сын меньше, чем отец. «А-а-а! – сказали ему – Ты что? Хулишь Господа Бога нашего? Отец и Сын – это просто названия, которые мы на нашем бедном языке даем, а они равны». Ну казалось бы, поспорили и разошлись. Нет! Дикая свалка, междоусобная война, аресты, доносы, наушничество. Первых императоров обратили в арианство, они начали преследовать противников Ария. Потом император Феодосий оказался связан – по знакомству конечно, – с противниками Ария, поддержал православных, которые победили ариан. Но арианство распространилось среди готов, вандалов, бургундов – вообще германских племен, то есть германцы и римляне оказались разной веры, и все из-за абстрактного спора.
Но когда с арианами кончили, казалось бы, можно успокоиться. Ничего подобного! Возник спор о том, имеет ли Христос одно тело или два: божественное и человеческое или только одно божественное? О том, что у Христа тело только одно, человеческое, – об этом и разговора не было. Была и такая идея у Павла Самосатского, но о ней не стали разговаривать. А тут еще начался спор: Дева Мария, она кто – Богородица или Христородица? Собрали соборы в Эфесе в 431 г. Большинство стояло за то, что у Христа два тела и, вообще, нечего шум поднимать, но в 449 г. в Эфес приехали египетские монахи, анахореты, в рясах из верблюжьей шерсти, надетых на голое тело, подпоясанные веревками, а за поясом большие топоры; они бегали по Эфесу и кричали: «Кто признает два тела у Господа нашего, того мы сейчас рассечем надвое!» Этот собор был назван «Эфесский разбой» [83, т. 1, с. 195].
Началось заседание собора, монахи ворвались туда, переломали писцам пальцы, митрополита загнали под стол и забили ногами, стражу разогнали. Создался такой кошмар, что пришлось перестраивать весь собор и переносить его поближе к столице, в Халкидон, отбирать депутатов специально по спискам, окружать здание войсками. Собор этот принял решение, которое и сейчас лежит в основе христианской церкви, но это решение вызвало отпадение Египта и Сирии, которые передались арабам в VII в. Была ли кому-нибудь от этого польза? Все это издержки пассионарного подъема. О «пользе» и речи не было.
Но с другой стороны, Западная Римская империя, где не было такого подъема, не было и издержек, стала легкой добычей варваров, повторяю – потрясающе легкой. Восточная, включавшая в себя Балканский полуостров, Малую Азию и Сирию с Египтом, держалась, сохранила большую часть своих границ с небольшими потерями – Сирию потеряли, Египет и Африку, но зато и там христианская церковь получила все права под властью арабских халифов. Халифы вынуждены были терпеть самостоятельность этой церкви, ибо она была монофизитская, то есть признавала единой тело в Христе и поэтому не зависела от врага арабов – Константинополя. То есть Византии от избытка пассионарности был вред, но была и польза.
