Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Столь же некорректна и корректировка даты, равно как вида погребального ритуала «погребения воина» в сопке урочища Плакун, которое тот же автор относит «ко второй половине X века» на основании даты византийской поясной пряжки (Михайлов 2002: 67), хотя в другой своей публикации отмечает, что «этот тип широко бытовал… в VIII-X вв.» (Михайлов 1996: 30-31). Сопка высотою до 6 м стояла на краю нижней береговой террасы южнее основной сохранившейся группы курганов Плакуна. В 1971 г. здесь было доследовано разрушавшееся погребение, после того как из ямы на вершине местные «школьники выкопали костяной кочедык, украшенный головой Дракона, бронзовую поясную пряжку с циркульным орнаментом, большое количество железных предметов и костей. Произведенная расчистка обнаружила в слое Древесного тлена с ладейными заклепками сильно разрушенное мужское погребение, ориентированное на север. В ногах погребенного лежало 13 стрел. К востоку от захоронения были открыты скелеты двух коней, лежащих в одну линию головами на юг. При них найдены ледоходные шипы, серебряные бляшки от узды со следами позолоты, удила. Предварительная дата погребения IX-X вв.» (Булкин, Назаренко, Носов 1972: 31-32).
При дальнейшей расчистке находок выявился еще один «маленький трехгранный наконечник» (Носов 1985: 152, рис. 7,7), отмечены такие, зафиксированные чертежом 1971, детали, как «перерезанное горло коня», собранные у ребятишек находки (в том числе железный «вертлюг» недоуздка или цепи для подвешивания котла); погребение было отнесено к X в. с учетом, в частности, и того, что IX столетием датировано «самое первое погребение» из трех обнаруженных ниже разрушенного, при раскопках Е. Н. Носова 1972-1973 гг., в насыпи. В погребении № 1 кости кремации были помещены в корзину с берестяным дном, поставленную на краю небольшой ямки, куда сгребли остатки кострища, видимо сразу после сожжения; в ямке найдены пережженные обломки костяного гребня с циркульным орнаментом, «франко-фризского по своему происхождению». Здесь же были найдены козлиные рога, которые автор раскопок связал с «культом скандинавского бога Тора», семь деревянных носилок и остатки тризны. Погребения № 2 и № 3, сожжения на стороне, были помещены на «поверхности первоначального кургана», досыпавшегося, судя по разрезам, каждый раз после совершения очередного захоронения (Носов 1985: 151, вклейка); опознаваемых артефактов при них не обнаружено.
Документация сопки в урочище Плакун не дает никаких оснований для пересмотра первоначальной трактовки верхнего погребения (№ 4, по нумерации Е. Н. Носова); совершено ли оно в ладье или «части ладьи», по-видимому, навсегда останется неуточненным, но разрез насыпи совершенно исключает допущение о «погребальной камере» на вершине кургана. Скорее, стенки ямы повторяли контуры бортов, как в Сатгон-Ху и других курганах с погребениями в ладье. Вне ладьи, с достаточно полным (при всей фрагментарности) антуражем погребений этого типа (Bg), были уложены верховые лошади, что вполне соотвествует скандинавским образцам.
Между тем пересмотр ритуала этого погребения как «захоронения в камере» (Михайлов 1995: 51-54) стал еще одним основанием (столь же несостоятельным, что и остальные) для его датировки второй половиной X в. (Михайлов 2002:67); впрочем, на той же странице указано, что время функционирования плакунского могильника в целом «следует ограничить первой половиной X в.». Совершенное на вершине, безусловно, неординарной насыпи урочища Плакун, захоронение воина в ладье, с верховыми конями, самой топографией этого погребения указывает на то, что захороненный на вершине воин не просто «был одним из скандинавских викингов, пребывавших в Ладоге» (Носов 1985:155). Безусловно, высокий ранг этого погребения, как и его датировка (вряд ли выходящая за пределы датировок VII—VIII ярусов Земляного городища или VI—VIII горизонтов Варяжской улицы), вполне отвечают и статусу, и летописным датам смерти (912 или 922 год) князя Олега Вещего.
Сообщение «и есть могила его в Ладоге», может быть, вполне отвечало действительности не только в мифологическом, но и в историческом аспекте. И если «Олегову Могилу» могли показывать и в Киеве на Щекавице, и в Ладоге на Заморье, то в переводе мифо-эпической действительности в историческую обе они совместимы с третьей, реальной могилой варяжского конунга, в челе своей дружины на террасе ладожского Плакуна. Атрибуция эта — не более, но и не менее основательна, чем атрибуция кургана №11. Обе они, однако, подкрепляют основной вывод: Плакун — могильник дружины Рюрика и Олега (Лебедев 1985: 209; Кирпичников, Сарабьянов 1996:90).
Сопки над Плакуном по верхнему краю террасы, как уже отмечалось, составляют особую группу. В раскопанных Н. Е. Бранденбургом и С. Н. Орловым насыпях (№ 135 и сопка 1940 г.) проступают балтские черты обрядности (перевернутая урна, захоронение коня). Видимо, это некрополь одной из династий местной знати («старейшины»), весьма вероятно, участвовавшей в «призвании князей». Сама топография этих некрополей словно поддерживает установившийся во второй половине IX В. «режим диалога», в котором завязывается единение ладожской «руси»Сопки Лопина, ныне — полностью исчезнувшие (хотя в планах музея — восстановление насыпи, останец которой был раскопан СЗАЭ в 1998-1999 гг.), высились на отроге террасы, также доминируя над нижней площадкой Плакуна; из полы одной из этих разрушенных сопок происходит спиралеконечное височное кольцо, маркирующее на ладожских поселениях славянское население Ладоги (Лебедев. Седых 1985: 23).
Южная, «княжеская» зона ладожского градообразования открывает панораму Ладоги от Лопина и Княщнны, старинной дер. Извоз под основанием протяженной возвышенности левобережья вниз по течению Волхова, по пути со стороны Новгорода, от Волховских порогов. Самая высокая, южная, часть левобережной террасы отмечена топонимом «Княщина». У подножья возвышенности на берегу Волхова расположен Никольский монастырь, фиксирующий границу «княжеской» и «городской» зон, над которой по склону размещался основной городской курганный могильник на Горе Победище.
Именно здесь, вероятно, проводил свои раскопки В. Толле; открытые им курганы (с сожжениями в урнах) соотносимы с результатами раскопок И. Е. Бранденбурга (курганы № 136-139), Н. И. Репникова (три «пустых» и один «длинный курган»), 3. Д. Бессарабовой (остатки кургана «приладожского типа»), В разное время на полях Победища отмечалось от 20 до 60 насыпей, первоначально их насчитывалось, по-видимому, от 200 до 400, двадцать лет назад сохранялись остатки семи раскопанных курганов (Лебедев, Седых 1985: 23). Топографию и значение насыпей закрепляли величественные громады сопок. Самая крупная из них (№ 14- I) была раскопана и затем восстановлена в натуральную величину В. П. Петренко (Петренко 1994: 46-56).
Сопка имела диаметр 27 м при высоте 10 м (с учетом «платформы», образованной предварительной подрезкою основания насыпи). Автор раскопок детально исследовал технологию сооружения и разработал типологию «волховских сопок», от сложных сооружений с каменными венцами по основанию и внутренними конструкциями — до сравнительно простых, хотя и монументальных насыпей. Погребения в ходе этих раскопок были открыты, в основном, в венцах по склону или вдоль ровиков насыпей.
Датирующие вещи (250 стеклянных и каменных бус, металлические украшения и детали одежды из 15 насыпей, оружие— стрелы и дротики, снаряжение всадника и коня, бытовой инвентарь — ножи, оселки, кресала) позволили предложить хронологию ряда раскопанных насыпей. Сопка 13-І (№ 136 по Бранденбургу) — X в., 14-І (с 12 погребениями) — IХ-Х вв., 14-II (№ 140 Бранденбурга) — не позднее VIII в., функционировала также в IX в. (так же датирована, поВ. П. Петренко, Полая сопка Ходаковского, 5-III).
В целом именно единичные насыпи в южной и в северной зоне ладожского градообразования могут быть отнесены «к числу памятников, формирование которых началось не позднее VIII века… Имеются в сопках погребения VIII—IX вв., или только IX в., например сожжение в насыпи 17-IV. Здесь отмечены бронзовый спиральный накосник, пластинчатый браслет, фрагменты бронзовой цепи и перстень салтовского облика, аналогии которого… характерны для первой половины IX в. Большое число насыпей из числа датируемых относится к IХ-Х вв. или концу IX — первой половине X в.» (Петренко 1994: 90-91).
Эти заключения, основанные на детальном анализе вещевых комплексов, как из старых, так и из современных раскопок, прежде всего обосновывают вывод о Ладоге как основном очаге формирования «традиции сопок»; какими бы сложными путями ни шли здесь взаимодействия носителей исходной формы обряда высоких курганов — скандинавов — с автохтонным финским и продвинувшимся, одновременно с норманнами, славянским населением, в результате «традиция сопок» складывается здесь не позднее 860-х гг., и отсюда, из Ладоги и Нижнего Поволховья, распространяется в качестве нового ритуала, интегрирующего социальную организацию словен Новгородской земли IX-X вв. (Кузьмин 1999: 89-99; Конецкий 1995: 31-40).
