Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Завещание Аббона (739 г.) рисует существенно другую картину. Самое поразительное в этом документе — это полное отсутствие термина possessio и даже глагола possidere. Наиболее употребительным является термин alod, обозначающий унаследованное имущество— от parentum (что можно перевести и как "родителей", и как "родственников"[3682]), от отца[3683], матери[3684], дяди, двоюродной сестры и т. д.[3685] В ряде случаев наследственный характер имущественных прав Аббона терминологически никак не обозначен, но вполне ясен из контекста[3686]. Аллод противопоставляется имуществу благоприобретенному[3687]. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что alod и proprietas — синонимы[3688]. Это следует как из сходства формулировок (proprietas — это тоже унаследованное имущество, отличаемое от приобретенного), так и из факта употребления этих терминов в одном и том же пассаже в отношении одного и того же земельного имущества. Наиболее информативен в этом отношении пункт 44, в котором один и тот же объект назван alod, proprietas и facultas[3689]; любопытно, что здесь же имеется ссылка на Lex Falcidia. О монастыре св. Петра, которому Аббон завещал львиную долю своего имущества, сказано, что он построен in rem proprietatis nostrae[3690]. Об унаследованном имуществе можно было сказать просто "собственное"[3691]. Создается впечатление, что слова alod, proprietas и proprium употребляются в значении patrimonium — этот термин в тексте отсутствует. Примечательно активное использование юридически нечетких понятий: bona[3692], facultas[3693], res[3694]. В ходу также термин portio[3695] и выражение ad nostro iure pertinet[3696].
Правовое отношение Аббона к передаваемому имуществу выражается юридически бессодержательным глаголом habere, например в конструкции ех alode habeo[3697]. Имущество передается монастырю и другим лицам, чтобы те его "имели"[3698]. Этим же глаголом обычно характеризуются и имущественные права бенефициариев[3699], равно как отпущенников и их детей[3700]; при этом подчеркивается, что последние обязаны монастырю определенными платежами[3701] и вообще к нему "относятся", а буквально — "взирают" (aspiciant)[3702]. Вместе с тем словом aspicere иногда обозначаются имущественные права самого Аббона и его родни: отпущенники должны "относиться" к монастырю так же, как они "относились" нему и к его семье[3703]. Что же касается рабов, то их имущественные права охарактеризованы глаголом manere[3704], однажды — глаголом habere[3705].
В связи с этим документом уместно задаться вопросом о причинах укоренения в раннесредневековой Галлии термина "аллод"[3706]. Сегодня мало кто сомневается в германском происхождении термина, равно как и в том, что, помимо Салической правды и нескольких примыкающих к ней текстов, он обозначает не германский, а галло-римский институт. Благодаря А.И. Неусыхину, А.Р. Корсунскому, А.Я. Гуревичу, ряду других историков, мы знаем об эволюции аллода от очень архаической формы обладания имуществом к правовому институту, сопоставимому с позднеримским доминием. Загадка в том, зачем галло-римлянам понадобилось брать на вооружение иноязычный термин, сохранявший к тому же воспоминание о чуждом им отношении к имуществу.
На этот вопрос можно было бы отметить в том смысле, что сам факт политического господства германцев способствовал тому, чтобы римляне переняли у них многие слова, имевшие эквиваленты в латыни, или — еще более яркий пример — взяли на вооружение их диковинные имена, одно время почти полностью вытеснившие их собственные. Но могут быть и другие объяснения, связанные с особенностями самой римской правовой терминологии. На мой взгляд, таких объяснения два, и они тесно связаны. Во-первых, классическая римская юриспруденция так и не выработала единого понятия о собственности: дихотомия dominium — proprietas осложнялась расширительным употреблением термина possessio, не говоря уже об архаических понятиях типа mancipium. Это обстоятельство не могло не привлечь внимания к чужому, но более однозначному термину. Во-вторых, ни dominium, ни proprietas (в отличие от possessio) не обозначали собственность как конкретный объект, характеризуя не вещь, а право на нее. Между тем, в юридически упрощенном мире раннего средневековья, видимо, ощущалась потребность в термине, переносящем представление о праве на саму вещь. Эту нишу и заняло слово alod. Во всяком случае, в большинстве раннесредневековых текстов оно означает именно вещь — чаще всего, конечно, земельное имущество. Налицо восприятие не германского института, а германского термина, серьезно переосмысленного[3707].
В изучаемом регионе аллодом далеко не всегда называли свободную, ничем не ограниченную и не обусловленную собственность, противостоящую феоду или крестьянскому держанию. Конечно, есть немало текстов, где аллод четко отличается от феода (или бенефиция), в частности, где говорится о превращении феода в аллод[3708], но, как правило, смысл этого слова совсем другой. Так, аллодом называется земля унаследованная (кстати, не только от отца, но и матери)[3709], в противовес благоприобретенной — будь то покупка, распашка нови или пожалование[3710]. Однако оно было применимо и к благоприобретенной земле[3711]. В других случаях "аллод" понимается как недвижимое имущество, отличаемое от движимого, которое в таком случае именуется aver, facultas, res и т. д.[3712], и даже как возделываемая земля, отличаемая от других участков, приносящих доход[3713]. Но едва ли не чаще alodis — это конкретный земельный объект, безотносительно его юридического статуса, имеющий определенное местоположение[3714], четкие границы[3715], хозяйственную специализацию[3716] и название[3717]. Порой слово alodis само превращается в топоним[3718]. Поэтому можно было сказать, что такой-то аллод (т. е. географически определенный комплекс земель) некто "имеет в феоде"[3719]. А иногда под "аллодом" понимается вся совокупность владений данного человека, независимо от статуса и способа приобретения, включая феоды[3720].
В южнофранцузских текстах слово "аллод" присутствует в разных модификациях: alodis[3721], alod[3722], alodium[3723], alaudium[3724], alos[3725]. Стремясь подчеркнуть, что речь идет о "настоящем" аллоде, писцы начиная с X в. все чаще употребляют словосочетания типа: alodium proprium[3726], alodium liberum[3727], alodium francum[3728], в дальнейшем — еще более замысловатые: proprium sempiternum[3729], legale et proprium[3730], proprium et liberum[3731], francum et liberum[3732], liberum et absolutum[3733], liberum et purum[3734] и т. д. Искали и другие лексические средства, способные передать представление о полном праве на имущество, например при помощи словосочетаний alodis и jus
