Сергей Беляков - Гумилёв сын Гумилёва
Сейчас, читая суховатую, в сравнении с сочинениями Гумилева, диссертацию Иванова, понимаешь, какого дельного человека потеряла наша наука.
В последние годы жизни Иванов изучал северные народы – хантов, манси, селькупов, ненцев. Работал не как этнограф (для этого у Иванова не было квалификации), а как демограф. На жизнь этих народов Иванов смотрел сквозь очки гумилевской теории – и вновь оказался прав. «Малые народы» Сибири – не отсталые, а, напротив, слишком древние, «не дети, а старички», и попытки советской власти способствовать их развитию привели или к ассимиляции русскими, или к вымиранию. Лесные охотничьи племена и северные кочевники отдавали детей в интернаты, где их учили совершенно не нужным в тайге и тундре вещам: алгебре, физике, русской литературе, — но не учили, как построить чум или поймать острогой рыбу. Так появлялись люди, не адаптированные к природной среде и утратившие этническую традицию своего народа. Получали образование, но потом устраивались работать кладовщиками, истопниками, чернорабочими или вовсе не находили (потому что не искали) себе работы, а пасти оленей или охотиться они уже не умели.
Написал Иванов не так уж много, а из написанного далеко не всё успел напечатать. В 1998 году друзья Иванова собрали его рукописи, включая и кандидатскую диссертацию, в отдельную книгу «Проблемы этнической географии».
И все-таки я не думаю, что Константин Иванов смог бы «двинуть вперед» теорию Гумилева.
Во-первых, Иванов не был историком. Но ведь именно историческая наука дает самый ценный материал для теории Гумилева. Ее не могут заменить ни этнография, ни демография, ни социология.
Во-вторых, Иванов был профессиональным химиком. Тем удивительнее, что он не нашел у Гумилева ни ошибок, ни натяжек, ни дилетантских упрощений – всего того, в чем обвиняют Льва Николаевича биологи и физики. Даже «биохимическую энергию живого вещества» Иванов принял.
В-третьих, именно Иванову принадлежат первые попытки математизировать пассионарную теорию этногенеза. Даже у гуманитария они вызывают изумление и досаду.
В 1989 году читатели «Этногенеза и биосферы» с уважением рассматривали кривую этногенеза, составленную Гумилевым при помощи Константина Иванова. Кривая этногенеза, построенная в декартовой системе координат, походит на кривую костра, взрыва порохового склада и увядающего листа. Замечательно, но как же удалось измерить пассионарность? На индивидуальном уровне это пока невозможно, невозможно и на этническом. Еще никому не удалось подсчитать процент пассионариев в популяции. Кроме того, до сих пор не известно, как, собственно, передается пассионарный признак. Иванов же безоговорочно принял гипотезу Гумилева о мутации, но биологи (в том числе сторонники Гумилева) ее отрицают.
Интересно, что ни в одном своем сочинении Иванов не спорит с учителем даже по частностям. Это сплошное начетничество, если не считать замечательных демографических исследований, где Иванов просто применял теорию Гумилева в готовом виде.
Вячеслава Ермолаева Гумилев не прочил себе в преемники, хотя тот защитил в 1990-м кандидатскую диссертацию и немного печатался в «Известиях ВГО». Стиль Ермолаева сравнивают иногда со стилем самого Гумилева, но Вячеслав Юрьевич не брался даже за научно-популярные книги, не говоря уже о монографиях. В девяностые годы он оставил науку. Лишь время от времени писал публицистические статьи, случалось, весьма интересные. Кажется, он первым из гумилевцев усомнился в евразийстве и даже не согласился со взглядами учителя. После нескольких лет молчания Ермолаев напечатал в малоизвестном журнале с диковинным названием «Дети фельдмаршала» статью под названием «Сумерки на голубом небе: Казахстан и "евразийские" легенды». Оказывается, особенного братства русских и казахов никогда не было: «…фактология российско-казахских отношений не подтверждает повально распространившихся "евразийских" иллюзий. <…> Великая степь жила в обскурации. Пали ее сумерки и на голубое небо тюркского Казахстана. Вот здесь-то и скрыт настоящий побудительный мотив казахской тяги к "евразийской" интеграции с Россией. Иждивенческие императивы поведения, порожденные этнической старостью, просто не позволяют стране выживать без помощи».
Но все-таки перед нами только хорошая публицистика, а не научное исследование. Вернуться в науку Вячеславу Юрьевичу не удалось. В 2002 году Ермолаев предложил новый способ измерения пассионарности. Он попытался оценить пассионарность коммунистической партии («субэтноса коммунистов») по «скорости изменения темпов прироста/убыли числа членов и кандидатов в члены партии». Получилось, что в начале шестидесятых и даже в начале восьмидесятых партия была намного пассионарнее, чем в начале двадцатых. Порочный метод принес заведомо ошибочные результаты.
Но был еще третий, самый молодой и, пожалуй, самый загадочный ученик Гумилева – Владимир Мичурин. Крупнейшим научным достижением Владимира Мичурина стал «Словарь понятий и терминов теории этногенеза Л.Н.Гумилева». Еще до Мичурина словарь составил Ермолаев, но Мичурин далеко превзошел своего товарища. Я знаю людей, которые освоили теорию Гумилева именно благодаря словарю Мичурина. Впрочем, Мичурина ли? Сам Владимир Аскольдович рассказывал, что настоящим автором словаря был Гумилев. Просто внимательный и настойчивый ученик просил подробно разъяснить смысл каждого термина, умел правильно задать вопрос, а Гумилев разъяснял. Впервые словарь напечатали в замечательном сборнике «Этносфера: история людей и история природы».
В августе 1992-го «Наш современник» напечатал статью Мичурина «Возрождение Ирана в свете теории этногенеза», где тот применил теорию этногенеза к истории Ирана XIX-XX веков. Применил удачно – доказал, что в Иране в самом деле начался новый виток этногенеза. Конечно, статья Мичурина тоже не научная. Это отличная историческая публицистика. Вот если бы Владимир Аскольдович выучил фарси и всерьез занялся новейшей историей Ирана, он мог бы превратиться в настоящего ученого-востоковеда. Увы. Наступившие девяностые заставили бросить науку многих перспективных ученых. Владимир Мичурин даже не защитил диссертации. Он пошел работать в Федеральную миграционную службу. Свое географическое образование дополнил дипломом Академии госслужбы. Как и Ермолаев, Мичурин ограничивался статьями, в основном – о политической жизни современной России. Перспективный молодой ученый превратился в консервативного публициста, причем далеко не самого яркого.
В Москве идеи Гумилева пропагандировал Игорь Шишкин. Читал он и лекции по теории Гумилева. Сейчас Шишкин занимает довольно высокий пост – заместителя директора Института стран СНГ. Я читал много его статей, но научных исследований, развивающих теорию этногенеза, среди них так и не нашел.
ДУГИН И ГУМИЛЕВ, ИЛИ ФАЛЬШИВЫЙ НАСЛЕДНИК
В девяностые годы даже среди поклонников Гумилева имена Иванова, Ермолаева, Мичурина, Шишкина мало знали. Их совершенно закрыла исполинская тень Александра Дугина.
До начала девяностых Александр Гелиевич Дугин был вполне андеграундным персонажем. Поклонник мистика Юрия Мамлеева, соратник оккультиста Евгения Головина и тогда еще безвестного философаисламиста Гейдара Джемаля, Дугин выучил несколько европейских языков и увлекся идеями европейских эзотериков, мистиков, геополитиков и просто ультраправых мыслителей, совершенно неизвестных в Советском Союзе. В девяностые годы Дугин переведет и перескажет своими словами их сочинения и, таким образом, познакомит интеллигентного читателя с трудами Рене Генона, Юлиуса Эволы, Германа Вирта, Карла Шмитта и Карла Хаусхофера. По дугинским «Основам геополитики» будут учиться студенты гуманитарных вузов.
В 1989 году Дугин написал свою первую монографию «Пути Абсолюта», где пропагандировал идеи «тотального традиционализма», весьма экстравагантного, а для советского читателя – и вовсе инопланетного учения. Основоположником «тотального» (или «интегрального») традиционализма был французский мыслитель Рене Генон, истинный учитель Александра Гелиевича.
В том же году Дугин познакомился с Александром Прохановым, который редактировал тогда «Советскую литературу» и пытался сделать этот журнал интеллектуальным и респектабельным. Проханов предложил молодому эзотерику написать на актуальную тему, применив на практике положения тотального традиционализма. Вскоре Дугин стал постоянным автором и основанной Прохановым газеты «День» (с ноября 1993 года – «Завтра»).
Хотя уже в начале девяностых Дугин приобрел репутацию правого интеллектуала, фантастически эрудированного и оригинального мыслителя, он все еще оставался подлинным маргиналом и как философ, и как политический деятель.
В середине девяностых Дугин писал о консервативной революции и национал-большевизме, стремясь встроить их в эклектику интегрального традиционализма. Однако идеология консервативной революции также представляла скорее академический интерес. Не получилось и с национал-большевизмом. Дугин стал вместе с Эдуардом Лимоновым идеологом и одним из основателей национал-большевистской партии. Но принципиальный нонконформизм Лимонова не оставлял шансов когда-нибудь сблизиться с Кремлем, войти в круг избранных. С Лимоновым Дугин разошелся достаточно быстро.
