А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
На самом деле недовольство существующим положением имело ещё более массовый характер.
В отличие от активного диссидентства пассивная оппозиция находилась на самых разных этажах советского общества, в том числе внутри партии, в партийном и государственном аппарате.
«Происходила своеобразная деидеологизация руководства (и кадров в целом), — пишет бывший работник аппарата ЦК КПСС К.Н. Брутенц, — эрозия его «марксистско-ленинской идейности, в верности которой клялись более всего. Причём в этом процессе — как это ни выглядит парадоксально — руководство и аппарат опережали значительную часть общества»[1133].
В результате этого «идеология становилась маской, скрывавшей безыдейность вождей»[1134].
Вот, например, откровения уже известного нам А.С. Черняева: «У меня не то что принципов, у меня убеждений никогда не было. Да, я был 48 лет членом партии, но никогда — убеждённым коммунистом»[1135]. И это признание человека, который долгие годы работал в Международном отделе ЦК КПСС и даже был заместителем заведующего отделом, человека, который курировал международное коммунистическое движение.
«Деятели, — утверждал А.Н. Яковлев, проработавший в аппарате ЦК КПСС около двадцати лет, причём не где-нибудь, а главным образом в Отделе агитации и пропаганды, — были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я — в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостным, истинные убеждения держали при себе»[1136].
Утверждая, что в аппарате КПСС никто не верил в коммунистические идеалы,
А.Н. Яковлев, по всей видимости, сгущал краски. Но то, что отмеченное им двоедушие существовало и имело массовый характер, не вызывает сомнения. Существование «двоемыслия», а то и «троемыслия» среди своих коллег по аппарату ЦК КПСС признавал и К.Н. Брутенц[1137].
«По моим наблюдениям, — читаем мы в его воспоминаниях, — среди членов руководства второй половины 70-х годов доктринально «заряженными» — конечно, по-разному — оставались лишь Андропов, Суслов, Пономарёв и в какой-то мере Громыко»[1138].
Таким образом, получается, что из примерно 25 человек, входивших в высшее руководство партии, по мнению К.Н. Брутенца, только четверо сохраняли доктринальную приверженность марксизму. Уже одного этого достаточно, чтобы понять масштабы идейного перерождения руководства.
Генри Киссинджер вспоминал, как во время встречи с М.С. Горбачёвым, которая состоялась в начале 1989 г., Михаил Сергеевич заявил, что «они с Шеварднадзе» (первый секретарь ЦК Компартии Грузии) ещё «где-то в 70-е годы пришли к выводу, что коммунистическую систему следует изменить с головы до ног»[1139]. Более того, по свидетельству Г.Х. Шахназарова, однажды в его присутствии М.С. Горбачёв заявил: «Разорили страну, народ держали впроголодь, запороли сельское хозяйство… Какой это к чёрту социализм»[1140].
Однако и в 70-е, и в 80-е годы Михаил Сергеевич продолжал клясться в верности этому несуществующему социальному строю.
Факт подобного двоедушия нашёл отражение в одном из интервью Э.А. Шеварднадзе. Он признался: открыто мы говорили одно, в узком кругу — другое. «На вопрос, когда примерно началось такое неформальное общение», Эдуард Амвросиевич заявил: «Я бы особенно выделил 1975 и 1976 годы и более позднее время. К началу 80-х годов нам уже всё было вполне ясно. Первый вывод, к которому мы пришли, заключался в том, что необходим серьёзный ремонт»[1141].
На самом деле к началу 80-х годов Э.А. Шеварднадзе думал уже не о ремонте советской системы. Когда в 1981 г. историк Г. Шарадзе обратился к нему с предложением о приобретении в США архива грузинского меньшевистского правительства, срок хранения которого истекал в 2000 г., Эдуард Амвросиевич заявил, что он может не беспокоиться, к тому времени советской власти в Грузии уже не будет[1142].
Имеются сведения, что не считал советское общество социалистическим и шеф КГБ. «По крайней мере, дважды в моём присутствии, — вспоминал о Ю.В. Андропове Г. Корниенко, — он говорил примерно так: какой там, к чёрту, развитой социализм, нам до простого социализма ещё пахать и пахать»[1143].
Этому как будто бы противоречит приведённое свидетельство К. Брутенца. А.И. Вольский тоже утверждал, что «Андропов по-настоящему верил в коммунизм». Однако, обращая внимание на то, что китайские коммунисты открыли свою партию для «буржуев», Аркадий Иванович отмечал, что даже такие оппортунисты, как «лидеры КПРФ», не способны на такой шаг, «а Андропов бы на такое пошёл»[1144]. Вот и весь «коммунизм» в понимании Ю.В. Андропова.
В заключение можно привести воспоминания племянницы Л.И. Брежнева. Однажды, когда ее отец спросил брата, «будет ли когда-нибудь коммунизм», Леонид Ильич засмеялся и сказал: «Ты это о чём, Яша? Какой коммунизм? Царя убили, церкви уничтожили, нужно же народу за какую-то идею зацепиться»[1145].
На основании этого можно утверждать, что, исповедуя марксизм-ленинизм как религию и требуя от рядовых членов партии, чтобы они ни на йоту не отступали от идеологических догм, сами руководители партии и государства в своём подавляющем большинстве в эти догмы уже не верили.
В связи с этим недалека от истины была одна из поклонниц А.И. Солженицына, которая утверждала в 70-е годы, что «советское правительство за валюту готово продать не только отца родного, но и весь марксизм-ленинизм с его тремя источниками»[1146], что, как мы знаем, позднее и произошло.
«В 70-80-е годы, — писал К.Н. Брутенц, — самыми “продвинутыми” в смысле деидеологизации и одновременно самыми идеологически крикливыми были комсомольские вожди (“комсомолята”), соединяющие горластость, напористость и звучные декларации о “верности” партии с редким цинизмом и голым практицизмом, с безудержным карьеризмом и подхалимством». Отмечая этот факт, К.Н. Брутенц охарактеризовал его как «симптом» «ускорявшегося перерождения и загнивания режима»[1147].
Между тем он свидетельствовал не просто о «загнивании» и «перерождении», а о том, что, имея подобную смену, КПСС не имела будущего.
Одним из важнейших факторов подобного перерождения являлось формирование внутри советского общества того «нового класса», о неизбежном появлении которого предупреждал ещё Л.Д. Троцкий[1148]. Особую роль в его формировании сыграла экономическая реформа 1965 г., которая привела к тому, что через 20 лет в советской стране на разных этажах общества имелись уже сотни тысяч лиц, которые владели крупными, в том числе миллионными, денежными средствами и которые были заинтересованы в ликвидации советской системы[1149].
В оценке того, с какими намерениями Ю.В. Андропов пришёл к власти, можно встретить диаметрально противоположные мнения.
«План Андропова по спасению социализма, — утверждал А.Н. Яковлев, — если судить по его высказываниям, состоял в следующем: в стране вводится железная дисциплина сверху донизу, координированно идёт разгром инакомыслия, ожесточается борьба с коррупцией и заевшейся номенклатурой, под строгим контролем происходит умеренное перераспределение благ сверху вниз, проводится партийная чистка. Убираются из номенклатуры все, кто неугоден КГБ… Меня, например, поразило его предложение “О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени”. Андропов заранее готовил списки для арестов и лагерей»[1150].
1 января 1984 г. в США вышла уже упоминавшаяся книга Анатолия Голицына[1151]. Книга была начата в 1969 г., завершена в 1981–1982 гг. и подготовлена к печати в 1983 г.
Излагая содержание её предпоследней, 25-й, главы, один из рецензентов писал, что автор «предсказал события послебрежневской фазы: новый генсек начинает демонстративную либерализацию и вводит элементы экономики свободного рынка, в значительной степени исчезает цензура, появляются свободные политические партии, наступает сверхразрядка в глобальном масштабе и подписание беспрецедентных соглашений о разоружении, советские войска выводятся из Афганистана, разрушается Берлинская стена, в Польше власть берет “Солидарность”, в Чехословакии на политическую сцену возвращается Дубчек, в СССР Андрей Сахаров играет официальную политическую роль — и это всё в книге, которая была закончена в 1983 году»[1152].
Как мы теперь знаем, многое из этого прогноза осуществилось.
«Именно в КГБ, — заявил в интервью газете «День» один из генералов этого учреждения, не пожелавший обнародовать свою фамилию, — появилась в начале 1980-х годов группа молодых специалистов, которые контурно обозначили проблему реформ»[1153].
