Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв. - Володихин Дмитрий Михайлович
В Сибирь отправляли на командные должности дворян или, как тогда говорили, «служилых людей по отечеству». Чаще всего кадры сибирских воевод рекрутировались либо из числа служильцев невысокой знатности, либо из тех, кто попал в опалу, крепко провинившись перед властью.
Первого действительного успеха в Сибири после страшного разгрома Ермака добился Иван Алексеевич Мансуров – провинциальный «выборный сын боярский». Встав во главе маленького отряда, он срубил Обский городок (на Оби против устья Иртыша). Здесь Мансуров отбился от наседавшего неприятеля – воинственных остяков и уничтожил языческого идола удачным выстрелом из пушки. Именно этот человек с куда более скромной биографией, нежели у Ермака Тимофеевича, сделал дело как надо – дал русским силам новую веру в успех на просторах Сибири.
Большего Мансуров совершить не мог из-за крайнего малолюдства отряда, находившегося у него в подчинении. В распоряжении Ивана Алексеевича находилось всего «сто человек ратных» и небольшое число казаков во главе с атаманом Матвеем Мещеряком.
Что представлял собой «выборный сын боярский» по тем временам? Он отнюдь не являлся сыном боярина. Так называли относительно невысокий чин на служебной лестнице Московского государства. «Выборные дети боярские» стояли чуть выше огромной массы рядового провинциального дворянства – «городовых детей боярских». Главное отличие состояло в том, что служильцам «по выбору» время от времени приходилось проходить службу не в провинции, а в столице. Они проводили в Москве четырехмесячное «дежурство» и сменялись другими «выборными». Для высшей знати московской – князей Шуйских, Мстиславских, Воротынских, Трубецких – человек с таким чином был просто незаметен. Он никто, его не стоит принимать в расчет. А вот Годуновы, не столь знатные, но вставшие на важные правительственные посты благодаря тому, что им посчастливилось выдать Ирину Федоровну Годунову замуж за государя Федора Ивановича, таких людей замечали… И давали «худородным» служильцам «именные службы». Иначе говоря, ставили задачи, в результате решения которых имя исполнителя оставалось в «разрядных» книгах, что повышало статус его рода.
Вослед Мансурову пошли воеводы Василий Борисович Сукин (явно старший среди начальствующих лиц), Иван Никитич Мясной, а с ними «письменный голова» Даниил Даниилович Чулков.
Тульский помещик, «выборный сын боярский» И.Н. Мясной должен был считаться опытным военачальником: он хаживал в походы, возвысившись до чина воинского головы, он даже сидел в Орле вторым воеводой. А Орел тогда был форпостом России на степном юге. Город играл роль опорного пункта в постоянной вооруженной борьбе с набегами крымских ханов. Иными словами, Иван Никитич получил практический навык командирской работы на высоких постах, притом на переднем краю обороны. Этот – уже чуть выше Мансурова. На Москве таких, как он, – сотни. Но все же не тысячи: с громадной массой провинциального дворянства ни Мансуров, ни Мясной не сливаются.
Д.Д. Чулков – другой туляк, также служивший «по выбору».
Сукины имели более высокий статус. При Иване Грозном это семейство поднялось высоко. «Родословной» фамилией Сукины не были, но думные чины получали неоднократно. Один из них, дядя Василия Борисовича, Федор Иванович, даже удостоился боярского чина. А отец В.Б. Сукина Борис Иванович имел должность печатника (хранителя печати). И прославились Сукины не на военном поприще, а на «дворовой» (придворной) и дипломатической службе. Б.И. Сукину удалось выдать дочь за князя Д.Б. Приимкова-Ростовского. Он также приходился шурином влиятельным дьякам братьям Щелкаловым. А Федор Иванович породнился с могучим боярским родом Захарьиных-Юрьевых. Иначе говоря, для Москвы конца XVI века В.Б. Сукин был фигурой на два порядка более заметной, нежели казачий атаман Ермак.
Василий Борисович, кстати, еще при Иване IV получил дворовый чин стряпчего. Во второй половине 1580-х годов, после своей сибирской одиссеи, он дослужился до чина «московского дворянина», а затем, не позднее 1604 года, стал думным дворянином, то есть достиг высокого служебного статуса – заметно выше, чем у того же И.А. Мансурова.
Удивительно другое: отправка в Сибирь – явный признак опалы для представителя такого семейства. У власти постепенно укреплялся клан Годуновых, а с ними Сукины союзничали еще при Иване Грозном. В чем же дело?
Одна из версий гласит: все они – и Сукин, и Мясной с Чулковым – оказались в дальних краях, во главе русских войск, шедших против сибирских татар, из-за опалы. Под опалу они могли попасть, ввязавшись в острую политическую борьбу при дворе. Возможно, все трое оказались под ударом, когда из Москвы выводили «худородных» выдвиженцев прежнего монарха. В первые два года правления Федора Ивановича служилая знать выдавила с высоких постов почти всех неродовитых дворян, в нарушение традиций поднятых Иваном Грозным к верхнему ярусу власти. Убирали как дельных людей, так и пустых карьеристов, казнокрадов, мздоимцев. Им крепко напомнили: продвижение по службе зависит в первую очередь от «отечества», то есть принадлежности к определенному семейству; и если семейство это недостаточно родовито, его представитель может лишиться любого карьерного достижения в любой момент. Тогда геройство на сибирских просторах оказалось для них своего рода искуплением, платой за право вернуться назад и продолжить службу в столичных условиях. Как минимум, В.Б. Сукину это удалось.
Но есть и другая версия, думается, более разумная. Очевидно, русская экспансия в Сибирь силами государства, а не казаков, была проектом политической элиты, а именно придворной партии, объединявшей в 1580—1590-х годах Захарьиных-Юрьевых и Годуновых. И тогда фигура Сукина ни в коей мере не случайна: ему, доверенному лицу обоих семейств, дали поручение – закрепиться в Западной Сибири. Он это поручение выполнил. Надо полагать, в последние полтора десятилетия XVI века крупные силы русской политики уже осознавали, сколь значительной может быть польза от Сибири, и готовы были выделить для продвижения на восток серьезный государственный ресурс…
Сукин и Мясной, имея три сотни бойцов, воздвигли острог, из которого поднялась Тюмень. В 1586 году на реке Тюменке, притоке Туры, была построена эта деревянная крепостица и в ней храм – первая из русских православных церквей Сибири. От острожка и храма сейчас ничего не осталось, впрочем, как и ото всех наших рубленых крепостей XVI столетия. Но именно из этого истока вытекает полноводная река исторических судеб полумиллионной Тюмени. Д.Д. Чулков, получив под команду 500 ратников (по масштабам слабозаселенной Сибири – солидная сила!), основал крепость Тобольск (1587), поставил там Спасскую и Троицкую церкви, разбил и пленил татарского правителя Сеид-хана (Сейдяка). Потом, через много лет, Тобольск станет столицей Сибири, даже обзаведется прекрасным каменным кремлем… А изначально это было такое же маленькое, на скорую руку рубленное укрепление, как и многие другие опорные пункты России тех времен, поставленные на опаснейших направлениях.
Московское государство вновь получило в Сибири надежный форпост. Зацепившись за него, легче было продвигаться дальше. Фактически стремительное, неостановимое движение русских отрядов по сибирским равнинам началось именно с двух малых городков – Тобольска и Тюмени. Они сыграли роль ворот на «Сибирское эльдорадо», через которые с запада, с земель коренной Руси, хлынули стрельцы, казаки, дворяне, священники, торговые люди и, позже всех, крестьяне.
Такова сокровенная суть Тобольска: этот город подобен створке врат, открывающих дальний путь для русского многолюдства, да и не только для него. Через руки «привратников» шли нескончаемые реки хлеба, пороха, серебра и, главное, «мягкого золота» – мехов. Позднее к ним присоединился поток самого настоящего золота. Дорога горестная вела через врата на восток, и шли по ней ссыльные с каторжниками, путь радостный вел в обратную сторону, по нему ехали прощеные, раскаявшиеся, да и просто оплатившие свой долг государству…
