Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3

Арсеньев с детства увлекался литературой, музыкой, был в литкружке «Кузница», писал стихи. Любил также волейбол, городки и, как болельщик футбола, не пропускал ни одного матча. Читал очень много и тут, на фронте, читает «Батыя», Драйзера, перечитывает «Войну и мир», изучает Суворова и военную литературу.

Мы сегодня вспоминали любимых им с детства Жюля Верна и Джека Лондона, и он наизусть цитировал мне сказки Андерсена.

26 мая. 3 часа 40 минут утра. Блиндаж КП

Час назад, проговорив с Арсеньевым за полночь, мы легли на одной наре спать. Но в 3 часа ночи раздался писк аппарата, Арсеньеву сообщили: «Противник в 4. 00 собирается кое-что предпринять!»

Арсеньев немедленно вызвал к проводу комбатов, приказал поднять все подразделения полка, приказал начальнику артиллерии Гребешечникову привести в боевую готовность артиллерию, предупредил резервы, проверил связь.

Заместитель командира полка доложил, что противник начнет артподготовку с новых позиций. Арсеньев объявил:

— Будить всех!.. Будить замполита!

Замполит капитан Донских заспался, вставал неохотно, но затем начал действовать. Я с Арсеньевым, Никитич и адъютант Арсеньева, лейтенант Борис Карт, в шинелях, при оружии вышли из блиндажа КП и перешли в блиндаж наблюдательного пункта, где у стереотрубы находился командир батареи 120-миллиметровых минометов, старший лейтенант Федор Лозбин. Этот блиндаж минометчиков Арсеньев использует и как свой командирский наблюдательный пункт.

Общее напряжение ожидания передалось и мне: смотрим на часы, сейчас около четырех утра, вот-вот обрушится на нас артподготовка, Начнется немецкое наступление. Арсеньев, внешне спокойный, но — подмечаю — нервничая, проверяет по телефону готовность полка к отпору. Вокруг абсолютная тишина.

Молчат и наши и немецкие пушки, минометы, пулеметы. Ни один винтовочный выстрел не нарушает эту особенную, хрупкую, словно стеклянную тишину. Мы не разговариваем. Лозбин и Арсеньев по очереди глядят в стереотрубу. Но в этот предрассветный час что-либо разглядеть трудно!

Мне все же хочется спать — пройдя километров двадцать, я потом в полку весь день работал, не спал ни минуты.

4 часа

Все тихо. Арсеньев, прижав к уху телефонную трубку, прислушивается.

Глядит в амбразуру на передний край. Потом берет какие-то протянутые ему Лозбиным письма, усмехается, кивает мне:

— Любовные! От Виктории и от Вали!..

Читает их.

Смотрю в стереотрубу. Над полем, над немецким расположением клочьями белесый туман. Какой дикий хаос разрушения повсюду!

5 часов 25 минут

Солнце! На немецких позициях все та же странная тишина. Нет обычного движения, все замерло. Арсеньев заснул было сидя за столиком, а теперь лег и похрапывает. Я подробно рассмотрел немецкий передний край в стереотрубу.

Блиндажи — по ту сторону Черной речки. На гребне перед ней — наши разбитые танки, дзоты, блиндажи. Дальше за Черной речкой, в изувеченном лесу возле Круглой Рощи, видны разрушенные немецкие блиндажи, землянки!

Только что начали стрелять наши орудия — разрывы видны в лесу. В ответ несколько выстрелов немецких дальнобойных — снаряды перелетели через нас.

Прошли два немецких истребителя, и опять все тихо. Весь хаос переднего края залит утренним солнцем.

Хочется спать. Здесь, в блиндаже, так тесно, что прилечь нельзя.

Арсеньева разбудили: вызвали к аппарату. Он сообщил, что все тихо пока, лег и опять захрапел, но сразу же проснулся и теперь, сидя за столом, работает над картой.

9 часов 30 минут утра. КП полка

Немцы наступления не начали. На наблюдательном пункте я делал записи о Черной речке, потом вместе с Арсеньевым и другими вернулся на КП и спал два часа. Все тихо, подчеркнуто, непонятно, угрожающе тихо, — нависшая тишина! День, обычный день, начался. В блиндаже — чистка сапог, бритье, мытье, жарятся на завтрак свежая рыба и оладьи, на столе — чай с клюквой…

Разговор о награждении медалями («Надо написать приказ!»), о мерах по укреплению рубежей и системы огня, о рекогносцировке; о солдатах — узбеках и казахах («Они воюют хорошо, если им дан командир, говорящий на их языке»)…

26 мая. 10 часов утра. КП полка.

В блиндаж вызван полковой агитатор, старший лейтенант Даниил Варфоломеевич Лях. Он будет сопровождать меня и Никитича в обходе переднего края, куда мы сейчас отправляемся. Он украинец, родом из Черниговской области, 1905 года рождения, член партии с 1942 года. Представлен к ордену Красной Звезды.

Обход начнем с КП второго батальона. Этот командный пункт находится в блиндаже, врытом в берег Черной речки. Я разглядывал его в стереотрубу с НП Федора Лозбина…

КП второго батальона. Блиндаж на переднем крае

Пришли сюда по траншее. Командир батальона — старший лейтенант Мухаметдинов Мухамед-Сали Сафиевич, казанский татарин; черный, худощавый, живые лукавые глаза. Участвовал в отражении атаки 10 мая.

Течение Черной речки часто изменяют огромные воронки, разрушающие ее берега. Вода вливается в такую воронку кружась, наполняет ее и переливается в следующую, все дальше отклоняясь от своего старого русла. Траншея переднего края, обрамляющая берег, — единственная защита от немецких снарядов и пуль. Эта первая линия окопов проходит зигзагами, и в каждом углу зигзага построен блиндаж. В его амбразуру на немцев глядят вороненый глазок пулемета и пара человеческих глаз. Пулеметчики, снайперы, наблюдатели здесь спят по очереди, урывками, и амбразуры повернуты так, что вся местность впереди может быть в любую минуту накрыта перекрестным огнем. Каждый боец в траншее знает, что в нужную эту минуту, на то же самое пространство впереди и на всю глубину вражеской обороны лягут тысячи снарядов и мин, посланных сзади нашими артиллеристами по первому вызову огня.

Боевое охранение, ячейка с амбразурой

Ниша НП с винтовками и ручным пулеметом. Два бойца спят, третий наблюдает в бинокль. В траншею врыты цинки. Перед бруствером лежат трупы немцев, они разлагаются, и ветерок доносит отвратительный запах. Один из этих немцев полусидит, опершись подбородком о пень, кожа с лица слезла, пустыми глазницами он смотрит прямо в амбразуру. До него не больше двух с половиной метров. Другой лежит на спине, живот и грудь вздулись, но впечатление, будто он отдыхает. Наши бойцы, насколько удается, забрасывают трупы землей, но снаряды и мины, разрывающиеся в этой зоне, вышвыривают их по частям и целиком.

Здесь был жестокий гранатный бой, когда немцы подобрались к пятой роте по лощине. Эта лощина уходит в глубь немецких позиций, до них — восемьдесят метров. Наши отбивались с четырех часов ночи до одиннадцати утра, немцев в траншею не пустили, но гранаты с длинными ручками они сюда добрасывали, били сюда и минометами, и пулеметами, и автоматами, поддерживала их и артиллерия.

Пост № 24

Чтобы прийти в конец траншеи на этот пост, нужно было перебежать, пригнувшись, по открытому, ничем не защищенному мостику через разлив Черной речки («протока» создана сомкнувшимися воронками). По мостику бьют немцы, бьют плохо, потому что мы все, перебежав поодиночке, невредимы. Свист пуль, а подальше — хлюпанье мин в болоте; все время стреляют две немецкие пушки, они где-то близко, но снаряды перелетают через траншею, рвутся дальше.

Сижу в нашей снайперской ячейке, гляжу в амбразуру. В ста метрах видны немецкие заграждения, еще ближе — в восьмидесяти — группы немцев за торфяными укрытиями. Их снайперы часто целятся и сюда, в щель амбразуры, — нужно остерегаться.

В бою 10 мая из этой траншеи работал ротным 50-миллиметровым минометом командир пятой роты, младший лейтенант Николай Тимофеев, вторым минометом — младший лейтенант Ипатов. А сквозь амбразуры вел пулеметный огонь командир взвода. Из-за его спины бросал гранаты больше всех отличившийся в бою младший лейтенант Щипцов. В момент атаки здесь было мало бойцов, основной удар приняли на себя подоспевшие командиры…

Пулеметная точка № 17

Берег Черной речки — болотная, превращенная в крошево прогалина, где не выроешь траншею даже в полроста. Единственное укрытие от немцев — плетень из сухих ветвей, изглоданных пулями и осколками мин. Плетень не защита от пуль, но за ним можно пробежать, пригнувшись и увязая по колено в болоте. Если ты ловок и поворотлив, враг не заметит тебя. Вот так вчетвером — со связным и лейтенантом Ляхом — сюда и перебежали, слыша над своими спинами свист пуль.

Ощущение неприятное, будто ты заяц. Было страшно, но перебегал я со смехом: очень уж неуклюже хлюпали, да с прытью!

Точка № 17 второй пулеметной роты обложена торфяными кирпичами. Вода.

Люди живут здесь лежа, не просыхая.