Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Некоторые слова французского языка, так называемая «тарабарщина», до сих пор хранят отпечаток этой политико-лингвистической географии: charabia (от charabiat – рабочий-мигрант из Оверни); baragouin (от бретонских слов bara – «хлеб» и gwin – «вино») или parler comme une vache espagnole – «говорить как испанская корова» (первоначально вместо «корова» было «баск»).
Ко времени революции большинство диалектов не имели письменности, а там, где она была, правописание в значительной степени определялось выбором пишущего. Словари региональных языков были, но даже их авторы редко считали их чем-то серьезным. До середины XIX века эти словари составлялись как руководства для провинциалов, которые хотели говорить правильно и желали, чтобы их речь не звучала смешно, когда они приезжали в Париж. Мари-Маргерит Брюн составила в 1753 году двуязычный словарь французского языка и «контуа» (языка города Безансона и провинции Франш-Конте), чтобы, как она писала, «помочь моим землякам реформировать их язык». Популярное сочинение о языке Лиона (четвертое его издание появилось в 1810 году) называлось «Плохой язык» и было адресовано тем, «кому не повезло жить в избранном обществе». Даже огромный французско-лангедокский словарь, составленный Буасье де Соважем (1785), именовался «Собрание основных ошибок в дикции и французском произношении, совершаемых жителями южных провинций».
Хотя сами слова свидетельствовали о языковом богатстве и жизнеспособности «патуа» и служили доказательством того, что официальный, академический французский язык искусственно обеднен, диалекты считались природной сокровищницей, которую должен разграбить господствующий язык. Диалектные слова – например, affender (разделить еду с неожиданным гостем), aranteler (сметать паутину), carioler (кричать во время родов), carquet (тайное место между грудью и корсетом), river (обрывать листья с ветки, проводя рукой вдоль нее) – и тысячи других полезных драгоценностей были, словно трофеи, принесены из дальних краев и очищены от своего первоначального контекста. Ни одно из них не было включено в словарь Французской академии. Когда такие лингвистически всеядные писатели, как Бальзак, использовали диалектные слова в своих работах, их обвиняли в том, что они загрязняют язык цивилизации.
Мир, к которому принадлежали эти слова, был полностью нанесен на карту только в XX веке. В сознании большинства людей – если они вообще думали об этом – на карте языков было больше белых пятен, чем на картах Африки того времени. Образованные путешественники постоянно с изумлением обнаруживали, что от их французского языка нет никакой пользы.
«Мне ни разу не удалось быть понятым крестьянами, которых я встречал по дороге. Я говорил с ними по-французски, пускал в ход диалект моего края, пытался говорить на латыни, но все было напрасно. Наконец, когда я устал говорить, когда меня не понимали, они сами заговорили со мной на языке, который для меня оказался совершенно непонятным».
Это написал священник из Провансальских Альп, который путешествовал по области Лимань в Оверни в конце 1770-х годов. Похожие свидетельства остались от времен начиная со старого режима, то есть до Французской революции XVIII века, до Первой мировой войны. Растерянность, которую испытал Жан Расин, когда у него были трудности с языком в Провансе в 1661 году, была обычным делом в некоторых областях Франции даже двести лет спустя. Вот что Расин написал своему другу Лафонтену о своей поездке к своему дяде в город Юзе, который находится в 15 милях к северу от Нима. (Это было за несколько лет до того, как Расин написал те пьесы, которые будут прославлены как чистейший образец классического французского языка.)
«По мере того как я добирался до Лиона, язык местных жителей становился для меня все более непонятным и мой – непонятным для них. Это несчастье стало еще больше в Валансе, и, по воле Бога, случилось так, что я попросил у служанки ночной горшок, а она положила мне грелку в постель. Но в этом краю еще хуже. Клянусь тебе, мне нужен переводчик, как московиту в Париже».
Через несколько дней он писал другому человеку: «Я не могу понять французский язык этой местности, и никто не понимает мой язык».
Если образованный человек, имевший родственников в Провансе, не мог заказать ночной горшок во втором по величине городе Франции, а южнее был полным невеждой и не мог даже понять, какой язык слышит, то неудивительно, что иногда понятие «Франция» казалось отвлеченным.
Имея составленную в XXI веке спутниковую карту языков Франции, легко увидеть, что язык, который Расин слышал в доме своего дяди, вообще не был разновидностью французского. Задолго до приезда в Юзе он пересек великую разделительную линию между северными языками «оль» (oil), то есть французскими, и южными языками «ок» (oc), то есть окситанскими (обе группы языков получили свои названия в Средние века по словам, означающим в них «да»). Только в 1873 году экспедиция из двух героев начала наносить на карту границу языков «оль» и «ок», опрашивая сотни людей в крошечных деревнях. Они прошли треть расстояния от Атлантики до Альп, потом один исследователь умер, а другой лишился глаза.
До тех пор считалось, что эта разделительная линия проходит вдоль Луары. На самом же деле она проходит гораздо южнее – от верхнего конца эстуария Жиронды вдоль северного края Центрального массива, через узкую смешанную зону, известную под названием «полумесяц», в которую входят Лимож, Гере и Виши. На расстоянии примерно 45 миль перед долиной Роны «ок» и «оль» разделены третьей романской группой диалектов, которая известна под неудачным названием «франко-провансальские» (сам провансальский язык входит в окситанскую группу). Языки групп «оль», «ок» и франко-провансальской вместе занимают около 94 процентов территории Франции[12].
В доме дяди в Юзе Расина отделяли от французского языка четыре развилки этого лингвистического дерева. Он находился в области окситанских языков, в той ее части, где преобладает провансальский язык (точнее, роданская, то есть бытующая на Роне разновидность провансальского); к этой разновидности относятся пять диалектов, на одном из которых и говорили в Юзе.
Все это стало известно людям, по крайней мере ученым, к концу XIX века. К этому времени было описано и названо около пятидесяти пяти главных диалектов и сотни поддиалектов, которые делились на четыре языковые группы: романские (французские, окситанские, франко-провансальские и италийские языки, на которых говорят на Корсике и вдоль итальянской границы), германские (фламандский, франкский и эльзасский), кельтский бретонский язык, и отдельную «эускарскую» группу образует баскский язык, который сами баски называют «эускара». И еще много диалектов остались неизвестными или неопознанными. У евреев, живших в папском анклаве в нынешнем департаменте Воклюз, был свой язык – шуади, иначе иудеопровансальский. Он исчез в 1977 году и сохранился только в литургических текстах. В департаменте Мозель и в Рейнланде до Второй мировой войны существовал зарфатский, иначе иудеофранцузский язык. Последние, кто на нем говорил, умерли в концлагерях. Кало – язык иберийских цыган – имел во Франции две главные разновидности, баскскую и каталонскую, но мало что было известно об этом народе и тем более о его языке.
Даже если местность была известна людям из внешнего мира, ее язык мог остаться для них тайной. Жители деревни Аас, которая находится у подножия горы Коль-д’Обиск, над курортом О-Бон, имели свой собственный язык свиста, про который не знали даже в соседних долинах, пока в 1959 году он не был упомянут в телевизионной программе. Пастухи, которые проводили летние месяцы в одиноких хижинах, придумали этот язык из разрывающих ухо сигналов громкостью 100 децибел, которые были слышны на расстоянии больше 2 миль. Этим языком также пользовались женщины, работавшие на полях вокруг деревни, и в начале XX века он, видимо, был настолько развитым, что с его помощью можно было сообщить содержание местной газеты. Последние известные случаи его использования относятся ко временам нацистской оккупации, когда местные пастухи помогали беженцам-евреям, бойцам Сопротивления и потерпевшим аварию летчикам перейти через границу в Испанию. Сегодня несколько человек в Аасе еще помнят, как слышали этот язык, но никто не может воспроизвести его звуки, и его никогда не записывали. Если такой необычный язык остался незамеченным, то, должно быть, многие другие диалекты угасли раньше, чем могли быть обнаружены.
Все известные французские диалекты могут быть точно отнесены к одной из трех главных групп языков – даже язык свиста из Ааса, который был основан на местном беарнском диалекте. Разумеется, для путешественника, который, проходя по стране, перепрыгивает от одного диалекта к другому, их расположение казалось непонятным и беспорядочным. В заголовке этой главы перечислено несколько главных слов, означающих «да», по часовой стрелке, начиная с Прованса и кончая Савойей. Но даже этот список – упрощенный вариант. В середине XIX века в Бретани человек, проходя пять миль от Карнака до Эрдевена, мог услышать три разных произношения слова ya («да»): «ие», «иа» и «ио». На Лазурном Берегу от Ментоны до Монса (к западу от Грасса) отцы, жившие на расстоянии 10 миль один от другого, назывались païre, père, pa, pèro и papo.
