Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году
Герберт Орильякский, с которым читатель этой книги уже встречался и еще неоднократно встретится, не мог, познакомившись с различными часами, не сделать сам такие же. Немецкий хронист Титмар Мерзебургский пишет, что, находясь в Магдебурге вместе с юным Оттоном III (значит, это был 996 год), Герберт сделал часы, которые наладил, наблюдая через трубу за известной звездой, указывающей путь морякам». Здесь перед нами кажущееся затруднение, поскольку всегда считалось, что телескоп был изобретен Галилеем только в начале XVII века… Впрочем, читатель может не волноваться: эта труба не была телескопом. В ней отсутствовали линзы. Она служила Герберту лишь для того, чтобы видеть самую неподвижную звезду неба — Полярную. И это астрономическое действие показывает, что его часы следовало ориентировать по небесным светилам, то есть речь идет об обычных солнечных часах.
Однако те из читателей Титмара, которые обладали богатым воображением, а именно некие Марло и Жак Александр, опубликовавшие в 1734 году статью в «Ученом журнале», поспешили признать в «orologium»[78] Герберта механические часы, созданные гением и опередившие свое время. В ответ появилось бесстрастное опровержение Александра Оллериса в предисловии к его изданию трудов Сильвестра II: «Если бы он (Сильвестр. — Э. П.) изобрел механические часы, то, наверное, этот хитроумный секрет, сохраненный его учениками, избавил бы Людовика IX[79] от необходимости прибегать к помощи горящей свечи для того, чтобы следить за ходом времени и не увлекаться чтением ночью». Оговоримся, что у Людовика Святого не было часов, и постараемся не забыть про эту свечу, когда вернемся в Клюни, к ризничему и его часам.
Из всего сказанного следует, что упомянутыми в Уставе часами могла быть только клепсидра. И поскольку этот вид часов существовал со времен Античности и стал известен на средневековом Западе не позднее эпохи Карла Великого, у нас нет оснований не доверять монахам — авторам приведенных выше Уставов. Мы можем не сомневаться в том, что в Клюни в 1000 году время дня и ночи отсчитывал ось клепсидрой со звоном.
Свод правил Бернарда допускает случай, когда клепсидра неправильно отсчитывает время или даже портится (cum fieri possit ut aliquando fallatur[80]): в этом случае ризничий должен «обратиться к помощи восковой свечи и к движению звезд или даже луны, чтобы разбудить братьев в нужный час». Дело в том, что латинский текст данного отрывка можно перевести только весьма приблизительно. Нетрудно понять, что искусное наблюдение за звездами и луной позволяло определять час суток. Упоминание же свечи возвращает нас к горящей свече Людовика IX, но только в описании исповедника королевы Маргариты, супруги святого короля, мы, похоже, находим достойное разъяснение: «Каждый день он удаляется в свою комнату и зажигает там свечу определенной длины, приблизительно в три фута; и покуда она светит, он читает Библию либо какую-нибудь другую священную книгу; когда же вся свеча сгорает, он зовет одного из своих капелланов».
По свидетельству источников, вплоть до конца Средних веков время (особенно в ночные часы) измерялось по длине свечей. Этот обычай был так распространен, что стал основой естественного деления ночного времени.
Пользуясь солнечными часами днем — при хорошей погоде, и свечами ночью, а также клепсидрами в любое время суток (хотя они были далеко не у всех), люди 1000 года в большинстве своем не знали о равных друг другу 24 часах современных астрономических суток. Почти все они были далеки от мысли о некой неизменной единице, способной служить для измерения времени. Этим вопросом занимались лишь ученые, и результаты их чисто теоретических исследований не выходили за рамки интеллектуального курьеза. Так, грамматист Папиас в своем Латинском словаре (Vocabularium latinum), составленном в 1053 году, сообщает нам, что час состоит из 5 «точек», 15 «частей», 40 «мгновений», 60 «знамений» (ostenta) и 22 560 «атомов». В другом месте он пишет, что «точке» соответствуют две минуты, из чего следует, что час Папиаса состоит из 10 минут. Однако два века спустя в математической рукописи, которую цитирует Литтре, слово «минута» определяется так, что час состоит из 22 560 минут, «столь малых, что их невозможно отделить друг от друга»… Единственное, с чем согласны все, — это то, что в сутках 24 часа. Но поскольку, согласно римской традиции, было принято считать, что из них 12 приходится на день и 12 на ночь, то реальная длительность часа менялась в зависимости от времени года. На астролябиях, инструментах, использовавшихся для разного рода астрономических операций, сохранились надписи, отмечающие «неравные», или «косые»часы.
В монастырях не отзванивали все 12 часов дня и тем более 12 часов ночи. Ночь обычно делилась на четыре «стражи»: две до полуночи и две — после. Отмечались только часы богослужений, то есть «канонические часы». Как будет видно в дальнейшем, при подробном описании монастырской жизни, днем это были: час первый (Prima) — при восходе солнца; в середине утра — час третий (Tertia); в полдень — час шестой (Sexta); в середине дня — час девятый (Nona); при заходе солнца — вечерня. Кроме вечерни («vepres», от латинского слова «vesper» — «вечер»), остальные канонические часы назывались в соответствии с латинской нумерацией: prima hora, tertia, sexta, nona[81]. Когда наступала ночь, звонили к повечерию; в полночь — к полунощнице; вторая половина ночи была отмечена заутреней и хвалитнами.
Мы уже видели, что ризничий ограничивался тем, что звонил в колокольчик, давая сигнал к полунощнице. В другом источнике, напротив, колокольным звоном объявляется заутреня; так, во всяком случае, было заведено в аббатстве Сен-Жермен в Осере. Еще больше было оснований звонить к хвалитнам, а также в дневные часы. Таким образом, монастырь делился с окружающей сельской местностью знаниями о времени, измерения которого в нем проводились. Эти знания были более чем достаточны, если не сказать избыточны. Крестьянам не требовалось знать, какой час дня наступил: их деятельность не включала в себя ничего такого, что следовало делать точно по часам.
Годовые ритмы
Времена года имели свою естественную, сезонную окраску, от которой зависели полевые работы, охота, ведение войны, короче, вся жизнь крестьян и их сеньоров. Мы еще сможем в этом убедиться.
Другой ритм накладывался на годичный цикл литургией. Воскресный отдых на седьмой день недели, праздники, в которые нельзя было работать и которые, как мы увидим ниже, зачастую вызывали сопротивление. Литургический год, как известно, строится исходя из праздника Пасхи, который отмечается в первое воскресенье после полнолуния, наступающего после 21 марта[82]. Расчет этой даты для каждого года входил в обязанности специальных «счетчиков». В свою очередь, дата Пасхи определяла время наступления ежегодных покаяний: в первую очередь, 40 дней Великого поста, а также нескольких других, более коротких постов. Согласно Раулю, «большая часть истинно верующих» постилась между праздником Вознесения и Пятидесятницей (Троицыным днем), то есть в течение 10 дней, первый из которых приходился на 41-й день после Пасхи. Вместе с тем церковные соборы, проводившиеся в то время, объявляли эту практику необязательной; исключение составляла лишь суббота накануне Троицына дня. Можно задать вопрос: что тогда означают слова «большая часть истинно верующих»? Вряд ли стоит понимать эти слова буквально, даже если считать, что они относятся только к Бургундии, где жил наш монах.
Даты обозначались на латинский лад, считая от календ, ид и нон[83], а месяцы обозначались в рукописях латинскими названиями. Календарь имел огромное значение для литургии, поскольку порядок чтения мессы, отправления богослужений, так же как поминовение святых, менялись в зависимости от дня (что принято и сейчас). Светское население, возможно, не столь внимательно следило за календарем.
Смена года не происходила, как сейчас, первого января. Начало года приходилось на разные дни в зависимости от территории и, может быть, даже от социальной среды. Например, в канцелярии короля Франции, судя по всему, год начинался с 1 марта, а в Анжу и в Пуату — с Рождества, 25 декабря. В аббатстве святого Бенедикта на Луаре началом года было 25 марта, праздник Благовещения, то есть зачатия Спасителя. В Германии и в Англии наиболее распространен был обычай начинать год с Рождества.
Само собой разумеется, что священники, ответственные за соблюдение литургии, знали, какой год на дворе; им это было нужно хотя бы для того, чтобы определять день Пасхи. Труднее решить, относилось ли все население с таким же вниманием к наступлению нового года. Например, как люди могли узнать, что наступает точно 1000-й год от Рождества Иисуса Христа? Впрочем, он и не был тысячным: ведь 1-й год христианской эры, выведенный в хронологических трудах Дионисия Малого, римского монаха, жившего в конце V века, теперь считается 4-м годом после установленной историками даты рождения Спасителя.
