Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году
В Навпактосе «диастозис» распростился с Лиутпрандом, предварительно поручив его и его свиту заботам капитанов двух «маленьких кораблей», которые должны были доставить их морем в Отранто, где они могли наконец ступить на итальянскую землю. Однако эти несчастные, не имея охранной грамоты, повсюду наталкивались на пренебрежение окружающих. Лиутпранд и его немецкие товарищи лучше них умели устраивать дела, им самим и пришлось обеспечивать пропитание.
Понятно, что речь идет о прибрежном плавании. Отбыв из Навпактоса 23 ноября, посол и его свита через два дня причалили в Фидарисе, откуда им был виден на пелопоннесском берегу город Патры, место мученичества святого Андрея. Лиутпранд торопился вновь увидеть родину и решил, что может не совершать паломничества, в которое было собирался отправиться. За это ему пришлось сурово поплатиться. Ужасающе сильный ветер с юга поднял бурю, не утихавшую пять дней. На третий день посол, решивший, что пришел его последний час, вознес страстную молитву святому Андрею. Через 48 часов молитва была услышана. Непогода улеглась, и, сами правя кораблем, ибо матросы исчезли, Лиутпранд и его товарищи доплыли до острова Левкас, «пройдя таким образом расстояние в 140 миль (около 252 км) и не встретив ни препятствий, ни неприятностей, если не считать некоторых осложнений, возникших подле устья Ахелоя (Аспропотамоса), чьи бурлящие водные потоки с быстротой обращались вспять морскими волнами».
Прибыв на Левкас 6 декабря, Лиутпранд и его свита оставались там до 14-го числа того же месяца. Им не пришлось рассчитывать на любезный прием местного епископа, который отнесся к ним «без малейшего человеколюбия», так же как это делали его собратья, встреченные ими до того, и те, которых им еще предстояло встретить. Кстати, этот прелат был евнухом, что, по идее, не могло позволить ему, согласно каноническому праву, стать священником. Короче, 14 декабря путешественники, по-прежнему не имея с собой ни одного профессионального мореплавателя, отбыли и взяли курс на Корфу, куда прибыли 18-го числа. «Стратиг», как его называет Лиутпранд, иначе говоря, губернатор по имени Михаил, предстал перед ними с улыбкой и вел себя чересчур вежливо для честного человека. Его лживость была обличена тремя подземными толчками, а через 4 дня, то есть, вероятно, 22 декабря, произошло затмение солнца, сильно напугавшее Михаила, но не изменившее его поведения. Этот порочный стратиг должен был, не откладывая, посадить Лиутпранда и его людей на галеру и отправить их в Отранто. Он ничего подобного не сделал, и в течение 20 дней посол был вынужден тратить деньги на пропитание для себя и своих товарищей. Предосторожности ради Лиутпранд преподнес губернатору прекрасный плащ, купленный в Константинополе. Но подарки мало действовали на «этих греков»: они становились еще менее надежны, если им ничего не дарили или дарили не то, что им хотелось. Доказательством этому служит поведение посланника, прибывшего от «хитонита» Льва, местного представителя власти, который ожидал высокого гостя в Отранто. Лиутпранд преподнес посланнику серебряный кубок, а тот хотел получить византийский плащ. Недовольный подарком, он отдал приказ капитану галеры, направлявшейся в Отранто, высадить своих пассажиров на каком-то мысе, где они чуть не умерли от голода.
Интересно было бы знать, как Лиутпранд выпутался из этой трудной ситуации. Он наверняка написал об этом. Однако конец его рассказа утрачен.
«Бродяги»
Мы должны еще раз констатировать, что в нашем распоряжении, в основном, имеется информация о лицах, принадлежавших к меньшей части населения. Рассказы о монахе, покупавшем рыбу, и о пастухе аббатства святого Бенедикта дают нам некоторое представление и о множестве обычных паломников, простых священников, монахов, законно или незаконно покидавших монастыри, крестьян, право которых на передвижение уже не подвергается сомнению, то есть всех тех, кто пешком путешествовал по дорогам. Если взять паломников, о которых мы еще будем говорить, то была ли эта категория путешественников действительно столь многочисленна, как это иногда представляют себе некоторые историки? Источники, относящиеся к эпохе 1000 года, могут подтвердить это только молчанием. Наш Рауль, находясь в одном из монастырей, встретил «юношу, родом из Марселя, одного из тех людей, что привыкли бродить по земле, ничему не учась и не стремясь увидеть новые места». Этот бродяга был не единственным в своем роде, раз его относят к некой категории лиц. Хочется спросить, на какие средства жили эти люди? Возможно, мы получим ответ на этот вопрос, если примем к сведению то, что говорил этот человек Раулю и другим монастырским братьям. Он рассказал, будто, имея желание все повидать, он пересек некую пустыню и встретил отшельника, который якобы провел там 20 лет, не видя ни одного человека. Первым человеком был наш рассказчик. Подвижник сказал ему: «Я понял, что ты пришел из Галлии. Но прошу тебя, ответь, видел ли ты когда-нибудь монастырь Клюни?» Услышав утвердительный ответ, он продолжал: «Знай же, что этот монастырь не имеет себе равных в романском мире, в особенности в умении освобождать души, подпавшие под власть демонов. Там столь часто совершаются животворящие литургии, что почти не проходит дня без того, чтобы это непрекращающееся занятие не позволило вырвать чью-либо душу из власти злых демонов». Если наш юноша рассказывал эту историю монахам Клюни (а это вполне вероятно), то можно быть уверенным, что этому доброму человеку было оказано особо щедрое гостеприимство и он ушел из аббатства не с пустыми руками.
Глава VIII ВРЕМЯ
Обычное время и его измерения
Течение времени отмечалось по дневному пути Солнца на небе или при помощи солнечного света. Само собой разумеется, никто не носил ничего похожего на наручные часы и ни у кого дома не было настенных часов с маятником.
Наступление дня возвещалось естественным звуком — криком петуха. Это «кукареку» было столь знакомо всем, что превратилось в символ раннего утра, утренней зари. Когда Рауль хотел сказать, что комета, появившаяся на небе осенью около 1000 года, была видна всю ночь, он, как мы видели, написал, что она не исчезала «ранее, чем начинали петь петухи».
Объявив таким образом о возвращении дневного света, природа уже не отбивала других часов. Люди же пытались более или менее восполнить этот пробел. В первую очередь этим занимались монахи. Крестьяне, жившие по соседству с монастырями, могли слышать звон колоколов, который, подавая сигнал к началу ежедневных богослужений, звучал каждый день в одни и те же часы. Видимо, за исключением колокольного звона, созывавшего всех верующих на воскресную мессу, в остальных случаях колокола звучали только для самих монахов. В XII веке стали также отзванивать начало Angelus[76] на восходе, затем звонили в полдень и с наступлением сумерек. Однако во времена 1000 года, похоже, не было принято призывать мирян молиться в определенные часы дня.
Каким образом монахи отслеживали повседневное течение времени? О монахах Клюни, начиная со второй половины XI века, мы знаем точно: у них были часы, отбивавшие время. Об этом свидетельствуют два свода монастырских правил того времени. Говоря о ризничем, ответственном за звон колоколов, автор первого из них, монах Бернар, пишет, что тот «отвечает за часы и с усердием следит за их исправностью». В тексте, автор которого называет себя Ульрихом, подчеркивается, что ризничий должен звонить в колокольчик к полунощнице «после того, как прозвонят часы».
Эти звонящие часы не могли быть механическими часами с колесиками, отвесом и маятником, то есть теми, которые мы представляем себе сегодня, услышав слово «часы». Вплоть до XIII века инструментами измерения времени служили только солнечные часы и клепсидры, то есть часы, в которых время определялось по уровню воды, вытекавшей капля за каплей из сосуда. Песочные часы, принцип действия которых аналогичен клепсидре, служили лишь для измерения коротких промежутков времени.
И солнечные часы, и клепсидра были известны с Античности. Изобретательные александрийцы снабдили эти изначально весьма простые машины устройствами, звонившими в определенные моменты. Арабы, в результате завоеваний унаследовавшие эллинистические премудрости, в свою очередь усовершенствовали их: именно клепсидру со звоном халиф Гарун-аль-Рашид[77] прислал из Багдада в подарок Карлу Великому. Ее описание, сделанное Эйнгардом в биографии великого императора, не оставляет в этом никаких сомнений. Искусство создавать такие часы перешло к христианам Запада, и уже в XIII веке король Кастилии Альфонс Мудрый, прославившийся знанием астрономии, описал их в своих трудах. Если бы ему были известны часы с колесиками, он наверняка хотя бы упомянул о них. Впрочем, до их создания было уже недалеко. В описи мебели, принадлежавшей королю Филиппу Красивому, который скончался в 1314 году, упоминаются «часы серебряные, совсем без железных частей, с двумя серебряными противовесами, наполненными свинцом». Если не ошибаюсь, это первое в истории упоминание о часах с гирями.
