Владимир Куковенко - Как подменили Петра I

Осенью 1691 года, во время второго Семеновского похода, случилось непредвиденное трагическое происшествие. Возможно, что в артиллерийской перестрелке или в жаркой кавалерийской атаке, в которую Петр увлек своих рейтар, он был смертельно ранен, — такое было не редкостью во время потешных учениях. Так, например, летом 1690 года во время одного из подобных примерных сражений лопнула ручная граната, опалив лицо царя и ранив многих офицеров. В другом таком же сражении, произошедшем 4 сентября того же года, было много раненых, в том числе пострадал и сам генерал Гордон, у которого была серьезно повреждена нога и обожжено лицо.

Сохранилась шутливая реляция второго Семеновского похода, к которой сделана весьма примечательная приписка: «И тот бой равнялся судному дню». Не намек ли это неизвестного очевидца на некоторые драматические обстоятельства? Но даже если рассматривать эту приписку как насмешливое сравнение, то нельзя не поразиться ее пророческому смыслу.

В этом потешном учении пострадал не один Петр. Вместе с ним был тяжело ранен в правую руку ближний стольник князь Иван Дмитриевич Долгорукий, который вскоре и скончался. Видимо, он был близок Петру, и тот, сам находясь при смерти, все же написал письмо Федору Апраксину, со скорбью извещая о кончине своего товарища по воинским забавам:

«Федор Матвеевич.

Против сего пятоенадесять числа в ночи, в шестом часу, князь Иван Дмитриевич от тяжкия своея раны, паче же изволением Божиим, переселися в вечные кровы, по чину Адамову, идеже и всем нам по времени бытии. Посеем, здравствуй.

Видимо, это было последнее письмо подлинного царя Петра Алексеевича.

«Генералиссимус Фридрих» — князь Федор Юрьевич Ромодановский, под началом которого служил ротмистр Алексеев, и генералиссимус Иван Иванович Бутурлин, командующий «вражеской армии», предвидя скорую смерть царя, в отчаянной попытке уберечь себя от плахи решаются на немыслимый и дерзкий поступок — на подмену. Но, скорее всего, делают это они в сговоре с другими высокопоставленными офицерами потешных и стрелецких полков. Спустя год после этих событий, как это описывает Устрялов, Петр опасно заболел кровавым поносом — видимо, это была дизентерия. Болезнь продолжалась с ноября до конца января следующего, 1693 года, и особенно слаб он был в декабре. Когда его состояние стало наиболее критическим, то Лефорт, князь Б. А. Голицын, Ф. М. Апраксин и Плещеев приготовили лошадей, чтобы бежать из Москвы, как доносил об этом в Ригу шведский резидент Кохен. Не исключено, что эти люди были в какой-то мере причастны к подмене царя.

Впоследствии все они составили «компанию», кружок наиболее близких к царю людей, сосредоточивших в своих руках реальную государственную власть. Видимо, именно их совместными усилиями и был отыскан в 1691 году, после ранения Петра, кандидат, имевший некоторое сходство с подлинным царем.

Вначале попробуем ответить на вопрос, кто это мог быть. Знание голландского языка, неожиданно приобретенное Петром в 1692 году, неоспоримо указывает на то, что он был отыскан среди голландцев. На это указывает и следующее обстоятельство. Во время своего первого путешествия за границу в составе Великого посольства в 1697–1698 гг. Петр, нарушая все инструкции и планы посольства, из Германии отправляется в Голландию, хотя должен был ехать в Вену, для решения весьма важного для России вопроса о войне с Турцией. Из-за этого довольно легкомысленного решения Россия полностью лишилась каких-либо выгод при заключении мирного договора с турецким султаном и упустила время, которое могла использовать для усиления своего военного и политического влияния на южных рубежах.

Впоследствии этому обстоятельству найдут много извиняющих причин и хитроумных оправданий. Но если здраво разобраться в них и отсеять все лукавые доводы, то поступок Петра предстанет в своем истинном и неприглядном виде: он пренебрег политическими выгодами государства ради своего капризного и ничтожного желания видеть морские суда и стремления усовершенствовать свои плотницкие навыки! Вряд ли бы истинный монарх, имевший хотя бы небольшое чувство ответственности перед своим государством, поступил подобным образом. Но такой поступок вполне мог совершить не слишком ответственный и заурядный человек, давно не видевший своей родины и скучающий по ней и еще не совсем освоившийся с новым своим званием и со своими тяжелыми государственными обязанностями.

Проплывая мимо Амстердама по Рейну и каналам, Петр не стал задерживаться для посещения столицы Голландских Штатов, поскольку торопился в Саар-дам, или, как еще произносили это название, Заандам. Его желание быстрее попасть в этот маленький и ничем не примечательный прибрежный поселок столь велико, что он с несколькими спутниками ночью на лодке отправляется туда. Историки объяснят это нетерпение присущей Петру порывистостью и импульсивностью в поступках и тем, что именно в Саардаме строились лучшие корабли, которые и влекли его к себе с неодолимой силой. Но, скорее всего, это было нетерпение другого рода. К тому же в Саардаме строились лишь большие шлюпки и купеческие корабли, и Петр, совершая путешествие через всю Голландию, не мог не слышать об этом. Ему же нужны были военные суда. Поэтому его поездка в этот прибрежный поселок была совершенно бесполезна для приобретения необходимых знаний, и в ней видится какой-то иной и скрытый смысл. Возможно, он был уроженцем этих мест, и тоска по ним заставила его забыть свою роль, дипломатические выгоды чужой ему страны и с лихорадочным нетерпением стремиться сюда[16].

Прибыв рано утром 8 августа (18 августа по новому стилю) в Саардам, Петр встретил кузнеца Геррита Киста, который ловил угрей на канале и, узнав его, поздоровался с ним. Кист несколько лет назад работал в Москве, чем и объясняется его знакомство с царем. Но странно, что Петр так хорошо знал именно саардамцев, находившихся по тем или иным причинам в России!

В первый день своего пребывания в Саардаме он посетил всех родственников голландских плотников, работавших в Москве: выпил рюмку можжевеловой водки у матери Томаса Иезиаса, пообедал у жены Яна Ренсе-на, навестил Марию Гитманс, бедную женщину, сын которой работал в России на постройке судов. В этот дом зашла и Ансет Метье, жена другого плотника, и спросила о своем муже, еще продолжавшем работать в Москве, Петр ответил ей: «Я хорошо знаю его, потому что рядом с ним строил корабль». Ансет с сомнением отнеслась к словам Петра и с недоверием спросила: «Разве ты плотник?» На что Петр ответил: «Да, и я плотник».

Этот ответ можно рассматривать как добродушную шутку Петра. Но можно видеть в нем и честный ответ честного голландца.

Посетил он и дом Антония ван Каувенгоофе, заандамского сторожа, сын которого жил в Москве и работал мастером на лесопильной мельнице.

В этот же день он вторично обедал в семье другого голландца, плотника Клааса Муша (уже упоминавшийся голландец Ноомен называет его Клаас Виллемсон Мес), также выходца из Саардама, умершего в Москве.

Подобное хождение по гостям весьма напоминает поведение человека, вернувшегося после длительного отсутствия домой и спешащего навестить всех своих родственников и добрых знакомых.

Обращает на себя внимание и следующее обстоятельство. Петр постоянно оказывал семье Клааса Муша материальную помощь. Еще не достигнув Голландии, он послал вдове Клааса 500 гульденов (около 7 кг серебра), сумму по тем временам огромную. Геррит Муш, брат Клааса, был нанят кают-юнгою на буер, который купил Петр в Саардаме 12 августа у купца Дирка Стоф-фельссона. Петр был очень доволен расторопностью и усердием Геррита и не раз бывал у него в доме, приглашал жену его и невестку к себе на обед и подарил им по золотому кольцу Покидая Голландию, Петр подарил буер, стоивший 450 гульденов, вдове Клааса. Стоит сказать, что кормщик Антип Тимофеев, спасший Петру жизнь во время шторма на Белом море, получил от него всего тридцать рублей (2 кг серебра, около 150 гульденов).

Такая щедрость и даже расточительность по отношению к семье безвестного плотника, умершего в Москве, вызывает многие вопросы. Тем более что семьям других голландцев, умерших в России, такая помощь не оказывалась. Предположим, семье того же Карштена Брандта (умер в Архангельске 31 мая 1694 г.), или семье другого плотника, Корта, умершего в Переславле в 1692 году, которые имели, по сравнению с безвестным Клаасом Мушем, несравненно большие заслуги в деле создания российского флота и были более длительный срок знакомы с Петром.

Необычайно щедрые подарки и какое-то особо теплое отношение ко всем Мушам заставляют подозревать, что эта семья была ему чем-то близка и дорога. И, как кажется, причина этой привязанности не только в добром знакомстве с Клаасом.